Разговорник "Русский в Болгарии" представляет интерес сразу в нескольких отношениях. Во-первых, это, наверное, единственная из многочисленных публикаций М. Арнаудова за его столетнюю жизнь, которая была задумана и реализована в соавторстве, да еще с ученым-иностранцем, который только что вошел в болгарскую культурную действительность, т. е. речь идет о работе, являющейся уникальной по своему генезису. Во-вторых, во всем творчестве Мих. Арнаудова, да и Мих. Попруженко это издание – единственное и по своему жанру: литературоведы здесь преображаются в лингвистов – авторов словарей и разговорников. Опыт ученых в области лексикографии не может быть однозначно выведен из других их занятий и интересов, он не связан с чем-то другим и не находит продолжения в их дальнейшей деятельности. К многообразным определениям двух крупных фигур эти "Русско-болгарские разговоры" как бы добавляют еще то, что в определенный момент ученый должен взять на себя ношу своего рода привилегированного коммуникатора.
Интересна логика построения разговорника. Он как бы прослеживает путь русской эмиграции и словно идет за ней, о чем говорит последовательность названий разделов: "Железная дорога", "В отеле", "На улице" и т. д.; последний раздел – "Некоторые сведения о Болгарии" (С. 14–16). Здесь материал дан как бы в катехизисной форме, т. е. в виде вопросов и ответов, а месседж всего разговорника архилюбопытен: "Многие ли произведения болгарских писателей переведены на русский язык? – К сожалению, очень немногие. Русские мало еще знакомы с творчеством болгарского гения. Нужно надеяться, однако, что они осознают необходимость для себя изучения болгарской литературы". Кроме своей непосредственной прагматической задачи, у разговорника была и своя "сверхзадача" – вызвать у русских интерес к болгарской литературе и тем самым открыть ей путь к "большому" языку и культуре. Таким образом, восхождение при развертывании разговорника идет не от простого к сложному, а от каждодневного к духовному, от быта к бытию.
Вряд ли кто-нибудь другой из множества русских ученых, оказавшихся в эмиграции в Болгарии, лучше, чем Михаил Попруженко, мог справиться с этой задачей; он любил Болгарию, прекрасно знал ее культуру и высоко оценивал ее литературу и науку, как об этом свидетельствует цитированное выше curriculum vitae:
Для своих работ М. Г. Попруженко неоднократно посещал Болгарию, по которой много путешествовал и в библиотеках которой (напр[имер,] в Рильском мон[астыре]) собирал материалы.
Кроме научных исследований, М. Г. Попруженко посвятил Болгарии, ее истории, литературе и общественной жизни ряд газетных и журнальных статей, в которых знакомил русское общество со всем, что давала выдающаяся болгарская литература и наука.
У разговорника "Русский в Болгарии" есть совершенно определенный адресат – прибывающие в Болгарию русские эмигранты, особенно принадлежащие к интеллигентному слою; вот почему в разговорнике есть такие главки: "В книжном магазине", "В театре", "В библиотеке" и т. д. Цель брошюры абсолютно понятна – облегчение общения и взаимопонимания между болгарами и русскими. Смысловой акцент здесь поставлен не на очевидной близости и сходстве между болгарским и русским, а на отличии и специфических особенностях, которые должны быть выявлены и усвоены, чтобы встреча стала возможной, а понимание – адекватным и корректным.
Конечно, стимул для того, чтобы "кабинетные ученые" взялись за составление разговорника "Русский в Болгарии", – вненаучный, он идет от личной встречи болгарской интеллигенции с русскими эмигрантами и беженцами, с их болью и трагедией. Жизнь вторглась в кабинет и изменила научную программу. Общение – всегда "перевод", и чтобы оно стало возможно, нужно усвоить правила перевода.
Итак, в самом начале многолетнего общения болгарской культуры и литературы с русской эмиграцией стоит попытка разговора и понимания "М. и М." – Арнаудова и Попруженко. В этом контексте за встречей двух криптонимов нетрудно видеть встречу языков и культур.
Именно здесь уместно вспомнить слова Гете, сказанные им по поводу усилий Виктора Кузена и его школы: "Эти люди, пожалуй, смогут способствовать сближению между Францией и Германией, ибо они создают язык, безусловно пригодный для того, чтобы облегчить взаимный обмен мыслями между обеими нациями (курсив наш. – Э. Д.)".
Русские пристрастия, "русская связь" немецкого воспитанника и "франкофона" Михаила Арнаудова (он – ученик Вильгельма Вундта в Лейпцигском университете и doctor honoris causa университетов в Гейдельберге, 1936, и в Мюнстере, 1940) не являются чем-то экстраординарным для болгарской культуры двух межвоенных десятилетий. Характерная черта того времени, его идеологического фона – новый (и уже последний) расцвет неославянофильства. Для этого были все основания и предпосылки: Болгария как "классическая страна славянской культуры", по слову Константина Бальмонта, была одним из важнейших "узлов" славянского движения, а Славянское общество Болгарии (основанное в 1899 г.) было мощной, активной и действенной общественной институцией. Как раз Славянское общество было той организацией, которая исполняла роль своеобразного "министерства встречи" – его деятели и активисты встречали и устраивали русских эмигрантов, организовывали мероприятия по сбору средств, хлопотали перед государственными учреждениями и т. д.; деятельность Славянского общества всегда оценивалась очень высоко русской колонией в Болгарии.
Новый расцвет славянской идеи в Болгарии в 1920-е гг., реализовавший себя как подлинно "деятельная любовь", по слову Достоевского, был бы невозможен без развитой инфраструктуры, имеющейся в распоряжении Славянского общества: оно владело собственным зданием, залом, располагало организационными ресурсами, известными финансовыми возможностями (кстати, и сейчас в самом центре Софии есть гостиница и дом культуры под названием "Славянская беседа"). Славянское общество в Болгарии издавало журнал "Славянски глас", ежегодник "Славянский календарь", а еще "Славянскую библиотеку" – серию небольших по объему книжек, посвященных разнообразным темам славянской культуры. Небезынтересно отметить, что "Славянская библиотека" стала выходить в самом начале 1920 г., т. е. в результате встречи с русской эмиграцией, а первая книжка серии принадлежит перу того же Михаила Попруженко – его речь "К вопросу о роли славянства в мировой истории" (речь была произнесена в день свв. Кирилла и Мефодия 11 / 24 мая 1920 г. на торжественном собрании Славянского общества в Народном театре).
Душой и мозговым центром Славянского общества были знаменитые в свое время братья Стефан и Никола Бобчевы; Стефан Бобчев (1853–1940) был идеологом и бессменным лидером Славянского общества, а Никола Бобчев (1863–1938) отвечал за издания и культурную политику Общества (оба были известными литераторами и общественными деятелями, а Ст. Бобчев в течение долгих лет занимал ряд важных государственных и общественных постов в Болгарии).
Итак, мы подошли вплотную ко второй нашей истории. В 1922 г. в "Славянской библиотеке" (№ 2 за второй год издания библиотеки) вышла книжка Георгия Флоровского "Достоевский и Европа", представляющая собой расширенный вариант реферата автора, прочитанного им на торжественном собрании, организованном 13 ноября 1921 г. тем же Славянским обществом по поводу столетия со дня рождения Достоевского. Книги Славянской библиотеки издавались по-болгарски, и поскольку рукопись этой важной работы русского богослова и философа считалась утерянной, единственным источником текста до сих пор являлся болгарский перевод и издание 1922 г.
Лет десять назад при работе с книжкой автор этих строк обратил внимание на то, что на титульной странице издания написано: "превел от руския ръкопис К. Б." ("перевел с русской рукописи К. Б."). Поразило слово рукопись: понятно, что переводчик с ней работал, но куда же потом эта рукопись делась? Поскольку издание состоялось в 1922 г., когда Г. Флоровский уже жил и работал в Праге, логично было допустить, что рукопись, возможно, не была возвращена автору (она не числится в его архиве в Принстоне) и осталась в Болгарии, но где же ее искать? Возможно, разгадка криптонима "К. Б." могла бы помочь в поиске. Начинать в таких случаях надо с ближайшего окружения, К.Б должен быть как-то связан с братьями Бобчевыми, возможно, даже родственными узами. Разыскания подтвердили гипотезу: теперь можно считать доказанным, что переводчик К. Б. – это Константин Бобчев (1894–1976), сын Николы Бобчева и племянник Стефана Бобчева. В начале 20-х гг. он, воспитанник Санкт-Петербургского и Софийского университетов, делал свои первые шаги автора-публициста, а на общественной сцене уже заявил о своих славянофильских убеждениях. К. Бобчев был юристом и экономистом, доктором экономических наук Фрайбургского университета (1924), работал преподавателем, но после 1944 г. ему пришлось разделить судьбу многих людей своего круга и поколения: хотя он и не был репресирован, ему пришлось уйти из Софийского университета и работать в маргинальной области научной информации и библиографии.
Ниточка привела в архив Николы Бобчева, который его сын К. Бобчев привел в порядок и вместе со своим собственным передал научному архиву Национальной библиотеки Болгарии (они соседствуют даже по своей нумерации). Там обнаружилась не только рукопись работы "Достоевский и Европа", но и другие рукописи Г. В. Флоровского, а также его письма Н. Бобчеву, присланные в 1922–1936 г. из Праги, Парижа и Лондона.
Итак, рукопись "Достоевский и Европа" была "вычислена", но две другие рукописи оказались сюрпризом, как бы наградой за решение головоломки и правильное "прочтение" псевдонима-криптонима – статья "Исторические прозрения Тютчева" (опубликованная по-болгарски в 1924 г. в другом издании Славянского общества – "Славянский календарь" и уже публиковавшаяся в России в обратном переводе с английского) и неизвестная до сих пор и неопубликованная статья без названия, посвященная Герцену, о которой, видимо, Г. В. Флоровский писал Николе Бобчеву в письме от 3 октября 1922 г. из Праги: "В настоящее время я очень озабочен печатным изданием моей диссертации о Герцене, предварительный очерк которой некогда был у вас в руках. Теперь тогдашняя статья превратилась в книгу объемом до 15 листов".
Продуктивное сотрудничество Г. В. Флоровского со Славянским обществом Болгарии в 1920-е гг. засвидетельствовано им более чем недвусмысленным образом в цитированном письме Н. Бобчеву: "Для нас, русских ученых, вопрос об издании наших работ стоит теперь очень остро, и потому я с особенной привязанностью всегда вспоминаю о Вас и о глубокочтимом Стефане Саввиче, помогших мне в этом отношении. Позвольте воспользоваться случаем еще и еще раз сердечно поблагодарить Вас за Ваше всегдашнее ко мне внимание и Вашу помощь. В особенности я благодарен за ту моральную поддержку, которая очень облегчила мне […] дни необеспеченного пребывания в Болгарии".
Это признание сделано в личном письме, но всего через три года у Георгия Флоровского появился отличный повод высказать свое отношение к миссии Славянского общества Болгарии публично; в связи с 25-летием Общества он отправил официальное приветствие Стефану Бобчеву, в котором не без волнения и пафоса писал: "И мы, русские, никогда не забудем Вашей ласки, привета и любви. Среди Вас мы оказались снова дома, не остались странниками. Мы открыли, что у нас есть второе отечество – Славянство, что мы не оторвались от земли".
В заключение нельзя не отметить, что обе наши истории связаны между собой не только в историко-культурном, но и в личностно-жизненном смысле: ведь Михаил Попруженко – дядя Георгия Флоровского, брат его матери Клавдии Георгиевны Попруженко (1863–1933), а еще и его крестный отец. Уезжали все они вместе из Одессы и прибыли в Болгарию на корабле "Витязь" в день Рождества (25 декабря 1919 / 7 января 1920 г.).
Итак, не только ученые в своем качестве привилегированных собеседников "давно минувших дней" встречаются с псевдонимами и пытаются их разгадать; мы убедились, что порою сами псевдонимы как бы встречаются между собой, тем самым символизируя встречу языков, мировоззрений и культур. При этом иногда псевдонимы не столько скрывают авторство, сколько его оттеняют, предоставляя нам ключ к обретению не только новых смыслов, но и новой реальности (в нашем случае – новых текстов); иначе говоря, псевдонимы не снижают, не "приуменьшают" автора, а скорее его "увеличивают", как бы возводят в степень.
Встречи – всегда личные, но они опосредованы сложнейшим механизмом, имя которому – культура, неотъемлемой частью которой является и игра псевдонимами.
Приложение
Георгий Флоровский в Болгарии (библиография)
Сост. Эмил Димитров
I. Книги
1. Георги В. Флоровски. Достоевски и Европа / Превел от руския ръкопис К.Б. [К. Бобчев]. Издава Славянското дружество в България. София, 1922. 40 с. (Славянска библиотека, год. II, № 2).
2. Проф. Г. В. Флоровски. Живял ли е Христос? (исторически свидетелства за Христа). Евг. Белов. Иисус Христос – историческа личност / Прев. Р. Леваков. София: Издание на Св. Синод на Българската църква, 1931. 92 с. [Работа Г. В. Флоровского занимает с. 5–60 издания.]