Вопрос о том, действительно ли более высокая заработная плата является результатом того, что ее получатели отучились в университете, выявляет также всю бессмысленность риторики "потенциала" и "справедливости". Давайте для начала честно посмотрим на то, кто именно получает высшее образование. В основном это дети интеллигенции и среднего класса, выросшие в семьях, давших им культурное и лингвистическое преимущество еще в раннем детстве, что помогло им успешно окончить школу, сформировать образовательные и карьерные стремления и т. д. Говоря формально, те, кто идут в университеты, – это в целом люди, которые именно по причинам такого рода получают лучшие оценки на школьных выпускных экзаменах. Теперь предположим, что таких заведений, как университеты, не было бы вовсе и каждый шел бы сразу работать в возрасте 18–19 лет. Кт о, скорее всего, стал бы зарабатывать в среднем в 2 раза больше остальных? Именно те же самые люди, что и сейчас. Обвинять университеты в элитизме, поскольку они, в общем-то, не способны ничего сделать с этой структурой систематической несправедливости, – особенно яркий признак того, в какой мере сегодняшнее правительство поддерживает хорошо знакомую американскую модель, в которой рыночный индивидуализм сочетается с риторикой "равного уважения" и судебной системой как предохранителем.
В других отношениях мир в представлении "Белой книги" – это мир образовательного дарвинизма. Высшее образование нашей страны увязло в смертельной схватке с "конкурентами" из других стран; только "сильнейшие" факультеты заслуживают достойного финансирования исследований; университеты "конкурируют" за "лучших исследователей", а те институты, которым не удается дать своим курсам правильную рыночную "цену", будут уничтожены, и все в таком духе. Документ призывает нас осознать эти реалии: "Наши конкуренты стремятся продавать высшее образование за рубежом, на рынках, которые мы традиционно считали своими". Это и правда может соответствовать практике некоторых университетов, но разве нет различия между "привлечением хороших студентов из других стран" и "продажей высшего образования" на этих "рынках"? И разве не может это различие опираться на различие между углублением международных связей в общем транснациональном интеллектуальном поиске, с одной стороны, и с другой – получением прибыли?
В самом деле, есть ли смысл говорить о том, что другие страны являются "нашими конкурентами", имея в виду именно интеллектуальную деятельность? Весь этот рыночный жаргон настолько распространился, что мы уже почти не обращаем на него внимания. По существу, за ним скрывается посылка о том, что есть тот, кто получает экономическую прибыль от прикладной науки. Но не совсем ясно, почему это должна быть игра с нулевой суммой: выгоды от широкого применения той или иной технологии в большем числе обществ значительно перевешивают любые номинальные прибыли для страны, в которой была первоначально развита определенная отрасль науки или же впервые разработано определенное приложение. Да и в любом случае прикладная технология – это не все и даже не значительная часть того, что делают университеты, по крайней мере пока. Между отдельными группами исследователей, как и между индивидами, может существовать определенное соперничество, но ни в коем смысле не конкуренция. Британские археологи обогащаются, а не беднеют, когда их коллегам из другой страны удается открыть ключевой элемент мозаики какой-нибудь древней цивилизации.
Но, кроме того, надо сказать, что научные исследования такого рода, т. е. исследования в гуманитарных науках, которые могут проводиться отдельными учеными, но в то же время опираются на общий интеллектуальный поиск, осуществляющийся невзирая на границы между странами или поколениями и почти не приносящий непосредственной экономической пользы, практически не фигурируют в "Белой книге", столь увлеченной наукой, понимаемой как источник технологических приложений. Прочитав примерно одну треть главы "Качество исследования – наращивание нашего потенциала", встречаешь пронумерованный абзац, который состоит из одного-единственного короткого предложения. Одновременно угнетает и захватывает то, с какой ловкостью в нем сочетается интеллектуальная пошлость и ленивая бесцеремонность. Целиком он читается так: "2.10: Некоторые из этих моментов относятся как к гуманитарным наукам вместе с искусствами, так и к естественным наукам и технологии".
3
Если рассуждать политически, два наиболее спорных пункта в предложении правительства относятся к плате за обучение и выплатам студентов. План прежде всего состоит в том, что надо позволить самим университетам решать, вводить или нет "дополнительную плату за обучение", которая в настоящий момент ограничена суммой в 3 тыс. фунтов стерлингов, помимо и сверх ныне принятой во всей системе. Видимо, идея в том, что ведущие университеты, уверенные, что они все равно смогут привлечь лучших студентов, примут решение взимать дополнительную плату, тогда как не слишком успешные заведения могли бы "конкурировать за счет цены" и не вводить такую плату. Второй пункт в предложении состоит в том, что надо "взимать" эту плату с самих студентов, но не в качестве прямых платежей, а в форме налога, собираемого с последующих заработков. Оба пункта представлены в виде единого пакета, но на самом деле их вполне можно развести. Требовать от студентов, чтобы они индивидуально покрывали расходы университета на образование, – не значит вводить крайне конфликтное и неверное понятие о "дополнительной плате за обучение": это требование можно объединить с отменой "платы за обучение", которая все равно в какой-то мере является лишь символической формулировкой в контракте, заключаемом напрямую между университетами и правительством, а заменить ее можно просто увеличением прямого финансирования. В рамках предложенной "Схемы взносов выпускников" (Graduate Contribution Scheme), которая явно предпочтительнее сегодняшнего режима доплаты за обучение, государство должно вовремя покрывать значительную часть этих издержек, не внедряя искаженного в финансовом отношении "рынка" в сферу университетов и курсов.
Согласно предложенной схеме, как только выпускники начинают зарабатывать сумму выше определенного уровня (для первого года схемы предполагается 15 тыс. фунтов стерлингов), небольшая часть заработков вычитается налоговой системой, пока выпускники не "выплатят" часть расходов на образование, которое они в свое время получили за счет государственной субсидии. Однако в оправдании этой меры соединяются два разных принципа: согласно первому студенты должны оплачивать "стоимость курса", согласно второму – выплачивать часть своих будущих заработков. Хотя в некоторых случаях (например, в медицине) эти принципы, возможно, не будут противоречить друг другу, это, конечно, верно далеко не всегда и не везде, так что должно быть ясно, что второй принцип является более приемлемым основанием, чем первый. Студенты не должны индивидуально оплачивать свое образование: это публичное благо, которое оплачивается одним поколением общества за другое. Однако в той мере, в какой будущие заработки являются либо мотивом получения высшего образования, либо его следствием, есть смысл сказать, что студенты должны в какой-то степени компенсировать полученную ими прибыль (хотя реально предлагается вид подоходного, а не прогрессивного налога). Но мысль, будто студенты будут оплачивать "стоимость курса", – это один из пунктов, в которых весь этот коммерческий язык, описывающий студентов в качестве потребителей, совершающих рациональные, поскольку ориентированы на цену, покупки, представляется особенно ошибочным.
В любом случае подсчет "стоимости" университетского курса является чисто номинальным. В университете происходит так много всего, что не связано с тем или иным конкретным курсом, что практически невозможно выяснить реальные "расходы" на каждого студента (так что их нельзя представить в виде того или иного процента наличного бюджета факультета и т. д.). Так или иначе, у принципа "стоимости курса" могут быть весьма дурные последствия: ни одному человеку, у которого есть призвание, не должна помешать изучать медицину высокая плата за обучение, и точно так же не должно быть людей, которые поступают на философию не потому, что у них есть к ней склонность, а потому, что это дешево. С тех пор как в "проекте Бланкетта", наспех написанном в 1998 г., когда его автор был министром образования, сделали выбор, несмотря на противоположное мнение экспертов, в пользу введения полной предоплаты за обучение и постепенное свертывание стипендий, правительство все время пыталось соединить цели, состоящие в расширении "доступа" и принуждающие студентов в большей мере напрямую покрывать расходы на свое образование, с обеспечением университетов адекватным, но при этом политически приемлемым финансированием. Подходящая в долгосрочной перспективе "Схема взносов выпускников" могла бы стать одним из наиболее щадящих способов достижения таких целей, тогда как "дополнительная плата за обучение" – один из наиболее вредных.
Хотя рассматриваемая "Белая книга" содержит некоторые предложения, которые можно приветствовать, сложно понять, как паническая бравада, настолько очевидная в ее формулировках, сможет в конечном счете достичь чего-то помимо еще большей деморализации университетов в этой стране. Это не означает, что мы должны попытаться вернуться к некоему прежде существовавшему статусу, даже если бы можно было договориться о том, что это за статус и когда он был. Но было бы неплохо начать с признания того, что разные виды деятельности, ныне осуществляемые в заведениях под названием "университеты", возможно, требуют разных оправданий, формулируемых в их собственных категориях. В принципе, признав это, можно прояснить то, что "разные" – не значит "низшие", однако на практике культурные установки могут оказаться слишком сильными. И если определенный вид снобизма потопил в конечном счете идею политехнических институтов, точно так же снобизм и выражаемые им страхи могут стать наибольшим препятствием для попытки еще раз провести различие между разными типами институтов в зависимости от их функций. Также была бы польза, если бы в полной мере признали и тот факт, что социальные закономерности, обнаруживаемые в статистике, фиксирующей тех, кто идет в университеты, в значительной мере определяются силами, не имеющими отношения к практикам приема студентов. Возможно также, что устаревшие представления об университетах, питающие подозрительное отношение общества к приему студентов, утратят силу, если мы подойдем к той точке, когда половина взрослого населения на собственном опыте познакомится с высшим образованием (хотя этот опыт тоже может стать поводом для недовольства). В таком случае, если будет введена в строй в целом удовлетворительная система финансирования (что является серьезным и, возможно, слишком оптимистичным предположением), то хотя и могут найтись люди, считающие, что университеты, куда они хотели попасть, их несправедливо отвергли, из таких случаев уже нельзя будет извлечь много политического капитала, прикрываясь аргументами о "доступе".
Больше сомнений вызывает то, хватит ли у какого-нибудь правительства политической смелости объявить университетское образование общественным благом, издержки которого каждое поколение помогает нести следующему. Для этого потребовалось бы признать ограниченность оправданий, формулируемых исключительно в категориях увеличения экономического благосостояния. Также, видимо, понадобится признать, что университетское образование (в противоположность другим видам послешкольного обучения и профессиональной подготовки), наверное, не является подходящим или желательным для каждого и что государство не должно финансировать его на всеобщих основаниях. Может быть, еще сложнее будет принять то, что некоторые виды интеллектуального поиска являются самодостаточными благами, которыми нужно заниматься на высочайшем уровне, и что для этого почти наверняка и в будущем потребуется определенная общественная поддержка. Возможно, сегодня это относительно небольшая часть тех видов деятельности, которыми занимаются в университетах, и намного проще оправдать другие функции университета, используя экономические или утилитаристские аргументы; однако она все равно необходима. Несмотря на все те неопределенности, с которыми столкнулись университеты, можно с уверенностью сказать одну вещь – все это проблемы, которые усугубятся, а не решатся, если отдать их на откуп божества по имени "рынок".
IX. Импакт
1
Я могу заверить вас, что нижеследующее не является ни сатирой, ни пародией, хотя допускаю, что все это могло показаться смешным, если бы не было столь серьезным. На протяжении более двух десятилетий распределение той части в финансировании британских университетов, которая предназначалась для поддержки исследований, определялось результатом снова и снова проводившихся "Программ оценки качества исследовательский работы" (Research Assessment Exercise, RAE). Эти программы в целом требовали, чтобы все университетские факультеты предоставляли данные по исследованиям за отчетный период (обычно за пять лет). Данные в основном включали число публикаций на каждого сотрудника, информацию о среде исследований на факультете (т. е. мерах поощрения и поддержки исследований, в том числе исследований диссертантов), а также данные по оценке (различные формы академического признания, профессиональные позиции и награды). Весь этот материал оценивался комиссиями высокопоставленных академиков, отвечающих за отдельные дисциплины или группы родственных дисциплин, и на основе достаточно простой формулы, в которой наибольший вес приписывался качеству представленных публикаций, присуждались "баллы". Факультеты, набравшие наибольшее количество баллов, затем получали более значительную долю финансирования; точно так же эти присужденные баллы использовались, разумеется, для составления рейтингов.
На практике в применении этой программы было немало очевидных огрехов, а кроме того, она отнимала кучу времени. Отвечая на накопившиеся критические замечания, правительство пару лет назад объявило о возможности ее отмены или замены чем-то более простым. Правда, в итоге решили, что нельзя найти лучшего способа распределять финансирование, так что программа будет действовать и далее, хотя и в несколько измененной форме. Чтобы сохранить лицо, новую форму назвали "Стандартами высококачественного исследования" (Research Excellence Framework, REF). Общие принципы ее работы были недавно опубликованы Советом по финансированию высшего образования Англии (Higher Education Funding Council for England, HEFCE). В этом документе заявляется, что некоторые аспекты всего процесса еще предстоит определить, поэтому от университетов (и других заинтересованных сторон) ждут ответов в течение краткого "консультационного периода".
Во многих отношениях программа REF очень похожа на RAE и потребует предоставления примерно тех же данных (отобранных публикаций, информации о среде исследований и т. п.). Но был введен и один весьма важный элемент. В данной программе примерно 25 % рейтинга (величина еще уточняется) будет отводиться на "импакт". Резон следующий: исследование должно "принести доказуемую пользу экономике в целом и обществу". В представленных общих принципах ясно сказано, что "импакт" не включает "интеллектуальное влияние" на работы других исследователей и не включает влияние на "содержание" преподавания. Это должно быть влияние "за пределами" академии, на других "потребителей исследования" (так что в комиссии по оценке будут теперь включаться, наряду с заслуженными академиками, и "потребители более широкого круга"). Кроме того, такой импакт должен быть результатом "усилий" самого факультета, нацеленных на "использование или применение результатов исследований", т. е. на него нельзя претендовать, если нашлись какие-то другие люди, которым удалось как-то использовать эти "результаты".
Как всегда, реальность, скрывающаяся за этими абстракциями, составляющими общие принципы, проясняется благодаря некоторым иллюстрациям. В пассажах, касающихся "индикаторов импакта", разъясняется, что именно имеется в виду. В документе указывается, что некоторые индикаторы относятся к "результатам (например, к более высоким результатам в сфере здравоохранения или же росту коммерческой прибыли)"; другие показывают, что рассматриваемое исследование "обладает ценностью для пользовательских сообществ (например, в форме дохода от исследования)"; тогда как третьи предоставляют "ясное доказательство продвижения к позитивным результатам (таким, как внедрение или применение новых продуктов, социально-политическое консультирование, медицинские вмешательства и т. д.)". В документе предлагается "меню" принимаемых "индикаторов импакта" – всего в нем 37 пронумерованных пунктов. Почти все они относятся к "созданию новых бизнесов", "коммерциализации новых продуктов или процессов", привлечению "НИОКР-инвестиций глобального бизнеса", информированию "процесса общественной выработки политики" или улучшению "государственных служб", "ухода за пациентами и медицинских результатов", "социального обеспечения, общественной солидарности или национальной безопасности" (особенно странная группа целей). Только пять из всех этих пунктов объединены рубрикой "Обогащение культуры, включая улучшение отношений общества с наукой и исследованием". К ней относятся такие вещи, как "повышение уровня общественного внимания к науке и исследованиям (отображаемого, например, в опросах)" и "изменения в общественных установках по отношению к науке (отображаемые также в опросах)". Последний пункт носит название "Другие полезные для качества жизни следствия": в этом и только этом случае не приведено никаких примеров. Под заглавием мы обнаруживаем одну-единственную строку: "Просьба предложить, что можно было бы включить в этот список".