Один из главных идеологов "Аль-Каиды" Айман аз-Завахири признавал, что восстановление халифата может быть искусственным, но тем не менее это является конечным намерением группировки: "Моджахедское исламское движение не восторжествует против мировой коалиции, пока не завладеет фундаментальной базой в сердце исламского мира. Все средства и планы, которые мы рассматриваем для мобилизации нации, остаются подвешенными без отчетливых достижений или выгод, пока не приведут к установлению халифатского государства в сердце исламского мира… Установление мусульманского государства в сердце исламского мира – нелегкая цель или легко решаемая задача. Но оно составляет надежду мусульманской нации на восстановление рухнувшего халифата и его славы". В этом контексте Ирак с 2003 г. играл растущую роль. В то время как Афганистан при талибах продолжает служить лучшей моделью того типа режима, который воображает "Аль-Каида", Ирак представил "Аль-Каиде" возможность установить такое исламское государство, которое послужит ядром будущего халифата в "сердце мусульманского мира" – и при этом в арабской стране. Более того, важность Ирака усиливается тем, что некогда он был местом Аббасидского халифата, на что обращал внимание Усама бен Ладен. Аз-Завахири фактически повторяет тезис Саида Кутба о том, что после ликвидации в 1924 г. в Турции халифата в настоящее время не существует ни одного мусульманского государства. При этом Завахири обращается не к халифату, существовавшему во времена Османской империи, а к временам четырех "праведных халифов".
Границы будущего халифата в представлениях идеологов джихада четко не очерчены, но очевидно, что они не совпадают ни с границами государства времен "праведных халифов", ни с пределами Османской империи. Более того, есть все основания предполагать, что конечной целью салафитов-джихадистов является не только установление халифата на всех территориях, населенных мусульманами (или некогда входившими в состав халифата, как Пиренейский полуостров), но и распространение его власти на глобальном уровне. В частности, эхо таких планов озвучил один из известнейших идеологов "Аль-Каиды" саудовец Луис Аттийя Алла (известный своей беспощадной критикой в адрес правящего режима Саудовской Аравии, а также Запада), призывающий к "восстановлению исламского государства": "Мы станем хозяевами мира, поскольку судьба мировой экономики зависит от нас, ибо у нас есть ресурсы, в которых мир нуждается, и все элементы контроля над миром в наших руках". В свою очередь, идеологи "Хизб ут-Тахрир", позиционирующей себя как всемирная исламская партия, придерживающаяся ненасильственных методов борьбы, рассматривают будущий халифат не только как идеальный государственный проект, но и как альтернативу господству сверхдержавы в лице США: "Это будет государство, которое не будет сеять террор и смуту, как это делают США, а государство, которое положит конец оккупации, станет гарантом стабильности и безопасности во всем исламском мире. Это государство, экономическая система которой поможет покончить с нищетой и принесет спокойствие всему миру".
Учитывая специфику салафитско-джихадистской идеологии, все же трудно не заметить, что по своей структуре она нередко напоминает идеологические построения и практические действия адептов других идеологических конструкций, лежащих далеко за пределами исламского мира. На это, в частности, обращал внимание С. Хантингтон, находивший черты сходства между политическим проявлением исламского возрождения с марксизмом "своими священными текстами, видением идеального общества, стремлению к фундаментальным изменениям, неприятием сильных мира сего и национального государства, а также разнообразием доктрин, начиная умеренным реформизмом и заканчивая неистовым религиозным духом".
Осознавая, что зачастую практикуемое сравнение воинствующего исламизма (особенно в его джихадистской форме) с фашизмом, нацизмом и большевизмом, носит скорее эмоциональную окраску или выполняет пропагандистскую функцию, представляется небезынтересным обратить внимание на имеющиеся черты сходства между указанными течениями. При этом хотелось бы заметить, что, несмотря на очевидные черты сходства структур идеологии и практики джихадистских группировок с тоталитарными идеологиями ХХ века, использование применяемого рядом авторов появившегося с начала 1990-х гг. на Западе термина "исламофашизм" в отношении религиозно-экстремистских группировок представляется не совсем корректным и упрощающим, не учитывающим всю сложность того феномена, каковым является воинствующий исламизм. (Не говоря уж о том, что само понятие "фашизм" с трудом поддается всеобъемлющему определению, все более превращаясь в оценочный и политический термин.) Сторонники же применения данного термина настаивают на том, что "исламские фашисты противопоставляются исламским либералам, исламским консерваторам и исламским демократам". Как утверждает Рассел Берман, джихадизм – "это новый коммунизм в своем видении репрессивной социальной утопии и новый фашизм в своей милитаризации жизни и в своем хилиастическом желании смерти. Определение "исламофашизм" обозначает этот источник и эту брутальность". И все-таки, как представляется нам, это определение носит скорее эмоционально и политически окрашенный характер.
Конечно, довольно рискованно проводить прямую связь между тоталитаризмами, описываемыми нередко как "секулярные религии", и современными воинствующими салафитами, чья идеология строится прежде всего на религиозной основе. При этом следует признать, что в той мере, в какой секулярные тоталитарные идеологии ХХ века являлись квазирелигиозными феноменами, прослеживаются довольно четкие параллели между ними и проектами джихадистских идеологов (хотя, конечно, нельзя не признать, что у салафитского джихадизма и сталинского большевизма или гитлеровского нацизма совершенно разные истоки и составные части). Политолог М. Хабек, рассматривая взгляды на суверенитет Бога (hakimiyyat Al-lah) одного из отцов современного радикального исламизма Маудуди, утверждавшего, что поскольку Бог един и является Владыкой всего сущего, то ничего не может быть вовне прямого контроля Бога и Его Закона, видит в них прообраз "формы тоталитаризма с государством и правителем, выступающими в качестве представителей Бога на земле, уполномоченными регулировать все сферы как личной, так и общественной жизни. Результат этого убеждения, разделяемого многими джихадистами, так же как и некоторыми исламистами, можно было видеть в талибском Афганистане, Иране и Судане". По мнению Мэри Хабек, Маудуди (вероятно, в большей степени, чем аль-Банна и Кутб) испытал влияние современных ему политических идей, "так как, подобно фашистам и коммунистам, он тоже считал, что Запад обанкротился и загнивает… Он также размышлял о своей партии как об авангарде, который в лучших ленинских традициях возглавил бы революцию мусульманских масс. Он даже представлял себе исламское государство, которое управлялось бы небольшой группой коранически образованного и набожного духовенства – чем-то вроде Политбюро в советском государстве".
Так же как тоталитарные движения ХХ столетия, джихадизм носит универсальный, наднациональный характер, ориентирован в конечном счете на подчинение всего мира. Если футуристический проект джихадистов направлен на разрушении "джахилии" и установление на земле "власти Бога", то и для тоталитарных идеологий ХХ века в качестве основной задачи ставилось разрушение старого мира и построение мира нового – своего рода "Царства Божия на обезбоженной земле" (в национал-социалистической Германии таким Царством должен был стать "тысячелетний рейх", а в СССР – коммунизм). С тоталитарным милленаризмом связано манихейское видение мира, который четко делится на "мы" и "они" (что приравнивается к оппозиции "Добро" и "Зло"). Соответственно построение идеального общества возможно лишь при полном устранении Зла, носителями которого могут быть евреи, плутократы, марксисты (у национал-социалистов) или представители эксплуататорских классов (у коммунистов). Подобная схема служит оправданием перманентному террору в отношении реальных или вымышленных врагов.
Нетрудно заметить сходство между "глобальным джихадизмом" и тоталитарной идеологией, использовавшейся диктатурами ХХ века качестве мифа избавления, спасения. Согласно этой идеологии, определенная человеческая группа обозначается как единственно законное выражение человечества ("истинные мусульмане" в трактовке джихадистов, арийская раса у германских нацистов или пролетарский класс в СССР), однако эта группа находится во враждебном пространстве, где правит Зло, где другие группы соперничают с ней. Общественное зло имеет причину ("ближний" и "дальний" враг для джихадистов, евреи, коммунисты и плутократы для нацизма; капиталистическая буржуазия для коммунизма), существует и лекарство от него (уничтожение – в одном случае и революция с экспроприацией эксплуататорских классов и террор – в другом, военный джихад – в третьем), устранение врагов – носителей зла ведет к "золотому веку" (в случае воинствующих исламистов – это "глобальный халифат", где "неверным" будет представлен выбор либо принять ислам, либо платить джизью и принять подчиненное положение, либо погибнуть; "тысячелетний рейх" национал-социализма, где раса господ будет править в мире, освобожденном от "недочеловеков"; коммунистический идеал конкретизируется в бесклассовом обществе, где осуществлен лозунг "Каждому по потребностям"), следовательно, История имеет конец. В этом смысле джихадистская идеология, как и светские тоталитарные идеологии, утопична.
Мессианские мотивы, звучащие в риторике пропагандистов "глобального джихада" в целях установления в будущем халифата, также соотносятся с мессианизмом тоталитаризмов ХХ века, на который обращали внимание французский политолог Жан Лека. Суть его статьи "Тоталитарная гипотеза" сводится к тому, что в качестве мессианизма тоталитаризм является утопией и отказом от конкретных общественных разделений. Выделяя основные характеристики тоталитаризма, Жан Лека выводит тоталитарный синдром в следующих элементах. Тоталитаризм – монистический. Под этим подразумевается, что все образы познания и восприятия реальности взаимосвязаны и зависят от одного истинного познания, всякое расхождение сводится к оппозиции "истина – ошибка", далее к "верность – предательство". Для тоталитаризма история имеет смысл в себе самой, реальность конечна и политическая власть должна обеспечить правильную ее реализацию. Тоталитаризм революционен, ибо предполагает переделку общественных отношений и создание нового человека. Во всех этих признаках в той или иной степени очевидны параллели с мировосприятием современных джихадистов.
Осознание параллелей между религиозно мотивированным экстремизмом XXI века и тоталитарными идеологиями ХХ века помогает не только лучшему пониманию характера джихадистской идеологии, но и осознанию того, что в своей основе исламистский терроризм не слишком отличается от терроризма, мотивированного другими учениями. Естественно, специфическая исламская составляющая определяет лицо джихадистского экстремизма, но в той нетерпимости и том фанатизме, который демонстрируют миру террористы, вина не ислама. Сектантская, насильственная сущность экстремистов проявляется вне зависимости от того, под какими знаменами они выступают. "У истоков террора могут стоять "высокие" идеалы, мессианские абсолюты, вера в высшее благо. Невозможность иными средствами обратить других – и не просто других, а большинство – в эту веру, собственно и является в этом случае причиной обращения к террористическим методам", – эти слова были в свое время написаны применительно к ультралевым террористам, но их вполне можно отнести и к тем, кто называет себя бойцами глобального джихада.
Глава 3. Палестина: от левого национализма до исламизма
Одна из наиболее эксплуатируемых тем современного исламистского движения – решение палестинского вопроса. Ключевой вопрос ближневосточного урегулирования – обеспечение права арабского народа Палестины на самоопределение и создание независимого государства. Исход палестинских беженцев (al-Hijra al-Filasteeniya), воспринимаемый палестинцами и арабами в целом как катастрофа (Nakba), получил громкий отзвук во всем мусульманском мире. "Было бы наивным не признавать, что израильско-палестинский вопрос, вписанный в более широкий израильско-арабский конфликт, есть один из ключевых элементов продолжающегося противостояния между Западом и исламским радикализмом".
В идеологических построениях группировок типа "Аль-Каиды" палестинская проблема является одной из центральных для обоснования утверждений о борьбе, которую ведут "западные крестоносцы" и евреи против исламской уммы. Разгром в Первой мировой войне Османской империи и введение в Палестине британского мандата проложили, по мнению исламистских идеологов, дорогу к созданию в Палестине "сионистского образования" (т. е. Государства Израиль), служащего плацдармом для крестоносного вторжения в исламские земли. Эта мысль, в частности, озвучена идеологом "Аль-Каиды" Айманом аз-Завахири: "Сионистское образование – авангард кампании США по господству в исламском Леванте. Это часть огромной кампании против исламского мира, в которой Запад под руководством Америки выступил в союзе с глобальным сионизмом" . Таким образом, Палестина предстает в восприятии исламистов как форпост противостояния не только между арабским народом и израильской оккупацией, но между исламом и Западом (прежде всего, в лице США). По словам Усамы бен Ладена, "атака на Америку помогает палестинскому делу и наоборот". А по выражению исламиста Абу Аймана аль-Хиляли, Усама бен Ладен своими антиамериканскими действиями служит палестинской проблеме, "поскольку Израиль – один из союзников Америки среди исламского мира, и нет различия между Америкой и сионизмом".
Подобная интерпретация палестинской проблемы выглядит как минимум упрощенной, если не сказать извращенной. Запутанный узел трудноразрешимых и сложнейших вопросов, связанных с Палестиной, никак не может быть сведен к схеме противостояния по линии мусульмане/арабы – израильтяне/Запад.
Начало арабо-еврейского противостояния новейшего времени в Палестине относится к 1917 г., когда в Великобритании была принята Декларация лорда Артура Джеймса Бальфура, поддерживавшая идею "Еврейского национального отечества" и иммиграцию евреев в Палестину ("Правительство Его Величества относится благосклонно к восстановлению Национального очага еврейского народа в Палестине и приложит все усилия к облегчению достижения этой цели. Вполне понятно, что не должно быть предпринято ничего, что может повредить интересам как гражданским, так и религиозным нееврейским общинам в Палестине или правам и политическому статусу евреев в какой-либо другой стране".)
Декларация лорда Бальфура привнесла в повседневную жизнь Палестины серьезное беспокойство. В 1920–30-х гг. в Палестине происходили антисионистские беспорядки. В 1936 г. арабское восстание привело к рекомендациям Британской Королевской комиссии о разделе Палестины. После отмены установленного после Первой мировой войны британского мандата на Палестину Генеральная Ассамблея ООН приняла в ноябре 1947 г. резолюцию № 181, по которой Палестина разделялась на два государства – еврейское (42 % территории Палестины) и арабское (56 % территории). Иерусалим и Вифлеем со святыми местами выделялись в самостоятельную административную единицу с особым международным режимом под управлением ООН через Совет по опеке. 14 мая 1948 г. было провозглашено Государство Израиль, однако арабского государства создано так и не было. Естественно, у каждой стороны конфликта есть своя точка зрения на то, кто виноват в таком развитии событий. И становиться на одну из них – было бы не совсем корректно, так как часто бывает, что истина лежит где-то посередине.