Два крупнейших политика продолжают, однако, с прежней настойчивостью "японскую" кампанию: это – Пишон и Клемансо. К этим двум матадорам японской интервенции присоединился Ланессан, бывший генерал-губернатор Индо-Китая и бывший морской министр. В кампанию вмешалась провинциальная пресса. Несколько десятков провинциальных газет высказались, без больших рассуждений, за японское вмешательство, отражая нетерпеливое настроение среднего обывателя, который очень хочет скорейшего окончания войны, но вряд ли представляет себе точно, как этого достигнуть. Он одинаково готов приветствовать вмешательство Италии, Португалии, Болгарии, как и Японии. Но именно к тому моменту, как провинциальная пресса успела подать свой голос, "японский" вопрос вступил в новую фазу, в которой ноты безнадежности явно господствуют над искусственным оптимизмом.
Резюмируем. Вся агитация началась, не без сочувствия правительства, главным образом в целях давления на Англию. Давление ни к чему не привело. Английское правительство представило убедительные доказательства того, что оно не может ускорить своих подготовительных операций. Между тем японская кампания прессы возбудила серьезные надежды, чреватые разочарованиями. Правительство поручило ударить отбой. Но по мере того как видение полумиллионной японской армии стало растворяться в воздухе перед разочарованными взорами обывателя, на сцену снова выступил, в порядке неотложности, вопрос о вмешательстве Италии и Румынии, – тех самых стран, от медлительности которых общественное мнение апеллировало к японцам. Эти метания – от Понтия к Пилату – являются наиболее ярким политическим отражением всей военной ситуации, как она сложилась на западном фронте.
Париж, 16 января 1915 г.
Архив.
Л. Троцкий. ОТКУДА ПОШЛО?
Рядом со мною в углу cafe a la Rotonde, в клубах табачного дыма, равного которому нигде не найти, сидит молодой серб. Несмотря на крайне пестрый состав публики, вы невольно остановите на нем глаза. Это одна из тех фигур, которая как бы создана для того, чтобы возбуждать беспокойство в людях порядка. Высокий, худой, но крепкий, смуглый, с выражением тревоги и энергии в глазах и чертах лица, он остро присматривается ко всем и ко всему, жадный до впечатлений чужой жизни, но способный не растворяться в ней. У этого молодого человека, почти юноши, – ему теперь вряд ли 23 года, – есть своя цель. Это босняк, ближайший друг Принципа и Илича.
Вокруг нас остатки всех иностранных поколений Парижа. Маленький, пока еще мало популярный русский скульптор с большой, популярной в Латинском квартале собакой; бритый испанец, никогда не снимающий плаща на зеленой и красной подкладке; неизвестной национальности старик, habitue de la maison (завсегдатай заведения), который собирает на венок умершей вчера хозяйке кафе; седой итальянец с баками, в бархатной куртке, покровительствуемый, разумеется, всеми моделями, посещающими кафе; два молодых румына или грека, в лакированных ботинках, с бриллиантами на мизинцах и с манерами тренированных шулеров; девицы квартала, les cigales, напевающие вполголоса песню любви, на которую сейчас нет спроса; – в этой обстановке мой собеседник рассказывает мне о юго-славянской молодежи, ее надеждах и борьбе, дает беглые характеристики лиц, имена которых мы все впервые узнали в конце июня из газет. "Знаете что, – говорил я ему, – набросайте ваши воспоминания письменно, расскажите хотя бы то, что можно рассказать публично уже сейчас. Я думаю, что это будет не безынтересно для русских читателей. Через два дня мой молодой друг принес мне свою рукопись". Она отражает своего автора вместе с теми его взглядами и оценками, за которые я не могу брать на себя ответственность, но это человеческий документ, и было бы неуместно вносить в него поправки или примечания. Я просто даю его здесь в переводе.
"Вы, русские, о нас знаете мало. Гораздо меньше, чем мы о вас. Тут нет ничего удивительного. Ваша страна велика, у вас большие задачи, и вы во многом ушли далеко вперед. Мы отстали от вас в смысле общественного развития на несколько десятилетий. И если бы вы заглянули на страницы движения нашей сербо-кроатской, вообще юго-славянской интеллигенции, то нашли бы там многие черты вашего собственного движения, каким оно было в 60-х и 70-х годах прошлого столетия. А мы знаем вашу идейную историю и любим ее, мы во многом воспроизводим ее на себе. Чернышевского, Герцена, Лаврова и Бакунина мы считаем в числе наших ближайших учителей. Мы, если хотите, ваша идейная колония. А колония всегда отстает от метрополии.
Сербские провинции Австро-Венгрии переживают эпоху серьезного социального брожения, которое имеет много общего с эпохой вашей борьбы против крепостничества. Восстание против старых политических и экономических форм нашло своего выразителя в молодом поколении интеллигенции, которое развивалось в школах и университетах Сараева, Аграма, Вены, Праги, Граца, отчасти Белграда и проводило долгие ночи за чтением социальной и политической литературы. Духовное пробуждение подготовилось глубокими социальными изменениями. Наше крепостничество, основанное на экономическом и политическом владычестве сербо-мусульманской аристократии "спаги", давно уже стало трещать по всем швам, порождая трещины в патриархальном народном сознании. Большая семья – кооперация, "задруга" – разбивалась на маленькие семьи, придавленные к земле тяжестью государственных налогов. Прежняя солидарность и взаимопомощь в работе, хозяйственные и военные союзы больших семей для охранения жизни и независимости, – все это отошло в прошлое, заменившись индивидуальной обособленностью. Общество наше начало становиться сложнее, возникли новые потребности, новые идеи. Налоги заставляют часть населения искать заработка за пределами родины. Тысячи и тысячи уходят за границу: в Америку, Румынию, Германию, и там в суровой школе наемного труда вынуждены приспособляться к новым социальным условиям. Иная боснийская деревня посылает половину своей молодежи за границу, другая часть служит в армии. Опустошенными стоят многие села, хозяйство запущено, и много есть печальных заброшенных деревень, где даже еще на моей памяти, лет двенадцать тому назад, старая жизнь била ключом. Из чужих краев наши крестьяне возвращаются другими: более критическими, менее покорными, и создают, таким образом, основу для демократического движения. Это новое поколение является интеллигенцией сербо-кроатской деревни, и под руководством учащейся молодежи оно организует большие крестьянские общества: кооперативные, анти-алкогольные, гимнастические. Во все эти организации интеллигенцией вносится по возможности широкая национальная и социальная идея. В нашем темном и суеверном крестьянстве пробудилась острая жажда знания, старый мир раскрывается перед ним с новых сторон. Учащаяся молодежь, в большинстве своем деревенская по происхождению, спешит передать крестьянству свои познания, открывает курсы, основывает читальни и популярные журналы. В каникулярное время университетская и гимназическая молодежь организует учебно-пропагандистские экскурсии. В деревнях и городках Боснии, Герцеговины, Далмации, Кроации и Славонии устраиваются лекции по медицине, географии, политической экономии. Существуют специальные группы, которые подготовляют эти лекции в течение всего года. Их публикуют затем в журналах и брошюрах и распространяют в широких кругах населения. Тут, если не ошибаюсь, много общего с вашей эпохой комитетов грамотности и хождения в народ, с той только разницей, что мы пользовались в нашей деятельности несравненно более широкой свободой. Каждая южно-славянская провинция имела свои периодические издания, посвященные народу, его нуждам и запросам и группировавшие вокруг себя интеллигенцию под знаменем уплаты долга народу. Старшее поколение русской интеллигенции поймет меня без дальнейших пояснений, руководствуясь памятью о своем собственном прошлом. Наши издания были, естественно, направлены против австрийской политики, но это был только голос пробудившейся любви к народу, а не сознательной политической мысли. По мере роста движения пробуждалась, однако, и политическая мысль.
Наиболее крупным нашим изданием была "Зора", выходившая в 1909 – 1914 г.г. и издававшаяся последовательно в Аграме, Карловицах, Вене и Праге. "Зора" редактировалась выходцами из всех наших провинций и была как бы официальным органом нового национально-социального сознания, объединяя всю юго-славянскую молодежь в университетах и школах, на родине и за границей. В какой мере все дело лежало на плечах студенчества, видно хотя бы из того, что на время каникул журнал переставал выходить. В "Зоре" появляются впервые на сербском языке выдержки из записок Петра Кропоткина о нигилизме и о кружке чайковцев. Рядом с социальной идеей, постепенно оттесняя ее, выдвигается национальная. "Зора" уделяет особенное внимание личности и деятельности Мадзини, особенно в последний период своего существования. Карбонаризму посвящается ряд электризующих статей, а в одной из книжек публикуется клятва мадзинистской организации "Молодая Италия". Для нас это был не исторический документ, а призывный набат. Редакция поддерживала деятельное сношение с болгарской молодежью и стремилась к основанию большой национально-социальной партии на земле южных славян.
Все это движение, разбросанное, со множеством оттенков и организационных ответвлений, имело свои очаги также и в столице Сербии, Белграде. Оттуда часто исходили нетерпеливые толчки, побуждавшие к решительным действиям… Одной из центральных фигур в Белграде мне представляется Любомир Иованович, главный редактор журнала "Пьемонт". Это название говорит само за себя. Иованович был Мадзини молодой Сербии. Очень высокий, изможденный, с большим лбом, неутомимый работник и последовательный аскет, фанатик-агитатор молодой Сербии, Иованович путешествовал по всем сербским провинциям, часто пешком, сближаясь со страной и людьми, знакомясь с выдвигающимися политическими деятелями, завязывая связи, направляя и толкая вперед. Он прекрасно знал болгарскую общественную жизнь и имел личных друзей среди македонских деятелей. Еще студентом в Брюсселе, работая по 14 часов в сутки в королевской библиотеке, он урезывал себя во всем, сберегая гроши для будущей газеты, в которой вел свою пропаганду с рвением апостола. Все руководящие элементы юго-славянской молодежи проходили чрез скромную редакцию "Пьемонта", чтобы видеть и слушать Любомира. Там можно было встретить конспираторов из всех провинций Австро-Венгрии и Македонии. Иованович был как бы молчаливо признанным центральным комитетом движения, которое обещало освободить и объединить нашу расу. Все юго-славянское юношество знало его по имени, легенды о нем ходили в наших кружках. В марте 1903 г., накануне кровавого переворота в Белграде, Любо Иованович был вместе с молодым тогда Туцовичем организатором бурных демонстраций против короля Александра. В следующем году он основывает журнал "Словенский Юг". Программа издания – национальное и социальное освобождение от Австрии юго-славянских провинций. Он влиял, может быть, больше, чем кто-либо другой в эту эпоху, на всю нашу жизнь. Иованович был убит во время сербо-болгарской войны под Криволаком, сражаясь в рядах сербской армии в чине сержанта… Я был у него в редакции "Пьемонта" в сентябре 1911 г. Он сидел один, низко согнувшись над столом, и писал статью для следующего номера газеты. "Вот как? Вы бакунист… Наши мысли близки друг другу… Но посмотрите на действительность, и вы согласитесь со мною: нужно сильнее скрепить движение национальной идеи, иначе оно грозит упасть. Нужно звонить тревогу, переработать нашу душу, закалить себя". Я часто видал его около семи часов вечера, когда он выходил из редакции, молчаливый, погруженный в свои мечты, как загадочная тень. Когда я думаю о Сербии, я всегда вижу его апостольскую фигуру над сербским горизонтом.
Кроатская молодежь сплотилась вокруг журнала "Вихорь", выходившего в Аграме в 1912 г. Это издание выражало антиклерикальный оттенок, вызванный преобладающим влиянием клерикализма в католической Кроации. Наиболее выдающимся идеологом группы был свободомыслящий литературный критик Митринович, истолкователь нашего гениального скульптора Местровича. Один из лучших ораторов нашей страны, Митринович объехал все сербские земли с рефератами о моральной солидарности юго-славян, о их литературе, поэзии, живописи, скульптуре. В этой же группе Владимир Черина представлял мадзинистское направление, которое он проводил в своей провинциальной библиотеке "За нацию". После покушения Юкича на бана Кроации Цувая легальные организации были повсюду закрыты. Венские газеты, каждая на свой лад, сожалели о новых тенденциях кроатской интеллигенции; некоторые требовали в то же время восстановления местной автономии и политической свободы Кроации. Таково было поведение "Arbeiter Zeitung" и отчасти "Zeit".
В Славонии (Горица и область Триеста) молодежь группировалась вокруг журнала "Препоред" (Возрождение), который выходил в 1912 г. под градом цензурных преследований. Группа "Препореда" была несомненно самой активной и методической в работе. Вождями движения явились здесь воспитанники немецких университетов, так как с преподаванием на словенском языке существуют только низшие школы. Часть словенской интеллигенции находилась под влиянием венских клерикалов. Дух политических клик и карьеризма господствовал в ее среде. Против этого сервильно-корыстного направления поднял знамя возмущения "Препоред". "Мы верим в жизненные силы нашей расы, – писал он в первой своей статье, – и верим в будущее. Кузнецы, выковывайте стойкие характеры и несокрушимые воли!". Сторонники "Препореда" нередко так и называли себя в беседах "кузнецами". Журнал публикует биографию Петра Кропоткина и письма Александра Герцена о польском восстании 1863 г. Это был последний номер "Препореда", – сейчас вслед за этим его закрыли.
В первый раз я встретился со словенской молодежью в Вене в 1911 г. Мои собеседники, которые впоследствии образовали редакцию "Препореда", вышли из распадавшейся старо-радикальной организации словенского юношества. Здесь стремились к более активной борьбе и искали связей с сербской и кроатской молодежью. После двух-трех бесед в кофейне Josephinum, в Вене, мы нашли благоприятную почву для совместных действий. "Неправда ли, Слободан, что честные люди всегда находят общий путь?" – сказал мне после одной из встреч старший из моих новых друзей. Это было действительно началом сербо-словенского освободительного союза. В течение ближайшего года мы в частных собраниях вырабатывали основы программы и тактики. Из этой идеологической лаборатории вышел "Препоред", как и "Зора". Словены – великолепные организаторы; долгие страдания и борьба их несчастной расы закалили их характер. Со своим практически-трезвым направлением, они были незаменимыми сотрудниками для нас, идеалистов-мечтателей…