Однако подобные "свидетельства" на фоне реальных событий того времени выглядят явным недоразумением. Папский Рим после успешного завершения освященных и инициированных им Крестовых походов, в том числе альбигойского, напротив, должен был находиться на пике своего могущества, что и подтверждается данными источников. Согласно большинству из них папство в это время пожинает плоды своих военно-политических успехов. По сути вся Европа платит дань Святому Престолу. О "руинах" даже речи быть не может.
Вот только один из примеров - эпизод с коронацией Генриха VII в Риме. Король таки овладел его частью в 1312 году. Непонятно только, зачем. Ведь если придерживаться версии о "запустении", несчастный город к тому времени должен был превратиться в развалины. Тем не менее короля это совсем не смутило. Он даже короновался среди этих самых "развалин". Как без тени смущения сообщают историки, Генрих был коронован императорской короной в Аатеранском дворце. Сообщается даже имя короновавшего его кардинала. Его звали Николо де Прато.
Только представьте себе: в покинутом руководством, "развалившемся" и "разграбленном" Аатеранском дворце обитает особа, не только поддерживающая функционирование Святого Престола, но и обладающая для этого соответствующими атрибутами, т. е. императорской короной, а если говорить о легитимности данной процедуры - то и соответствующими полномочиями, о наличии которых говорит уже само стремление монархов к коронации именно в Риме. (Драгоценная императорская корона - это в условиях-то засилья разбойников и проходимцев!)
Но для чего тогда нужен был авиньонский папа, если и без него прекрасно обходились? Или Николо Прато и был настоящим папой?
Выходит, не таким уж никудышным и бесхозным был этот Рим. Это подтверждается и историей взаимоотношений кланов Орсини и Колонна. Никакого семидесятилетнего периода "запустения" Рима вы в ней не обнаружите при всем желании. Кланы эти с той или иной интенсивностью продолжали выяснять отношения вплоть до 1511 года, когда Фабрицио I Колонна и Джулио Орсини в присутствии папы простили друг друга за все прошлые унижения и обиды, обнявшись перед алтарем. Не среди руин же происходили межклановые разборки? Наличие в Риме аристократии в авиньонский период уже само по себе говорит об отсутствии там какого-либо дискомфорта. Вряд ли изнеженным аристократам пришлось бы по душе прозябание среди развалин.
А еще можно отметить, что папам, появившимся в Риме в 1378 году, т. е. в самый разгар борьбы кланов, эта самая борьба почему-то вовсе не мешала. Они ее даже не замечали. А Мартин V (1368–1431), первый, именно римо-итальянский (точнее даже - ватиканский) папа, на котором закончился период "антипап", вообще был из рода Колонна, т. е. непосредственным участником той борьбы, почему-то не испугавшимся связанных с ней опасностей и отсутствием удобств.
Возможно, в побеге папы из Рима и была бы какая-то логика, если бы, например, он был ставленником одного из кланов, как Бонифаций VIII. Ведь приютил же у себя Филипп IV двух кардиналов из рода Колонна, отлученных Бонифацием от церкви. Почему бы ему не приютить еще одного опального священнослужителя - на этот раз папу? Но дело в том, что Климент V вообще был не из Рима. Он гасконец. Как сейчас бы сказали - француз. Стало быть, фигура нейтральная. Чем он мог помешать местной аристократии?
То есть ни запустение, ни клановые разборки не могли явиться настоящей причиной переноса папского престола. Ею мог быть только реальный плен, или, точнее, мероприятие по приобретению королем личного папы-марионетки, перевербованного из протоиудеев-катаров в христиане. Об этом говорит даже упорное сравнение этого эпизода истории с "вавилонским пленением евреев" в творчестве итальянских писателей-гуманистов.
Вот, например, что пишет Данте в письме к упомянутому выше Генриху VII: "Тогда наше наследие, лишение которого мы не устаем оплакивать, будет нам возвращено полностью. И подобно тому, как сейчас мы, изгнанники в Вавилоне, воздыхаем, вспоминая святой Иерусалим, так тогда, ставши снова гражданами и дыша мирным воздухом, мы в радости будем вспоминать бедствия смутной поры".
Интересно, что Петрарка, резко осуждавший роскошь папского двора в Авиньоне, также называл авиньонскую эпопею "вавилонским пленом", хотя между "роскошным пребыванием" и "пленом" связь едва прослеживается. Значит, смысл библейского эпизода хотя бы метафорически, но все-таки соответствовал сложившейся ситуации.
Показательно в этой связи, что евреи после погромов, учиненных тем же Филиппом IV, устремились не куда-нибудь, а именно в Авиньон, где были ласково приняты папой, невзирая на его союз с алчным монархом. Родственными душами, выходит, оказались.
Откуда же в таком случае взялся сюжет с "запустением", как с альтернативной "плену" причиной переноса папской резиденции? Ведь нельзя же всерьез полагать, что представление о "запущенности" и "заброшенности" "столицы мира" было целиком высосано из пальца. Тем более что оно соответствует концепции "вавилонского плена", согласно которой Иерусалим после череды антивавилонских выступлений евреев был подвергнут разорению Навуходоносором II.
А вот откуда. Читаем у А. Дворкина в "Очерках по истории Вселенской Православной Церкви": "Константинополь конца XIV в. был печальным умирающим городом. Его население, превышавшее в XII в. миллион человек, теперь насчитывало менее 100 тысяч и продолжало сокращаться. Огромный город был заброшен и полон руин. Помимо Константинополя, в то время в пределах Империи оставался еще лишь один значительный город - Фессалоники, который по-прежнему выглядел более или менее процветающим. Это был главный порт на Балканах, где проводилась ежегодная торговая ярмарка. Однако и Фес-салоники сильно пострадали от владычества зилотов, разрушивших многие дворцы и монастыри, прежде чем их восстание было подавлено".
Вот вам тот Рим, который на самом деле был подвергнут разорению. Отсюда, из Константинополя, который действительно в то время был "печальным, умирающим городом", и был перенесен в Авиньон "папский", а на самом деле - патриарший престол. И папа тот никак не мог быть христианином, ибо, как уже указывалось, религией Константинополя, т. е. имперской религией, на тот час был протоиудаизм, правда, несколько обновленный за счет идей раннего христианства.
Впрочем, возможно, что резиденция папы - ставленника Константинополя, находилась и где-нибудь в Италии, возможно, в том же Аатеранском дворце Рима, или даже в Авиньоне, а подлинный сюжет с запустением Константинополя представлен как фрагмент истории папского Рима для того, чтобы скрыть истинную причину переноса престола и провизантийский статус тогдашних римских (римо-итальянских) священнослужителей.
То есть "перенос" мог быть и виртуальным: "перенестись" на самом деле мог не престол, а главенство от одного престола к другому. Но как бы то ни было, событие это по своим масштабам явно выходило за отведенные ему историками рамки. Это был не просто итог смешных папских капризов по поводу неудобств пребывания в римской резиденции или мелкая конкурентная возня в среде латинского понтификата, а разделение единой имперской (иудействующей) церкви на католическую и православную ветви, связанное с захватом и разрушением Константинополя латинянами, точнее говоря - французами.
Упоминание Дворкина о "зилотах" или "зелотах" (от греч. Ζηλωτής - "ревнитель", "приверженец"), борцах с империей за чистоту веры, в контексте сказаний о Константинополе XII–XIV вв. также работает на эту версию. Вспомним, что Иудейская война 66–73 гг., наиболее активными и бескомпромиссными участниками которой со стороны иудеев были указанные зилоты, завершилась падением Иерусалима и появлением христианства в качестве мировой религии, т. е. все тем же религиозным расколом.
Это еще раз подтверждает неоднократно высказанную мною мысль о том, что Константинополь был столицей не только Византии, но и еще более "древней" Иудеи - библейским Иерусалимом. Следует из этого и еще один парадоксальный вывод: христианство в авиньонский период едва народилось на свет и пребывало в зачаточном состоянии. Позже поговорим и о месте его рождения. Его также следует пересмотреть, говоря юридическим языком, в связи со вновь открывшимися обстоятельствами.
Но предположение об антихристианстве доавиньонских пап порождает очередной вопрос: как могли папы-еретики быть вдохновителями и организаторами Крестовых походов? Ведь нельзя же допустить их изначальную католическую ориентацию, а затем - неожиданное впадение в ересь после череды побед под знаменем христианства. Это было бы совершенно нелогично.
Но и этот вопрос легко решаем: надо только представить, что папы оказались в плену не после Крестовых войн, а до них или одновременно с ними. А если уж быть абсолютно точным - то в период падения Константинополя и создания латинской империи. То есть "послепленных" пап следует уже считать раскольниками, направившими под влиянием французского короля бывшую дотоле иудействующей римскую церковь по новому, христианскому, пути.
В этом случае так называемый "Великий Западный Раскол", последовавший за "Авиньонским пленением", как и само это "пленение", очень удачно вписываются в канву Альбигойских войн и последующих за ними Крестовых походов, ставших, так сказать, "пробой пера" этой обновленной церкви - этого "Нового Вавилона".
То есть "запустение" все-таки было и сыграло какую-то роль в авиньонских событиях, только занимало оно в цепочке тех событий совсем не то место, которое назначили ему историки. Не было оно причиной "плена", как не было, впрочем, и следствием борьбы итальянских кланов. Борьба эта вообще "не из той оперы". На самом деле (и об этом умалчивается) она вместе с "пленом" была следствием разделения единой, имперской (иудействующей), церкви на католическую и православную ветви, завершившегося авиньонским пленом.
Финал этого разделения, "Великий Раскол", - отнюдь не "западный", а просто "Великий", - мы и наблюдали в эпизоде с коронацией Генриха VII, когда папа-раскольник сидел в Авиньоне, а в Аатеранском дворце короновал кардинал, по-видимому, ставленник Константинополя.
12. Об истинной подоплеке крестоносного движения
Счастливы те, кто пребывает путешественником и чужестранцем в этом извращенном мире, и умеет оставаться чистым от его грязи; ибо не живем мы во граде, но мы ищем град, который настанет.
Бернар Клервосский
Обнаруживаются удивительные вещи. Оказывается, традиционное объяснение причин и мотивов Крестовых походов не соответствует действительности. Вовсе не благородная задача защиты христианских святынь от неверных подвигла рыцарей под предводительством французского короля на столь опасное мероприятие. Преследовалась гораздо более прозаичная и далеко не бескорыстная цель - победить в перетягивании каната с византийством в лице патриархов и провизантийских пап, точнее, той их части, которая упорно противилась проникновению в религию различных новшеств вроде "филиокве". Даже факт захвата Иерусалима вскорости после церковного раскола 1054 года подталкивает к такому выводу.
Наверное, потому и условились историки считать перепалку между провизантийскими папами и королем происшедшей двумя веками позже Клермонского призыва папы Урбана II, что она никак не сочеталась с придуманной ими сельджукской угрозой христианским святыням, вложенной в уста указанного папы в качестве casus belli. А чтобы не привлекать к ней лишнего внимания, ее объявили мелкой внутрикатолической дрязгой.
Так и осталось "авиньонское пленение пап" странным наростом на теле официальной хронологии, явно выпадающим из контекста событий того времени.
Впрочем, о подлинных целях крестоносного движения можно догадаться и без обращения к этому эпизоду. Достаточно вдумчивого анализа обстановки, на фоне которой оно зародилось. Дело в том, что обстановка эта, если лицезреть ее во всей полноте, никак не могла дать повод к выступлению, цели которого были сформулированы Урбаном II на Клермонском Соборе 1095 года.
Впрочем, судите сами.
В XI веке положение христианства на Востоке становится невыносимым. Византия, ранее контролировавшая ситуацию в этом регионе, стала терпеть одно поражение за другим. Наступающие из Туркмении сельджуки, возглавляемые Алп-Арсланом, разбили византийцев при Манцикерте (1071), взяв в плен императора Романа Диогена. Практически вся Малая Азия перешла в их владение. Образовался Сельджукский султанат со столицей в Никее. Примерно в это же время в руки сельджуков попал и Иерусалим, находившийся до этого, как и вся Палестина с Сирией, во владении египетской династии Фати-мидов. Паломники, прибывающие в Святой Город, стали терпеть утеснения от магометан. Возникла угроза осквернения Гроба Господня.
Вознегодовав от увиденных в Палестине бесчинств, один из паломников, Петр Амьенский по прозвищу Пустынник, стал бродить "по полям и весям" Западной Европы в рубище с призывами к "освобождению Гроба Господня". Он стал настолько популярным в народе, что многие даже старались отщипнуть клочок шерсти у его ослика в качестве сувенира.
Страстные речи пилигрима произвели впечатление и на папу Урбана II. Но не только это. Говорят, Петр привез папе письмо от иерусалимского патриарха с мольбами о помощи изнывающим под мусульманским игом единоверцам. В ноябре 1095 года в Клермоне состоялся церковный собор, на котором понтифик выступил с призывом к отвоеванию Святой земли у магометан.
Здесь сразу же возникает масса вопросов. Ну вот, например. Почему только в 1095 году возникла необходимость отвоевания Иерусалима из рук "неверных", если он попал в эти руки, - имеется в виду упомянутая арабская династия Фатимидов, - еще в 638 году? Чем арабы были лучше сельджуков? Почему понадобилось почти полтысячелетия для того, чтобы Европа возопила от неслыханного святотатства и разразилась Крестовыми походами?
Пишут, что владычество арабов не было слишком обременительным для христиан. Оттого и мирились с ним так долго. Дескать, только турки привнесли во взаимоотношения двух религий элемент насилия. Но позвольте! Ведь это арабский халиф аль-Хаким, страдая от душевного недуга, в 1009 году отдал приказ разрушить иерусалимские церкви Анастасис и Мартирий, снести фундаменты других христианских церквей и часовен. При арабах, как и при турках, христиане и евреи обязаны были платить джизью - подушный налог с немусульман, призванный подстегнуть последних к переходу в ислам. То есть и при арабах жизнь христиан была полна не всегда приятных неожиданностей.
В свою очередь о турках нельзя сказать, что из всех мусульман они были самыми рьяными гонителями христиан и евреев. Имеется множество свидетельств цивилизованного отношения османских правителей к покоренным иноверцам в Византии. Такое же отношение к населению завоеванных областей Малой Азии и Палестины демонстрировали и сельджукские султаны. За некоторыми исключениями - я имею в виду ту же джизью и обязанность носить одежду особого цвета (голубую - христианам, желтую - евреям) - режим сельджуков можно даже назвать щадящим. "При сельджуках, - пишет Т.В. Носенко, - в Иерусалиме продолжали функционировать все христианские церкви и благотворительные заведения, в частности, гостиницы и госпиталь, построенные и содержавшиеся на средства купцов из итальянского торгового города Амальфи. Сельджуки не предпринимали каких-либо особых репрессивных мер ни против греко-ортодоксального духовенства, ни против христиан других восточных исповеданий, в отличие, кстати, от крестоносцев, лишивших своих восточных единоверцев многих прав и владений. Что же касается жестокости и кровожадности сельджуков, то в Иерусалиме они были направлены прежде всего против сторонников Фатимидов, поднявших мятеж против властей в 1077 г. Беспощадно карались не только противники-мусульмане, но и евреи, проявлявшие лояльность к Фатимидам. Спасаясь от преследований, еврейская община перебралась в этот период из неспокойного Иерусалима в отдаленный тихий Тир.
В целом в период сельджукского правления Иерусалим превратился в один из самых зажиточных городов Палестины и даже перехватил первенство у Рамлы, бывшей центральным городом при арабах, но так и не сумевшей оправиться после землетрясения 1033 г. Иерусалим же, обнесенный новыми стенами, с прекрасными восстановленными зданиями и интенсивной духовной жизнью, становился международным центром. Сюда стекались путешественники, ученые и паломники из мусульманского мира, не прекращался поток христиан, желавших поклониться святым местам.
Западная Европа XI в. хорошо знала дорогу в Иерусалим: путешествие в Святую землю совершали и благочестивые монахи, и простые люди, и знатные сеньоры. Для одних паломничество являлось сугубо религиозным предприятием, осуществлявшимся в целях духовного очищения и покаяния. Другие руководствовались более меркантильными мотивами приобретения престижных святых реликвий или просто предметов роскоши на Востоке. В порубежном 1000 г. Иерусалим испытал настоящее нашествие паломников, приезжавших из Италии, Галлии, Венгрии, Германии, чтобы стать свидетелями апокалиптических событий конца тысячелетия, предрекаемых в Откровении от Иоанна Богослова".
В общем, сельджукское владычество было ничуть не тяжелей, а временами кажется, что даже легче для обитателей Иерусалима, нежели пребывание под властью халифов.
Из-за чего тогда сыр-бор? Получается, из-за Никеи. Это единственное, во что остается поверить после отбрасывания мысли об Иерусалиме как о главной цели экспедиции крестоносцев. Однако из содержания речи Урбана II это вовсе не следует. Речь упорно идет об освобождении Иерусалима, в чем тот, судя по приведенному отрывку, вовсе не нуждался.