Нет, умными вопросами машину не испугаешь. Это на умные вопросы отвечать нетрудно, а попробуй-ка ответить на глупый! Надо ему подсунуть какой-нибудь дурацкий вопрос. "Куда девается земля, когда в ней дырка?" Хороший вопрос, дурацкий, но ответить на него можно. Значит, недостаточно дурацкий… Тут все дело в том, что правильно поставленный вопрос уже содержит в себе половину ответа, значит?.. Значит, надо попробовать неправильно поставленный… Неправильно поставленный… Неправильно…
И Андрей выпалил наугад:
- Почему у насекомых десять ног?
Перед следующим вопросом Андрей Т. опять вспоминает родственников: "Вот на чем я его поймаю: на парадоксе. Ура! Спасибо, папа, что рассказал мне про парадоксы. Спасибо старшему брату-студенту, который обожал меня парадоксировать".
Во время просмотра огромного количества кляссеров с марками Андрей Т. вдруг замечает, что Спиридон стоит "на самом далеком шкафу в самом темном углу", и его осеняет: "Генка!" В черновике о Генке опять-таки напоминает Андрею Т. Спиридон:
Почему верный Спиридоша оказался так далеко - чуть ли не на самой верхней полке самого далекого из стеллажей? Что за зеленые буквы вспыхивают на его шкале, складываясь в слова, которые, никак не удается прочесть? И что это он там шепчет, верный добрый Спиха, безнадежно, но упорно повторяет какие-то очень важные слова, которые никак не удается расслышать за мерными увлекательными комментариями Комментатора?..
Андрей потряс головой, и на мгновение ему удалось вырваться из навалившегося филателистического кошмара.
- ДО ПОЛУНОЧИ ДВАДЦАТЬ МИНУТ… - вспыхивало на шкале Спиридона. - ДВАДЦАТЬ МИНУТ ДО ПОЛУНОЧИ ДВАДЦАТЬ МИНУТ…
- …Андрюха, помоги!.. - задыхаясь транслировал Спиридоша. - Погибаю…
С огромным трудом освободившись от пинцета и лупы, которые категорически отказывались лечь на стол, а все норовили прыгнуть обратно в руки, Андрей отодвинул кресло и поднялся.
О марке "Розовая Гвиана" в окончательном варианте сказано: "На черном бархате под плитой броневого стекла в отсветах лампы лежала ОНА". В черновике: "На черном бархате, в отсветах лампы на пуленелробиваемом-несгораемом-химическим-реакциям-неподверженном стекле, лежала ОНА". В это время Спиридон запел песню о Веселом Барабанщике - негромко (в окончательном варианте). В черновике эту же песню, тихо Спиридон начинает петь раньше, а теперь: "Спиридон, будучи существом небелковым и в значительной своей части даже вообще неорганическим, не питал ни уважения, ни почтения ни к чему, а в особенности - к филателии. Никем не управляемый и не ограничиваемый, он с наслаждением дал звучок и теперь показывал все, на что был способен. Не так уж часто ему, бедняге, удавалось попеть во все горло в этом шумном мире, ожесточенно сражающемся с шумами. И сейчас он пел. Это была все та же песенка о Веселом Барабанщике, всего лишь о Барабанщике, но он пел ее от души, бросив на это исполнение все свои небогатые запасы энергии…" И далее, когда все тот же Конь Кобылыч стреляет в Спиридона из лазерного пистолета (в черновике это оружие конкретно не называется, а описывается: "нечто длинноствольное, мрачно и тускло блеснувшее синим"), Спиридон предстает опять как живое существо: "Андрей завопил от ужаса и бессилия, и страшно, как раненное животное, закричал пораженный Спиридон".
УБРАННЫЕ ПОДРОБНОСТИ
"Горло болело", - констатирует Андрей Т. В черновике подробнее: "Горло болело, и через полчаса ему предстояло тащиться в ванную и там полоскать это предательское горло раствором календулы в теплой воде".
Когда Андрей Т. мысленно вспоминает все случаи своего невезения, переходя от одного примера к другому, в черновике вставлено: "Или - другой наводящий ужас пример…"
"Бороться и искать - невозможно и остается одно: не сдаваться", - думает Андрей Т. и в черновике добавляет: "Когда дела становятся совсем плохи, они начинают изменяться к лучшему".
Когда Андрей Т. раздумывает, не взять ли ему в путешествие факел, то в черновике поясняется: "…инструмента, необходимейшего при исследовании подземелий, заброшенных шахт и разнообразных пещер…"
Перед известной истиной, "что есть лишь один способ делать дело и множество способов от дела уклоняться" в черновике идет повествовательное: "Трудно, трудно теперь уже сказать, как все повернулось бы в дальнейшем…"
Перед путешествием по пожарной лестнице Спиридон исполняет романс. Причем в черновике он продолжает петь даже когда Андрей его уже положил за пазуху, поэтому "пришлось сказать ему: "Цыц!", после чего рыдания и всхлипывания прекратились".
Когда Андрей Т. попадает к ВЭДРО, в черновике приведено восприятие Андреем Т. странного общения с машиной. Машина называет себя и одновременно высвечиваются произносимые слова: "Процедура представления начинается, - продолжал Голос. - Представление: имею честь представиться - Всемогущий Электронный Думатель, Решатель и Отгадыватель. С кем имею честь?" В черновике продолжение: "Андрей как завороженный слушал и читал. Было очень странно сравнивать то, что слышали уши, с тем, что видели глаза - знаков препинания по-прежнему не было, союзов - тоже, а вместо "Всемогущего Электронного" и так далее высветилось просто ВЭДРО - видимо, из соображений экономии. Потом до него дошло, что надо бы представиться в свою очередь…" После представления в окончательном варианте Андрей Т. спрашивает, как пройти к Генке, в черновике же идет другое:
Потом по экрану побежали цифры, перемежаемые английскими словами, из которых Андрей успел разобрать только "мэмори - гап".
Голос объявил:
- Процедура ввода информации в школьника Андрея начинается.
В черновике, когда Андрей Т. разглядывает кляссеры с марками, Комментатор разговаривает с Андреем, используя различные обращения: "Классика, сэр! Старая Германия, Черный Пенни в листах, монсеньор! Британские колонии, сударь!.. <…> Раз в пятьдесят лет, милостивый государь! <…> Такое не повторяется, прошу пана!.. Ясновельможный пан и звезда моего сердца не может уйти…"
СТИЛИСТИКА
И видна, конечно, при сравнении чернового и окончательного варианта мелкая стилистическая правка.
"Взять и полежать в постели" изменяется на "поваляться под одеялом".
"Это уже не просто невезенье. Это уже нечто большее", - думает Андрей Т. о своей несчастной судьбе. Авторы добавляют пафоса: "Это уже не просто невезенье. Это уже судьба. Рок".
Андрей Т. вписывает в кроссворд Буттерброда, "чем развеселил своего старшего брата-студента", - пишется в черновике. Авторы, стараясь добавить отношение самого Андрея Т. к этому, сначала добавляют слово "неприятно", но затем изменяют полностью: "…чем повергнул старшего брата в неописуемое и оскорбительное веселье".
Андрей размышляет: "…и много бутербродов было случайно уронено…" Авторы правят, убирая страдательный залог и одновременно добавляя вычурности: "…и много бутербродов вывалилось из рук на пол, на тротуар и просто на сырую землю…"
Ненавистный парадный костюм после правки становится "смирительным парадным костюмом".
Добавление пафоса: не "негромко застонать", а "испустить негромкий стон"; не "стон человека, попавшего в капкан", а "стон человека, попавшего в западню". И одновременно сокращение текста и придание ему большей заштампованности: не "Стон звездолетчика, уносимого остатками разбитого корабля в невообразимые черные пустоты Вселенной…", а "Стон обреченного звездолетчика, падающего в своем разбитом корабле в черные пучины пространства…" И убирается из черновика: "Если не считать этого стона, в квартире было тихо". И еще придание литературных штампов: "горькая мудрая" не "улыбка", а "усмешка"; вместо "не тратя лишнего времени" - "не тратя ни минуты драгоценного времени"; вместо "трусоватый механизм" (о Спиридоне) - "чувствительный аппарат"; не "скромно ликовал", а "рыдал от счастья".
ИЗДАНИЯ
ПОДИН впервые была опубликована в "Мире приключений" в 1980 году, затем переиздавалась только в собраниях сочинений. В первом издании она называлась - "сказка", в собрании сочинений издательства "Текст" - "маленькая повесть".
Первое издание отличается от других вариантов незначительно. К примеру, Спиридон поет не "Мы с милым расставалися, клялись в любви своей", а "Мы расстаемся навсегда, пускай бегут года…"; ВЭДРО Андрей Т. не называет "Ведро" (везде упоминается только ВЭДРО); сторож с собакой в этом издании еще и с берданкой на коленях. Есть там и некоторые подробности из черновика, отсутствующие в следующих изданиях, к примеру: "…даже для АЛКОГОЛИКОВ и НАРКОМАНОВ были, хотя, казалось бы, кому в здравом уме и трезвой памяти могло взбрести в голову держать открытый притон для алкоголиков и наркоманов?.." Проскочило в этом издании любимое словечко Авторов "брюзгливо" (в последующих его правили на "брезгливо"),
В издании собрания сочинений издательства "Сталкер" в ПОДИН были сделаны (по разрешению БНС) некоторые небольшие вставки из черновика и первого издания: путешествие Андрея Т. на четвереньках, инцидент с Яишницей и прочее. В других собраниях сочинений повесть публиковалась без изменений.
"ЖУК В МУРАВЕЙНИКЕ"
ЖВМ в какой-то степени знаковая повесть для любителей творчества АБС. С одной стороны, именно эта повесть сводит вместе многие линии повествования о мире Полудня: здесь появляются Горбовский и Август-Мария Бадер из ПXXIIВ, Максим Каммерер из ОО, Майя Глумова из "Малыша", упоминается Корней Яшмаа из ПИП. Имеется и множество других отметок, по которым можно исследовать как хронологию мира Полудня, так и его общее развитие. С другой стороны, само произведение дает читателю столько вариантов ответов на различные поставленные в повести вопросы, что каждый волен сам выбирать более близкую ему интерпретацию и разгадывать хитросплетения сюжета, исходя из нее. С третьей стороны, почитателям изящной словесности в ВМ - простор для наслаждения, К примеру, одна фраза (помните, когда Щекн не послушался Абалкина и заглянул в "стакан", в котором сидел ракопаук): "…больше всего на свете мне хочется сейчас прошипеть: "С-с-скотина!.." и со всего размаха, с рыдающим выдохом залепить оплеуху по этой унылой, дурацкой, упрямой, безмозглой лобастой башке…" Пять определений подряд, каждое - емкая характеристика как самого Щекна, так и отношения к нему Абалкина… С четвертой стороны, не остались в стороне и любители второго смысла, любители поискать в творчестве АБС крамолу, критику существующего строя (достаточно поставить знак равенства между К0МК0Ном-2 и КГБ). Хотя, конечно, ЖВМ дает массу возможностей для интерпретации. К примеру, Майя Каганская увидела в истории "подкидышей" историю вечно гонимого и чужого для всех еврейского народа.
Текстология же ЖВМ дает, увы, мало материала для исследования.
ЧЕРНОВИК
Черновик ЖВМ, как и чистовик, практически идентичен опубликованному варианту. То ли Авторы так ясно видели всю повесть еще до ее написания и обговорили ее досконально, то ли были еще какие-то записи, которые в архиве не сохранились. Но сохранились в архиве четыре машинописных странички - то ли замысел какой-то другой, ненаписанной повести, то ли очень ранний вариант ЖВМ. Дело происходит еще не на Саракше, а на Пандоре, аборигены столь же непохожи - другой уровень развития, другая обстановка… Но как раз из этого отрывка мы можем узнать, как же все-таки Абалкин узнал от Тристана, что ему нельзя на Землю:
Когда заседание кончилось и все члены Совета разошлись, Горбовский остался в зале. Он чувствовал себя выжатым, бездарным и нелепым. Он чувствовал себя так, словно его занесло на сцену, где только что разыгрался помпезный и бездарный спектакль на историческую тему. Ему было стыдно и неловко.
- Ну что, Рудольф? - сказал он Страннику, заставляя себя смотреть ему в лицо. - Ну теперь вы довольны?
- Почти, - коротко ответил Рудольф Сикорски, по прозвищу Странник. Он поднялся, намереваясь уйти, но не потому, что ему было неловко, а потому что ему не терпелось взяться за это дело.
- Но вы понимаете, что все тайное становится в конце концов явным? - сказал Горбовский.
- Не обязательно, - сказал Странник небрежно. - Это - вопрос организации, и не более того.
- А как насчет случайностей? - Горбовский почувствовал, что все продолжает разыгрывать бездарный спектакль, но он не умел отстроиться от дурацкой роли, которую сам же и выбрал. - Как насчет бутербродов, которые падают маслом вниз?
Странник уже уходил. Он буркнул, не оборачиваясь:
- Значит, сделаем так, чтобы бутерброды не падали… Или вообще обойдемся без бутербродов, - добавил он уже на пороге.
С тех пор прошло сорок лет.
Все началось на Пандоре. И конечно, все началось со случайности. Вероятно, это была неизбежная случайность. Вероятно, она должна была рано или поздно произойти.
Лев Абалкин работал на Пандоре уже двенадцать лет. Сначала он был рабом, потом шпионом малого жреца, потом малым жрецом, потом Невидимым первого разряда и наконец стал Большим Жрецом. За эти 12 лет он сто раз назначал своему связному рандеву на Белом Лбу и сто раз предупреждал его, что нельзя отходить от вертолета - надо сажать машину точно в обозначенный круг и сидеть в кабине, дожидаясь Льва. И Тристан почти всегда так и делал. Но от Базы до Белого Лба было 8 часов лету. У него затекали ноги, и хотелось размяться. Кроме того, Лев иногда опаздывал на час или даже больше, и ждать его в кабине было скучно. И кроме того, окрестности Белого Лба - одно из самых красивых и безопасных на вид мест Пандоры. Было трудно удержаться и не посидеть на краю скалы, свесив ноги, любуясь игрой красок в клубящихся облаках Сухих Джунглей. Тристан не удерживался. Двадцать раз ему сошло, а потом случилось неизбежное.
Когда Лев - на этот раз точно, минута в минуту - вышел к подножью Белого Лба, Тристан лежал ничком в пышной полосатой траве и был без сознания.
По-видимому, он прилетел несколько раньше и вышел из кабины размяться. По-видимому, он стоял на краю скалы и благодушно озирался, не зная, разумеется, что в этот самый момент мимо проходит патрульный отряд Боевых Слизней. Он, вероятно, так ничего и не успел понять, когда из мерцающей листвы певуче звеня поднялись метательные диски и прошли рядом с ним, чуть только коснувшись, чтобы сделать четыре ритуальных разреза - наискосок через живот и по связкам обеих ног. Он сильно расшибся, упав с высоты десяти метров, и внутренности его выпали.
Слизни были еще здесь, в зарослях. Лев чувствовал их испуганные взгляды. Белый Лоб был табу. Они только совершили обряд очищения и не более того, но они, конечно же, чувствовали, что здесь что-то не так. Племя Слизней многому научилось за последние 6 лет, а Боевые Слизни были самые сообразительные среди своего народа.
Лев вскарабкался к вертолету, держа Тристана на плече. Первым делом он распаковал тюк с медикаментами (ради которого и должно было состояться рандеву), достал то, что могло помочь - хотя бы остановить кровотечение, хотя бы нейтрализовать яд, хотя бы смягчить шок - и сделал все, что было в его силах. Потом он поднял вертолет и погнал его в сторону Базы.
Он думал только о том, чтобы спасти Тристана, но вдруг понял, что даже как-то рад случившемуся. Он хотел на Базу. Он хотел домой. Он вдруг с каким-то истерическим неистовством ощутил адское нежелание возвращаться в Храм. 12 лет, думал он. Хватит. Теперь я больше не вернусь. Я наладил там все, что можно было наладить. Андрей станет Большим Жрецом. Машина смазана и запущена. Теперь она пойдет и без меня. У вас больше нет причин меня задерживать. Хватит…
Тристан бредил. Собственно, он умирал, но яд куффу, которым смазаны метательные диски, убивая его, не давал ему умереть спокойно. Убивая, яд куффу заставляет говорить. И Тристан говорил. По-видимому, он разговаривал с Джонатаном Гиббсом, начальником Базы. Он называл его по-дружески Джонтом, и Лев слышал этот разговор так, словно Тристан говорил с шефом по телефону.
Он давно не водил вертолета, лет пять. Это не забывается, но настоящая сноровка пропадает. А ему надо было провести машину напрямик, кратчайшим путем и с максимальной скоростью. Надо было успеть значительно быстрее, чем за обычные крейсерские 8 часов. Управление отнимало почти все его внимание, потому что он прокладывал курс над зоной вертикальных потоков и машину неимоверно трясло и норовило завалить на борт. Но в конце концов он обратил внимание на бред Тристана и очень скоро понял, что Тристан повторяет все время одно и то же и говорит именно о нем, о Льве Абалкине.
Вот что говорил Тристан:
- Я умираю… Не спорьте, Джонт, на этот раз мне не выкарабкаться. Слушайте. Да слушайте меня, черт побери!.. Лев не должен вернуться на Землю. Да, Лев Абалкин… Я знаю, что он просит отпуск… Знаю… Знаю! На Землю он возвратиться не должен. В крайнем случае - Курорт. Да куда угодно, только не на Землю… Это неважно… Это неважно, я говорю!.. Хорошо, если вы не сумеете… Да-да, я об этом и говорю: если вы не сумеете его удержать здесь, немедленно сообщите на Землю: триста семьдесят - семьсот сорок - три нуля - Европа… (Он повторял этот номер раз пять подряд.) Это неважно. Вы только сообщите, куда он направляется - и все. Но заклинаю вас - только не на Землю! Ему нельзя на Землю… Вы запомнили номер? (Пауза.) Да. Правильно. Прощайте.
Тристан замолкал и через минуту начинал все сначала - почти теми же словами и с теми же интонациями. Он очень мучился, и то о чем он говорил, мучило его, кажется, даже сильнее, чем рана и яд куффу.
Лев попытался вмешаться в этот разговор, хотя и знал, что это бесполезно - для того, кто умирает от куффу, существует только внутренний мир, мир его умирания. Тристан его не слышал - он только все время повторял одно и то же, самое главное для себя, более важное, чем смерть - так всегда бывает с теми, кто умирает от куффу. Через два часа он замолчал - яд парализовал речь.
Перелет занял пять с половиной часов. Посадив машину прямо на крышу госпиталя, Лев подождал, пока Тристана унесут, а потом спустился в столовую и поел. Голова у него трещала так, что он ничего вокруг не видел и не замечал. Он пошел в административный корпус и попросил приема у шефа. Только здесь он заметил, что от него шарахаются, и сообразил, что у него на лице обычная Маска Ужаса. Но он не стал менять лица и в таком виде прошел к Джонатану Гиббсу.
- Я больше не могу, - сказал он ему- Я возвращаюсь домой. Сегодня. Сейчас.
- Да, - сказал Джонатан Гиббс, стараясь на него не смотреть. Губы у него непроизвольно подергивались. - Да-да… Конечно.
- Я в двадцатый раз вас об этом прошу, - сказал Лев. - Вы, по-моему, хотите, чтобы я к дьяволу загнулся здесь.
- Господи, - сказал Гиббс, совсем закрывая глаза. - Да о чем речь! Поезжайте, конечно. Поезжайте…
- Эта история меня доконала, - сказал Лев. - Я больше не могу. Андрей останется за меня. Он полностью в курсе всех дел…