Приоритеты, обозначенные всеми этими выражениями, проходят через весь документ. Например, при объяснении ранжирования "профиля импакта" каждого факультета по схеме "четыре звезды", "три звезды" и т. д. даются "примерные определения уровней для субпрофилей импакта". Для "трех звезд" определение выглядит так: "высокоинновационные (но не прорывные) импакты, такие как новые продукты или процессы, с доказанным значением для определенных ситуаций". (Красота грамматических конструкций – не в числе сильных сторон этого документа.) А далее мы встречаем достаточно прохладный пассаж, в котором читаем: "Была высказана обеспокоенность относительно косвенного воздействия некоторых исследований, которые в определенных сферах могут приводить к социально-экономическому импакту, например за счет влияния на другие, "ближние" к рынку дисциплины, математические исследования могут повлиять на инженерные исследования, которые, в свою очередь, имеют экономический импакт). Мы намереваемся развить подход, который это будет должным образом учитывать".
Конечно, авторы этого документа, пытающиеся исполнить волю своих политических руководителей, в основном думают об экономических, медицинских и политических "импактах", а потому и имеют в виду преимущественно те научные, медицинские, технологические и социально-научные дисциплины, которые, как говорится в процитированной фразе, "ближе к рынку". Я не собираюсь говорить за моих коллег из других дисциплин, хотя понимаю, что у них тоже немало очень серьезных опасений относительно искажающего воздействия этой программы на их сферы исследований. Однако предпосылка программы состоит в том, что требования и критерии должны быть единообразны для всего спектра академических дисциплин (стоит спросить, почему должно быть именно так, но пока я отложу этот вопрос), и здесь я хочу обратиться к следующей теме – катастрофическому по своему потенциалу влиянию требования "импакта" на гуманитарные науки.
Как ясно указано вышеприведенными основными принципами, ими исключаются те виды импакта, которые обычно считаются наиболее важными для работы в гуманитарных науках, а именно влияние на работы других исследователей и на содержание преподавания. (Указано, что эти формы импакта охватываются оценками самих публикаций.) В контексте задач этой части программы "импакт" означает влияние на "потребителей исследований за пределами университетов". Обычные читатели, похоже, не могут считаться "потребителями исследований". Так что 25 % оценки "качества" исследований в гуманитарных науках, которыми занимаются в британских университетах, будет зависеть от данных по "импакту", понимаемому в этом достаточно специфическом смысле. Что это будет значить на практике?
Рассмотрим гипотетический случай. Предположим, что у меня есть коллега в другом университете (не все коллеги работают на моем факультете, несмотря на то что в подобных программах оценки считается, что факультеты конкурируют за место в рейтинге), и он является ведущим экспертом по викторианской поэзии. На протяжении нескольких лет он работает над критическим исследованием викторианского поэта, которого можно было бы назвать "трехзвездочным" ("высокоинновационным, но не прорывным"). Книгу положительно оценивают несколько рецензентов, признавая ее лучшей в своей теме: она опирается на глубокое знакомство не только с викторианской поэзией, но и с другими поэтическими направлениями; в ней объединяются обширные исторические и биографические исследования, позволяющие прояснить смысл поэтических произведений; она точна и осторожна в оценке различных сложных текстов; наконец, она позволяет другим критикам прояснить их собственное понимание произведений этого поэта, внести в него какие-то поправки и обновить, причем их собственные работы и преподавательская деятельность повлияют на представления будущих поколений студентов, а также всех заинтересованных читателей. Также стоит отметить то, что такая книга воплощает общие ценности тщательного исследования и напоминает читателям о таких качествах, как чуткость, рассудительность и литературный такт, которые должны присутствовать в лучших достижениях критики. Для гуманитарных наук это образец "высококачественного" исследования. Но его "импакт" равен нулю.
Конечно, если исходить из сколько-нибудь разумного употребления этого термина, импакт такой работы очевиден уже по ее рецепции, но последняя, как мы выяснили, специально исключена из программы. Кроме того, любой импакт будет приписываться факультету моего коллеги только в том случае, если будет доказано, что он является прямым следствием деятельности этого факультета. Так что, если, скажем, можно будет доказать, что факультетская комиссия по импакту разрекламировала новые "результаты" коллеги нескольким продюсерам на радио и телевидении, и если один из этих продюсеров заинтересовался данной работой, что, положим, привело к созданию программы, имеющей некоторое отношение к "результатам" книги (которые, если они вообще интересны, наверное, не стоило бы называть просто "результатами"), и если существует определенный измеримый показатель реакции аудитории на эту программу, тогда, возможно, факультет получит чуть более высокую оценку. А если нет, значит нет.
Оставим пока без внимания тот факт, что для всего этого требуется потратить немало времени и сил (подчас безрезультатно), как и тот, что нет причин ожидать от специалиста по литературе каких-то особых способностей в ремесле рекламы и пиара. Остается еще и фундаментальный вопрос о том, почему факультет, исследования которого подхватили на стороне, должен получить более высокую оценку (и большее вознаграждение), чем какой-то другой факультет, которому с этим не повезло. Дело не только в том, что шансы на подобный перенос в другую среду определяются множеством неуправляемых факторов, но и в том, что нет причин полагать, будто такой перенос имеет какое-то отношение к исследовательским качествам исходного труда. Собственно, громкие или вульгарные трактовки (сосредоточенные, скажем, на сексуальной жизни поэта) могут с гораздо большей вероятностью добиться подобного успеха, чем тонкое критическое прочтение. И не получится ли так, что у исследователей будет мотив работать над темами, обладающими таким "рыночным" потенциалом? Мне вспоминается момент из фильма 1960-х годов "Выпускник", в котором более опытный друг кладет руку на плечо молодого Дастина Хоффмана и шепчет ему на ухо совет по карьере: "Пластика". Может быть, заслуженные исследователи должны точно так же прошептать своим молодым коллегам: "Монархи дома Тюдоров"?
Эта программа требует не только того, чтобы все факультеты стали профессиональными маркетинговыми агентами, но и чтобы они уподобились необыкновенно проницательным и эрудированным историкам культуры. Ведь в подаваемых отчетах надо будет "определять обусловленный исследованием вклад представленного компонента в успешное применение или перенос высококачественного исследования". Задумывался ли кто-нибудь о том, что это будет означать в случае идей? Опытный историк культуры или общества, работающий над своей темой годами, может – ключевое слово здесь "может" – выделить со временем ту роль, которую некоторое академическое исследование сыграло в длительных изменениях социальных практик или установок, но для этого ему потребуется провести подробное изучение материала, которое, скорее всего, можно будет завершить лишь по прошествии значительного времени после публикации рассматриваемого исследования и только при наличии полного доступа к большому спектру источников. Однако каждый факультет должен будет провести примерно такую же работу, если он желает получить баллы за "импакт" своего "высококачественного" исследования.
Теперь рассмотрим другой пример. Три историка англосаксонской Англии, разбросанные по историческим факультетам трех разных университетов (редко бывает так, чтобы в одном месте их было много), на протяжении многих лет следят за работами друг друга и постепенно приходят к выводу, что все они разрабатывают новую интерпретацию значения, скажем, оружия, обнаруживаемого в захоронениях. Они публикуют свои результаты в статьях специализированных журналов, другие исследователи обращают на них внимание и постепенно соглашаются с новой интерпретацией, встраивая ее в собственные работы и преподавание. Куратор регионального музея, сам недавно окончивший один из этих исторических факультетов и продолжающий в какой-то мере следить за академической литературой, считает, что эта новая интерпретация могла бы стать прекрасной темой для какой-нибудь выставки. Он договаривается о временном экспонировании предметов из других музеев, просит своего прежнего преподавателя просмотреть сопровождающие их информационные панели, и выставка и правда оказывается очень популярной. Эта история может показаться образцовым случаем исследования, влияющего на представления широкой публики, однако, когда каждый исторический факультет подает свои рапорты по программе REF, все это в них включить нельзя, поскольку выставка не была прямым результатом усилий самого факультета, нацеленных на "использование или применение результатов исследований". Импакт такого исследования приравнивается к нулю.
Чтобы в полной мере понять влияние нового требования "импакта" на исследования, нам, возможно, следует немного развить данный пример. В случае первого из трех этих исследователей комиссия REF на его факультете крайне недовольна упущенной возможностью, и ученый вынужден потратить значительную часть следующих пяти лет на общение с кураторами музеев и телевизионными продюсерами, надеясь на то, что его научные находки (на которые у него теперь намного меньше времени) будут подхвачены ими и использованы для каких-то своих целей. Также он пишет ежегодные отчеты по этой своей работе и планы, в которых разъясняется, как он собирается продолжать ее в будущем. В университете второго ученого от проректора по науке поступает указание, в котором говорится, что для поддержки исследования не будет предоставлено ни финансирования, ни академических отпусков, если только не будет заранее предъявлено "доказуемой величины импакта", причем работникам наказывается не делиться с коллегами из других университетов какой бы то ни было информацией или контактами, которые могли бы помочь этим университетам вырваться вперед. Второй историк начинает опасаться за свое будущее: он меньше занимается наукой, пишет в качестве анонимного автора "Книгу короля Альфреда о хлебе и выпечке", а затем переходит в своем университете на пост директора по исследовательской стратегии в области гуманитарных наук. В третьем университете историк просто не может больше терпеть всего этого идиотизма, поэтому он устраивается в американский университет, где продолжает проводить "высокоинновационные" и "прорывные" (но лишенные импакта) исследования, которые изменят представления об этой научной области у специалистов по всему миру.
2
Все мы можем с большим или меньшим основанием гадать о том, как же так получилось, что столь непродуманная стратегия была навязана британским университетам. Хотя она возникла до недавних перестановок в кабинете, тот факт, что ответственность за высшее образование возложена ныне на Министерство торговли и промышленности лорда Мандельсона, является весьма прискорбным подтверждением официальной позиции. Но даже если бы университеты были более мощными политическими игроками, все дело в том, что "сектор высшего образования" в Британии ныне слишком велик и разнороден, как по типам институтов, так и по дисциплинам, чтобы было разумно подчинять его единообразной форме оценки. Оправдание исследовательской деятельности, предположим, лектора в бывшем политехническом институте, который в основном занят курсами повышения квалификации для операционных сестер, работающих в местном медицинском заведении, должно отличаться от оправдания исследовательской деятельности лектора в традиционном университете, в основном руководящего докторантами и семинаром по латинской литературе для студентов выпускного курса. Последняя исследовательская деятельность может быть такой же ценной, что и первая, хотя и в другом смысле, а отношение этого исследования к соответствующей аудитории тоже может быть другим, так что эти различия должны отражаться в разных формах оценки и финансирования.
Даже если рассматриваемая нами политическая программа представляет осознанную попытку правительства преобразовать характер британских университетов (а гуманитарные науки, я подозреваю, будут попросту раздавлены катком, разогнанным для совершенно иных целей), все же важно попытаться привлечь внимание общества к заложенным в ней противоречиям и путанице. В конце концов, тут обнаруживаются довольно грубые понятийные ошибки. Например, в программе смешаны понятия "импакта" и "пользы". Не предлагается никакого способа определить, насколько желателен тот или иной импакт; считается, что, если можно доказать то, что данное исследование затронуло определенное число людей, которые вроде бы находятся "вовне", тогда это уже говорит о социальной пользе такого исследования. Также понятие "польза" ограничивается тем, что специально планировалось и что было успешно достигнуто. Хорошая работа, которая приобрела широкое влияние без непосредственного участия авторов, не будет ни более, ни менее ценной, чем работа, влияние которой – результат целенаправленных усилий, или даже просто хорошая работа, у которой нет такого влияния. Здесь заметна очевидная путаница, связанная с вопросом о том, что именно оценивать. Вместо того чтобы указать на то, что "импакт" такого рода является желательным социальным благом, дополнительным по отношению к качеству исследования, в программе величина импакта учитывается в измерении качества исследования. Если говорить категориями этой программы, исследование плюс маркетинг не просто лучше исследования без маркетинга, но лучшее исследование.
За всеми этими тактическими ошибками скрываются еще более серьезные заблуждения, которые все больше распространяются в публичном дискурсе. Начать хотя бы с овеществления "внутреннего" и "внешнего". Предполагается, что единственный способ оправдать то, что происходит "внутри", – доказать некую пользу "снаружи". Однако никто из нас не находится в полной мере ни "внутри", ни "снаружи" институтов или идентичностей, которые в какой-то мере определяют, кто мы такие; эти пространственные метафоры могут привести к серьезным ошибкам. И точно так же ошибка – считать, что, раз деятельность, требующая расходов (как, собственно, большинство видов действий), косвенно привела, как можно показать, к расходам других людей, значит, она в какой-то мере более оправдана, чем деятельность без такого косвенного следствия. Искусство – это ценная форма человеческой деятельности, но если мы покажем, что оно, помимо всего прочего, "порождает" оборот в миллионы фунтов стерлингов благодаря посещениям культурных мероприятий, покупкам, занятости и т. д., это не значит, что оно станет более ценной деятельностью.
Определение "импакта" в Оксфордском словаре английского языка указывает на главную проблему: "Акт столкновения; удар одного тела по другому; столкновение". В предложенной программе требуется найти доказательство того, что одно тело (университеты) бьет по другому телу (по неуниверситетам, т. е. по тому, что в данном случае называется обществом). И ничего больше – это чисто механистическая модель. Однако в реальности хорошие исследования могут повлиять на мышление и чувства самых разных людей, в том числе других исследователей (которые, в конце концов, тоже граждане, потребители, читатели…), совершенно иначе, в каком-то более тонком, длительном и косвенном отношении, чем простое клацанье бильярдных шаров.
Нет нужды говорить, что совершенно законно желать того, чтобы специалисты из той или иной области время от времени пытались объяснить, в чем интерес и значение их работы, неспециалистам (к которым, давайте не будем об этом забывать, могут относиться и специалисты из других областей). Обращение к такой аудитории, состоящей из неспециалистов, – занятие само по себе похвальное, и хорошо, если правительство, вроде бы озабоченное заметным дефицитом "внимания" общества к академическим исследованиям, пожелает его поддержать. Однако это существенно отличается от того, что требует от нас рассматриваемая программа, а именно от данных, подтверждающих, что "внешние потребители" исследования "потребили" его, причем такие данные (или их отсутствие) впоследствии учитываются при определении рейтинга качества оцениваемого исследования.
У меня есть коллеги, которые говорят, что для гуманитарных наук пиар-катастрофой стало бы, если бы на них не распространили то же требование "импакта", что и на другие дисциплины, поскольку это привело бы к понижению их статуса и сокращению финансирования. То, что формы и критерии импакта, затребованные соответствующей процедурой, не подходят для гуманитарных наук, этими коллегами даже не обсуждается, как и вообще всеми, кто работает в данной сфере. Однако они понимают, что требования останутся, пусть даже после "консультаций", так что все мы должны как-то приспособиться и по возможности "проработать систему".
Конечно, нет смысла относиться к таким вещам с наигранной наивностью, однако просчитанная реалистичность подобного ответа может в долгосрочной перспективе подорвать сама себя. Дело не только в том, что мы должны ответить на вызов "консультации", сколь бы лицемерно этот термин ни использовали, и как можно прозрачнее объяснить в наших ответах то, как основные принципы в их актуальной формулировке могут нанести ущерб. Также мы должны попытаться использовать более адекватный язык в публичном обсуждении, иначе все активно внедряемые официозные абстракции окончательно захватят наш мозг. Одна из причин, почему эти меры не вызывают более заметного и громкого сопротивления, заключается в том, что за последние три десятилетия наша чувствительность была отбита распространением экономического официоза, всех этих разговоров об "удовлетворении пользователя", "рыночных силах", "подотчетности" и т. п. Возможно, наши уши перестали слышать, насколько пустым и скользким является выражение "стандарты высококачественного исследования" и насколько смехотворны предложения судить о качестве исследования в том числе и по количеству "внешних потребителей исследования" или по ряду "индикаторов импакта".