Посвящается памяти журналистов,
погибших при исполнении своего
профессионального долга
Владимир Снегирев
Р Ы Ж И Й
Документальное повествование
"Что я – рыжий"? – так говорят русские, когда не желают выделяться из толпы, брать на себя лишнее
СПб: ООО "Инапресс", "Новая газета", 2003, 354 стр. с илл., тираж 3.000 экз.
Сдано в набор 11.09.02, подписано в печать 04.09.03.
Что это было? И было ли это вообще? Иногда я сомневаюсь в реальности случившегося, пытаюсь, как сон, стряхнуть свои воспоминания. Но они крепко засели в памяти полуфантастическими, порой плохо связанными друг с другом картинками. Нет, это не плод больного воображения. Не выдумка. Все это произошло с нами. Со мной, с Рори, с нашими друзьями, с моей страной, с окружающим миром. Это факт и никуда от него не денешься.
Мой британский друг погиб десять лет назад, а я еще жив, и все эти годы воспоминания преследуют меня. Как наваждение. Особенно, когда выпьешь.
Афганистан. Багдад. Москва в августе 91-го. Снова Афганистан. Москва в октябре 93-го.
Затейливое переплетение судеб. Свист реактивных снарядов. Предчувствие перемен. Разрывы крылатых ракет. Небо в трассерах. Крах прежних идеалов. Стреляющие по российскому парламенту танки. Стыд, обжигающий душу. Кровь на асфальте.
Желание понять, что же со всеми нами случилось, как мы жили и как жить дальше.
Рори убит. Занавес закрывается. Жизнь продолжается.
…Тот день был воскресным, но улицы казались вымершими не потому, что все пили по домам чай.
Вот уже несколько часов я кружил по пустой Москве на своей старенькой машине. Приближение беды было просто разлито в воздухе. Радио то и дело сообщало скверные новости. Восставшие устроили побоище на Арбате. Сожгли несколько автомобилей. Потом захватили мэрию. Теперь направляются в Останкино – брать телецентр.
Все это происходило в моем городе.
Уже смеркалось. Я повернул машину в сторону Останкино. Через Марьину рощу по Шереметьевской приблизился к телецентру. У знакомых зданий - пугающая пустота. Ни одного милиционера или солдата. Не веря своим глазам, я дважды объехал вокруг квартала. Никого. Только жалкая кучка каких-то встревоженных людей возле главного входа, да одинокий репортер с камерой. Выходит, тревога была ложной? Тогда через Звездный бульвар и улицу Бочкова я выехал к проспекту Мира.
Никогда не забыть мне этой картины. Сверху, со стороны центра, прямо по середине проспекта, беспорядочно сигналя и игнорируя всякие правила, мчались огромные армейские грузовики с изодранными тентами. В их кузовах бушевали люди. Они что-то вопили, пели революционные песни и стреляли в воздух. Похоже, эти люди вообразили, что город уже целиком находится под их контролем. Они вели себя, как вандалы, которые долго осаждали крепость, а теперь настала пора вкусить сладость победы.
Я развернулся и знакомыми с юных лет переулками снова выехал к телецентру. Сейчас картина там стала совсем другой. На площади перед главным зданием густела толпа. Я запарковался на улице Королева и направился в эту бурлящую массу. Уже на дальнем приближении ощущалась агрессивность. Громкоговорители разносили над площадью призывы немедленно штурмовать телецентр. "Смерть Ельцину!" "Долой антинародный режим!" Я увидел одного из предводителей восставших генерала Макашова – его усы топорщились, берет съехал набекрень. Он стоял под стеной и выкрикивал в микрофон чистую матерщину. Толпа возбуждалась все больше.
Потом я увидел Рори. Странно, если бы я его не увидел. Рори всегда появлялся там, где стреляли.
Он был прямо в центре этой агрессивной, орущей, наэлектризованной толпы. Однако, его лицо не выражало ни испуга, ни удивления. Наверное, в том, что происходило, он не усматривал ничего нового. Прежде он видел такое в Бухаресте, когда свергали Чаушеску. На его глазах люди убивали друг друга в Афганистане, Ираке, Югославии, на Кавказе… И в Москве он уже видел такое – в августе 91-го. И вот еще один рецидив безумия на исходе столетия.
Мне показалось, что он просто примеривается, осматривает поле предстоящей битвы, определяет ракурсы будущей съемки. Потом я увидел его жену Джульет и его брата Колина. Они не выглядели такими спокойными, как Рори.
Я пробился к ним. Мой друг обрадовался, заметив меня. Мы не встречались около двух недель: Рори с Джульет уезжали в Абхазию, где тоже была война, и вернулись только накануне.
– Рори, – сказал я, пожав его руку, – будь осторожнее. По-моему, сейчас начнется крупная заваруха.
– Ты думаешь? – Он задумчиво посмотрел на меня.
– Я уверен.
– Но ты – рядом, значит, все будет хорошо.
Все-таки он и сам чувствовал неладное. Повернувшись к Колину, он велел ему отправиться к Белому дому, а Джульет послал на Кутузовский, в офис, за запасными аккумуляторами.
Тем самым он спас их жизни.
Потом толпа разъединила нас. Когда раздались первые выстрелы, я вспомнил о машине, которая осталась неподалеку. Отгоню подальше, в безопасное место, а потом вернусь.
Но вернуться уже не смог, некуда было возвращаться. Там, откуда я уехал, несколько минут спустя началась бойня.
На следующее утро я отправился на поиски Рори. Вчера восставших перестреляли в Останкино. Сегодня Ельцин добивал бунтовщиков в здании парламента: оно было плотно окружено войсками и танками, танки били по зданию прямой наводкой. Значит, Рори точно должен был находиться или рядом с этим домом или внутри него.
Весь район, прилегающий к зданию Верховного Совета, был оцеплен милицией. Говорили о снайперах, засевших на чердаках. Прямо на Садовом, напротив американского посольства, стояла окутанная сизым дымом колонна бронемашин. Стволы их пушек грозно поворачивались в разные стороны. Милиционеры в бронежилетах, одетых поверх шинелей, опасливо жались к стенам домов. Некоторые были изрядно пьяны.
Странно, но я почти без проблем дошел до цели. Я прошагал по абсолютно пустому Садовому кольцу, не обращая внимания на грозные оклики милиционеров, миновал американское посольство, свернул направо в переулок, дошел до гостиницы "Мир", расположенной в двухстах метрах от парламента. Рори нигде не было.
Над Белым домом клубился столб дыма. В боковом переулке готовился к атаке спецназ в черной одежде. Омоновцы в зеленых касках палили из автоматов во все стороны. По насквозь простреливаемой площади бродила сумасшедшая тетка с авоськой в руке. Пули ее не трогали.
Снова ударили танки, и из окон парламента полыхнуло яркое пламя.
Это была самая отвратительная картина, которую я когда-либо видел. Возможно, ничего более позорного в русской истории и не было.
Я подобрался как можно ближе к Белому дому, залег за бетонным блоком, стал снимать происходящее своей любительской видеокамерой. Рядом в пыли лежали западные журналисты.
Только Рори среди них не было.
ПРОЛОГ
Афганистан. Провинция Нангархар.
Расположение советской мотострелковой бригады.
Раннее утро. Солнце едва выглянуло из-за горного хребта, его низкий свет окрашивает окружающие предметы в красноватый оттенок.
Рядом с пыльным плацем, сразу за множеством выцветших брезентовых палаток, приземляется военный вертолет. Это, впрочем, не вызывает здесь никакого интереса. Посреди плаца, метрах в пятидесяти, командиры выстраивают шеренгу солдат, зло покрикивают на опоздавших, кое-кого подгоняют пинками и зуботычинами. Солдаты на ходу натягивают бронежилеты, прищелкивают к автоматам магазины, крепят к поясам подсумки с запасными обоймами и гранатами. Неподалеку, за вторым рядом палаток, рычат моторы готовых к маршу боевых машин. Клубы сизого дыма, мат, беготня.
В центре городка, у самой большой палатки, которая, судя по часовому и мачтам радиоантенн, является штабом, толпятся старшие офицеры – некоторые из них тоже в полевой пятнистой форме, с автоматами. Все нервно курят и с ожиданием посматривают на вход в палатку.
Из вертолета, едва он касается колесами земли, выпрыгивает только один пассажир – по виду явно штатский. Одет в застиранные джинсы, легкомысленную ковбойку с закатанными рукавами, на ногах модные остроносые туфли. Пригнувшись и крепко прижимая к себе небольшую сумку из рыжей, плохо выделанной и оттого вонючей афганской кожи, пассажир резво пробегает под вращающимися лопастями, и вертолет тут же с грохотом и явным облегчением взмывает в небо.
Мир, вся звуковая палитра которого до этого была заглушена вертолетом, теперь сразу обретает отчетливое многоголосье. Зычные команды. Клацание пристегиваемых магазинов и передергиваемых затворов. Крепкие "неуставные" словечки. Густой рык "брони".
Солнце уже больше чем наполовину вышло из-за гор и, кажется, с недоумением таращится на эту нервную суету. На хищно задранные стволы танковых пушек, расчехленные пулеметы, скверную брань, грозное скопление до зубов вооруженных мужчин... Все это и вправду плохо вяжется с рождением ясного солнечного дня.
Прилетевший – ему можно дать лет тридцать или чуть больше – уверенно направляется к штабной палатке. Офицеры при его приближении замолкают и довольно бесцеремонно разглядывают гостя.
– Он из КГБ,– вполголоса роняет один из одетых в камуфляж. – Я его в Кабуле видел. Рядом с их домом без вывески.
Эта информация явно не располагает офицеров к приезжему. Их и без того недружелюбные лица по мере приближения гостя становятся еще более замкнутыми, почти угрюмыми.
Но парня в ковбойке, кажется, это вовсе не смущает. Едва кивнув, он прямым ходом идет в штабную палатку, и только напоровшись на часового, нехотя останавливается и с напором требует:
– Доложи, что из Кабула прибыл корреспондент и просит немедленной встречи с комбригом. И пошевеливайся.
Да, по всему видно, что этот молодой человек не привык стоять у запертых перед ним дверей. Впрочем, сейчас ждать ему и не пришлось. Из палатки на голос вынырнул адъютант командира бригады, лихо козырнул, приветливо осклабился:
– Товарищ корреспондент, ждем вас. Как долетели? Проходите, пожалуйста. Что будете пить – чай, квас или, может быть, водочки с дороги хотим?
Один из стоящих поодаль офицеров от досады зло сплюнул.
– Хочу сейчас же видеть комбрига.
Адъютант с обидой пожал плечами и оставив гостя одного в штабном помещении, исчез за легкой дверью, ведущей в покои командира. Парень в ковбойке, не садясь, обвел взглядом брезентовые стены. Хотя что нового он мог здесь увидеть? Все эти штабы, где бы они ни размещались – в палатках ли, в наскоро сколоченных бараках – были одинаково безлики. Карты с обозначениями баз моджахедов, обязательные портреты генерального секретаря и министра обороны, облезлый сейф в углу, столы, карандаши, линейки, графин с водой.
А комбриг не показывался на свет божий по очень простой причине. Всю ночь он просидел за щедро накрытым столом в доме местного губернатора, водки выпил без меры и теперь по обыкновению страшно мучился головной болью. Ах, чтоб ей было неладно! На утро была назначена важная операция, следовало уже выводить людей, но голова разламывалась и перед глазами плыли красные круги. Командовать сейчас он был явно неспособен.
Полковник валялся прямо в форменных штанах с подтяжками и в полосатой тельняшке на неразобранной кровати, постанывал. Бестия-адъютант, хорошо изучивший крутой нрав своего шефа, на цыпочках подошел к кровати и почтительно тронул его за плечо:
– Товарищ полковник, там это, корреспондент прибыли. Из штаба армии.
Полковник с трудом разлепил мутные глаза.
– Какой корреспондент? Гони его, мудака, в шею! – И опять отключился.
– Товарищ полковник, – не унимался адъютант. – Это не простой корреспондент. Вам командующий насчет него звонил.
При этих словах в одурманенном мозгу комбрига сработал ведомый любому военному условный рефлекс, и полковник столбом сел в кровати.
Глаза его открылись и даже сделались почти осмысленными. Он опустил босые ноги на пол, вытер со лба выступившую испарину.
– Зови!
И вот они уже сидят друг против друга – черноусый, с крупными чертами лица, горбоносый полковник и военный корреспондент популярной московской газеты. А между ними стол со скромным угощением: порезанная толстыми кусками колбаса, горка мандаринов и конечно бутылка водки.
– Я так рано пить не привык, полковник.
– А у нас обязательно – перед боем наркомовские сто грамм. – Эта фраза дается командиру с большим трудом. Разлить водку по стаканам он даже и не пытается, руки очень трясутся. Вместо него это делает адъютант. Он же споро накрывает на стол. Водку адъютант разливает щедро, по полному граненому стакану.
– Черт подери! – Гость решительно отодвигает стакан и пытается встать. – Я приехал сюда по важному делу. А вы!.. – Он ищет и не может найти подходящих слов.
– А я, – заплетающимся языком подхватывает полковник, – я тебя, сукин сын, расстреляю, если не выпьешь со мной.
– Что-о?
Но комбриг, кажется, напрочь забыл предупреждение адъютанта насчет того, что гость прибыл с мандатом командующего армией. Полковника опять накрыла волна пьяного дурмана, он впал в крутой кураж. Бац! Удар волосатым кулаком по столу – так что стаканы с водкой подпрыгнули.
– Кто здесь командир? Почему мне не подчиняются? Комендантский взвод сюда! – Орет командир бригады вытянувшемуся перед ним адъютанту. – Этого типа вывести и немедленно расстрелять.
Бедный малый не знает, что делать. Он стоит перед разъяренным полковником и хлопает глазами. А тот безумствует:
– Расстрелять! Или я тебя самого сейчас шлепну, крыса штабная.
Журналист тоже поднялся из-за стола, сделал, было, шаг к двери, но передумал, просто стоит, ждет, чем все закончится. Побледнел.
И вдруг адъютанта осеняет. Он наклоняется к уху бледного гостя:
– Надо выпить. Умоляю вас. И тогда все изменится, вот увидите. Ну, что вам стоит? Не доводите дело до греха.
Гость, еще немного поколебавшись, нетвердой рукой берет стакан. С другой стороны стола ко второму стакану тянется еще более нетвердая рука хозяина. Бешеные, налитые кровью, полупьяные глаза подозрительно смотрят на журналиста. Оба почти одновременно подносят свои стаканы ко рту. Выпивают – гость морщась, с трудом, полковник – жадно, обливаясь, как пьют целебную воду.
В следующую секунду лицо его разглаживается, глаза теплеют, теперь, о, чудо, это совсем другой человек. Он с неожиданной симпатией смотрит на своего нечаянного собутыльника, потом переводит взгляд на стоящего поодаль адъютанта. Тот сходу улавливает немой вопрос.
– Специальный корреспондент из Кабула. Прибыл к нам по распоряжению командующего армией для участия в спецоперации.
Полковник, словно он только что обнаружил в этой комнате гостя, торжественно встает:
– Поздравляю с прибытием, товарищ корреспондент! – Его голос звучит отчетливо, по-командирски. – Читали ваши статьи, давно ждем вас у себя.
Он уверенно пересекает комнату, надевает тужурку с зелеными полевыми погонами, подходит к висящей на стене карте.
Ну и чудеса! Где тот расхристанный партизан, что минуту назад буянил здесь? Вот ведь как важно во – время опохмелиться. Теперь обстановка в палатке напоминает строгое военное совещание. Полковник водит указкой по карте:
– Операция носит кодовое название "Шакал". Наша задача, как вы уже знаете, состоит в том, чтобы на территории Афганистана захватить живым или мертвым американского советника. Тогда мы покажем всему миру, что ЦРУ прямо поддерживает врагов афганского народа. По данным нашей разведки американец сегодня в банде Рахматуллы. Уезд Сурхруд, кишлак Балабаг. Это вот здесь. При поддержке с воздуха мы блокируем банду. Перекроем все пути для отхода к пакистанской границе и...
– И америкашка – наш! – Угодливо подает голос адъютант. - А за это... – Он также неожиданно смолкает, поймав недовольный взгляд шефа.
– Приказом министра обороны за голову западного советника обещано звание Героя Советского Союза, – сухо заканчивает комбриг.– Вы как? Здесь будете ждать результатов, – он делает паузу, – или?..
– Или! Конечно, "или". Я должен увидеть это своими глазами. Увидеть и сделать фотографии.
– Но это будет очень опасная операция, – снова встревает адъютант. – Надо ли вам так рисковать? Оставайтесь. Я уже распорядился об отдельной палатке.
– И чтоб с кондиционером! – Рявкает комбриг.
– Товарищ полковник, – вкрадчиво говорит корреспондент. – Я ведь и на вас хочу в бою посмотреть. О вас такие легенды ходят. Мне еще в штабе армии рассказывали. Вы тут, похоже, самый большой храбрец.
Лесть, конечно, грубая, очень примитивная лесть, но в данной ситуации только такая и нужна.
Полковник явно польщен. Он наклоняется, шарит рукой под кроватью и достает оттуда новенький автомат с двумя полностью снаряженными рожками, привязанными один к другому синей изолентой.
– Ну, раз так, тогда держи, браток! – Он торжественно протягивает оружие корреспонденту. – Там всякое может случиться. Без этой штуки я тебя пустить не могу.
И адъютанту:
– Объявить общее построение. Через пять минут выходим.
В тот же час. Провинция Нангархар. Кишлак Балабаг. Типичный сельский дом, обнесенный глухой глиняной стеной.
Нет, не совсем типичный, скорее усадьба местного богача. По двору важно расхаживают откормленные индейки, кудахчут куры, на задах видны коровы и овцы. Вокруг дома довольно большой фруктовый сад – мандарины, лимоны. Журчит арык. Прижимаясь к глинобитной стене, почти сливаясь с ней, в дом проскальзывает женская тень. Длинный до пят сиреневый балахон скрывает фигуру, лицо спрятано под паранджой. В хилой пожухлой траве играют маленькие дети – все они босые, грязные, сопливые, а игрушками им служат гильзы от пулеметных патронов.
В саду в тени раскидистой шелковицы на ковре расположилась группа одетых по-местному мужчин. Сидят все, как и положено, поджав под себя ноги. Строго пьют чай. По ковру босыми грязными ступнями, едва не наступая на блюдца с колотым сахаром и разломанными лепешками, ходит молодой безусый парень и с поклонами разливает чай в пиалы. Все остальные участники трапезы, если приглядеться, тоже без обуви. Обувь – блестящие резиновые галоши, стоптанные башмаки, примитивные шлепанцы – рядком расположилась в сторонке. В этом ряду сразу выделяется пара высоких армейских ботинок на шнуровке. Афганцы такие не носят. Кто-то здесь чужой.
Молча закончили трапезу. "Иншалла!" – Дружно провели ладонями по лицам, поблагодарив Всевышнего за хлеб. Безусый расторопно убрал с ковра посуду и лепешки. Теперь можно поговорить.