Большинство авторов этого сборника - рабочие Магнитки, нашедшие свое второе призвание в литературе. Они рассказывают о своем современнике - человеке труда, его героизме.
Содержание:
У ГОРЯЧЕГО ИСТОКА 1
Александр Павлов, - ответственный секретарь многотиражной газеты "Магнитогорский металл" - СТИХИ 2
Владимир Достовалов, - миксеровой - МОИ ДРУЗЬЯ - ИВАН КАУНОВ И ДРУГИЕ - Очерк 3
Юрий Левицкий, - журналист - РАБОЧИЙ МАГНИТКИ - Очерк 5
Даниил Назаров, - слесарь - СТИХИ 6
Габдулла Ахметшин, - журналист - СТИХОТВОРЕНИЕ 6
Александр Мовчан, - водитель трамвая - СТИХИ 6
Борис Куркин, - литсотрудник многотиражной газеты "Магнитогорский металл" - СТИХИ 7
Анатолий Занин, - механик - КОМАНДИРОВКА ЗА ПОДСНЕЖНИКАМИ - Рассказ 7
Виталий Шувагин, - учитель - МАГНИТОГОРСКИЙ РАССВЕТ - Стихотворение 8
Виталий Юферев, - артист драматического театра - СТИХИ 8
Леонид Чернышов, - машинист крана - СТИХИ 8
Николай Худовеков, - журналист - ОДНА НОЧЬ - Очерк 9
Генрих Рогозин, - секретарь общества "Знание" - ПИРЧЮПИС - Стихотворение 10
Геннадий Корчагин, - машинист крана - ЧАБРЕЧНЫЙ ДОЛ - Стихотворение 10
Иван Жирош, - разметчик - ВОЗВРАЩЕНИЕ ЖАННЫ-МАРИИ - Очерк 10
Римма Дышаленкова, - редактор телевидения - СТИХИ 11
Виктор Туманов, - строитель - ДОБРАЯ БЕСЕДА НОЧИ СТОИТ - Рассказ Ильи Петровича 11
Александр Фомин, - сталевар - НАЧАЛО - Стихотворение 12
Александр Тюнькин, - вальцовщик - СТИХИ 12
Эвальд Риб, - учитель музыки - ПОДСНЕЖНИК - Стихотворение 12
Николай Курочкин, - грузчик - ГОСТЬ - Рассказ 13
Александр Лаптев, - учитель - СТИХИ 13
Людмила Назимова, - инженер - СТИХОТВОРЕНИЕ 14
Владимир Чурилин, - военнослужащий - ПУРГА - Стихотворение 14
Петр Гагарин, - журналист - НА РЫБАЛКЕ - Рассказ 14
Александр Рапопорт, - врач - ЧЕЛОВЕК С УЛЫБКОЙ - Рассказ 14
Ирина Кияшко, - токарь - СТИХИ 15
Круг зари
КРУГ ЗАРИ НАД МАГНИТКОЙ -
ОТЧИЗНЫ ОЧАГ.
КРУГ ЗАРИ -
ЭТО СТАЛЬ ОГНЕВАЯ
В ПЕЧАХ.
КРУГ ДРУЗЕЙ
С НЕГАСИМОЮ ВЕРОЙ
В ОЧАХ
ПОДНИМАЕТ ЗАРЮ
НА РАБОЧИХ ПЛЕЧАХ.
У ГОРЯЧЕГО ИСТОКА
Жарким летом 1930 года на шестом строительном участке, в низкой комнате дощатого барака редакции газеты "Магнитогорский рабочий", собрались рабочие авторы. Их было много, парней в запыленных сапогах и спецовках и девчат в красных косынках. Каждый хотел "сочинять" книги о невиданном энтузиазме ударников Магнитостроя, о мировом гиганте индустрии, возводимом их собственными руками. Большинство наивно полагало, что обучится и стихотворству, если надо прославить штурмовые дни и ночи у Магнит-горы. Среди энтузиастов были талантливые люди. Они и составили ядро литературной группы "Буксир", переименованной позднее в литбригаду имени А. М. Горького. Появились очерки и стихи в газете, а затем и книги, и даже свой журнал. Сборник стихов бетонщика Бориса Ручьева "Вторая родина" вышел в Свердловске и тут же был переиздан в Москве, в литературе появилось новое имя. Роман машиниста горячих путей Александра Авдеенко "Я люблю" шагнул за пределы Родины - из него за рубежом узнали правду о советских рабочих, строящих социализм. В годы Великой Отечественной войны началось быстрое восхождение к большой литературе молодого члена литбригады Людмилы Татьяничевой. Мужество строительных атак, жар заводских цехов, верный рабочий настрой напряженных будней открыли творчество Михаила Люгарина, Александра Лозневого, Марка Гроссмана, а позднее - Николая Воронова, Станислава Мелешина, Владилена Машковцева и других писателей, связанных духовно с Магниткой. Именно Магнитогорск с его новыми рабочими традициями, не отягченный веригами пережитков, сделал творческим достоянием писателей тему труда как источника неисчерпаемой нравственной силы, но прежде чем вручить перо, закалил их самих в своем горниле.
А самым первым ростком литературного Магнитогорска был маленький сборничек рассказов, стихотворений и очерков "Весна Магнитостроя" с предисловием писателя Николая Богданова, работавшего в выездной редакции газеты "Комсомольская правда".
Случилось так, что сорок пять лет спустя Николай Владимирович, находясь в командировке на Урале, принимал участие в обсуждении рабочей рукописи и этого сборника и снова поддержал добрым напутствием "племя младое, незнакомое". Он радостно отметил, что стихи магнитогорцев заряжены оптимизмом, что пыл незабываемых лет не остывает в них, как не гаснет вечная заря над металлургической столицей.
Кто же авторы сборника "Круг зари"? Среди них нет профессиональных писателей. Художественное слово лишь сопутствует главному делу в цехе, на строительной площадке, в школе; ему посвящается досуг. Литературное творчество - их второе призвание. Костяк авторского коллектива - это рабочие или те, кто начинал биографию в рабочей бригаде, вырос в рабочей семье. Широкое дыхание металлургического завода, ежедневный трудовой подвиг, творимый на линии огня, наполняют глубоким смыслом жизнь и рождают потребность быть на ее стрежне, а если есть к тому склонности, то и выразить свое отношение к ней в искусстве слова и поделиться с другими.
Магнитогорское литературное объединение, как и в былые годы, собирается на свои "вторники" в редакции городской газеты. Люди разных профессий и даже разных поколений советуются, спорят, учатся мастерству, обсуждают стихи и рассказы, критикой врачуют "детские болезни", не подслащивая пилюлю, какой бы она ни оказалась горькой. Мне трудно судить беспристрастно о коллективе, с которым связывают многие годы, но я не припомню ни обид, ни захваливаний, ни злопыхательств - им просто нет места, когда высокие гражданские идеалы едины. Успех товарища - всегда общая радость, а чьи-то срывы и заблуждения вызывают общую озабоченность.
Состав литературного объединения меняется, идет постоянное обновление. Кто-то охладевает к собственным опытам трезво оценив свои возможности; иные становятся журналистами - им литературная студия принесла практическую пользу. Есть скромные литераторы, которые "не хватают звезд с неба", но стойко сохраняют верность поэтическому слову, одухотворяющему их труд. Но иногда раскрывается талант, и для молодого литератора приходит пора одержимого труда, бурного становления и больших надежд.
Сборник "Круг зари" открывается стихами Александра Павлова. Он работал вальцовщиком в листопрокатном цехе, служил в армии, пришел в заводскую газету литературным сотрудником, затем стал заведовать отделом, сейчас он ответственный секретарь. Увлекался он и живописью, и музыкой; но завладела им поэзия. Однако не кружили ему голову ни победы на литературных конкурсах, ни удачные выступления в печати. Неуспокоенность, жажда глубоко осмыслить жизнь во всей ее сложности, гражданская ответственность за все привели молодого рабочего к поискам нужного слова, убедительной интонации, народной живости и пластичности речи. Он складывается как поэт, потому что растет как личность. В двадцать пять лет его принимают в члены партии, он учится заочно в Литературном институте.
Дарование молодого поэта заметили на VI Всесоюзном совещании молодых писателей, представленная на семинар рукопись стала основой первой его книги, вышедшей в издательстве "Современник". Павлов уже работает над новым сборником. Его литературное призвание становится главным в судьбе, руководители семинара увидели в нем одного из тех, кто способен принять эстафету поэзии рабочего класса у мастеров.
От подносчицы кирпича до мастера и диспетчера цементного завода росла Римма Дышаленкова. Теперь, по окончании Литературного института, она стала редактором студии телевидения. Поэтической взволнованностью наполняет она раздумья о своем поколении, с доверительной нежностью высказывает дочерние чувства к родному Уралу.
Серьезно стремится к литературному образованию Ира Кияшко, пришедшая со школьной скамьи к токарному станку, чтобы "подержать жизнь в собственных руках".
Литературное творчество в наши дни, как занятия живописью, музыкой, участие в народных коллективах художественной самодеятельности, органично для культуры зрелого социализма. Труд духовно обогащается и сам становится творческим. Его смысл прямо или косвенно отражен и в стихах рабочих-металлургов Александра Тюнькина и Леонида Чернышова, в лирике водителя трамвая Александра Мовчана, слесаря Даниила Назарова, сталевара Александра Фомина и учителя Александра Лаптева, уже выступившего с первым поэтическим сборником; мысль о месте человека в общественно полезном труде тревожит молодого токаря Ивана Жироша, механика Анатолия Занина, журналиста Николая Худовекова, строителя Виктора Туманова. Спору нет, в творчестве молодых авторов порой встречается и подражательность, и неумелость, и "повторение пройденного". Но их слово - от души, от причастности к самому кипучему истоку бытия - труду.
Составляя сборник, мы хотели, чтобы сквозь события и портреты, сквозь мозаику лирических стихов проступал собирательный образ Магнитки. Не города Магнитогорска как географического пункта, а той Магнитки, что стала, как сказал Борис Ручьев, "вечным городом" с его "стальной, творимой вечно высотой", Магнитки, вобравшей в себя дух нашей эпохи.
Истинное творчество всегда укореняется в родной почве, однако опытный писатель, преодолев собственную биографию, отходит от нее и шире охватывает мир. Авторы "Круга зари" еще идут от личной судьбы, они и пишут о себе и о тех, кто работает рядом. И хочется, чтобы, открыв книгу, читатель услыхал в голосах рабочей Магнитки биение пульса города - ровесника социализма, устремленного в коммунистическое завтра, и ощутил духовную близость с его людьми.
Н. Г. КОНДРАТКОВСКАЯ,
руководитель Магнитогорского городского литературного объединения
Александр Павлов,
ответственный секретарь многотиражной газеты "Магнитогорский металл"
СТИХИ
ГЛЯДЕНЬ-ГОРА
В моем краю магнитные ветра
и тишина нестойкая, скупая…
У каждого своя Глядень-гора,
и у меня…
которую скопали.
Твое большое сердце растеклось
по всей стране,
от севера до юга,
укрыв ее, продутую насквозь,
стальной непробиваемой кольчугой.
У каждого своя Глядень-гора,
трибуна жизни,
вещая вершина,
откуда животворные ветра,
взлетев под солнце, падают
в долины.
Откуда взгляд,
размашист и высок,
сверкает, горизонты рассекая,
где вражья пуля целится в висок
и тишина врывается стихами.
Магнит-гора…
Отвернутым пластом
ты падаешь в долину безымянно.
Но за тобою прячется восток,
и на ступенях дремлют ураганы.
* * *
Люблю тебя, мой город юный,
ну что поделаешь -
люблю
твои зарницы ночью лунной,
судьбу рабочую твою.
Люблю тебя
и в спорах длинных
о городах земли моей
на самый гордый, самый дивный
не променяю - хоть убей!
Не променяю, не оставлю,
а поселю в заветный стих
до камня каждого и ставня,
до малых черточек твоих.
Прославлю все,
где жил и вырос,
где испытал себя огнем,
где из дорог солдатских вынес
все то,
что Родиной зовем.
Где домны с золотистым кантом
всегда видны издалека,
стоят полночными атлантами,
взвалив на плечи облака.
Стоят высоко и послушно
и разливают вечный жар
в людские судьбы, жизни,
души,
в глаза красивых горожан.
602-Й
Резчику лома Р. Зайнапову
В копровом цехе вечный кавардак,
железо всех времен, мастей, обличий…
То паровоз подкатится сюда
с утробной паровою перекличкой.
То подвезут бескрылый самолет
в горячке отзвеневшего дюраля,
то на вагоне катер приплывет…
Всех под резак - и словно не бывали!
Порой Степану чудилось, что он
палач вот этих горемык железных,
не попусту коптивших небосклон,
проживших век двужильно и полезно.
Он опускал на землю бензорез,
влезал наверх, откуда тишь стекала,
и громыхал хозяйский интерес
по мостикам ботинками Степана.
В его обходе, ревностном и злом,
рассерженно сминалось безразличье:
- Труда-то сколько… И опять на слом!
Но все же вскоре вспыхивала спичка.
А бензорез врезался в кругляки,
обшивку и натруженные скаты,
и паровоз, напыщенный когда-то,
валился от Степановой руки.
Да мало ли таких со всей страны
летят к нему, попыхивая рьяно?
Им раньше явно не было цены,
а нынче есть - и та не по карману.
Дешевле вжать в тысячетонный пресс
уютные, обжитые кабины
и рычагов тридцатилетний блеск…
- Ломай, Степан, работай - все едино!
Так думал он размашисто, спроста,
покуда к серым колоннадам цеха
на памяти тревожной не приехал
особенный, приземистый состав.
Откуда только понабрать смогли,
спустя года, кореженных, побитых,
машин военных, ржавых,
позабытых
в глубоких шрамах матушки-земли?..
Степан присел у танка, закурил.
Пробоины, заклиненная башня…
И словно лбом ударясь в день вчерашний,
на башенке он цифры отличил:
602-й…
И дернулась рука,
и налегла на воздух, как на тормоз.
602-й в разорванных боках
привез войною срезанную скорость.
602-й…
И задохнулся он…
Да! Там они… заклинены навечно…
Он за бронею слышал каждый стон
и жаркое дыханье человечье.
Он рвал броню упругим резаком,
как будто вдруг из танковой утробы
они шагнут светло и шлемолобо,
сомнут войны погибельный закон.
Гудело пламя, взламывая танк,
томилось небо без дождя и вздоха…
В копровом цехе вечный кавардак,
в пролетах тесных
стиснута
эпоха!
САНЬКА-ЛИСТОВИК
В пролете цеха стоголосом,
где ветры ходят напрямик,
дымит за пультом папиросой
щербатый Санька-листовик.
И дыму вроде бы в достатке…
Но знает он особый смак
в минуты полного порядка
садить медлительно табак.
Ничем не выделен особо…
По мненью пришлых работяг:
куда как странная особа!
Минуту - гений,
две - дурак…
Что мне до глупой точки зренья?
Я мненье выскажу свое:
наш Санька - постоянный гений,
а все побочное -
вранье!
Они бы пригляделись малость -
тогда бы поняли сполна,
что величайшая лукавость
в его серьезности видна.
Не поведя единой бровью,
храня убийственный покой,
он может выкинуть такое -
что клети прыснут меж собой!
Казалось бы, не до работы…
Но мастер вынырнет, сердит, -
с какой-то новою охотой
взлетают руки, глаз глядит.
А он опять - хоть стой, хоть падай,
аж сил убавится в ногах!
И пляшет дьявольская радость
в его торжественных губах.
Законодатель грозный смеха,
непобедимый на язык,
стоит на гулком днище цеха
наш гений -
Санька-листовик.
Стоит от важности высокий,
крест-накрест руки,
дым - венцом…
И бьют горячие потоки
в его щербатое лицо!
КУЗНЕЦ
Громом затишье распорото,
воздух упруго гудит,
бьют многотонные молоты,
алые льются дожди.
Здесь коронуется искрами
некоронованный царь…
Сжата рука мускулистая,
крепко ухвачена сталь.
Видит он степи орлиные
в жарком разбеге дождей,
где великаны былинные
красных куют лошадей.
Всадники мечутся истово
с яростным пеньем клинков,
звезды проносятся искрами
в белом дыму облаков.
Ходят упругие мышцы
под голубым полотном…
В грохоте молота слышится
вечного времени гром.
ЗАВОДСКИЕ ГРАЧИ
Грачи гнездо кладут на эстакаде,
кладут всерьез - видать не первый год!
Им волю дай - заполонят завод
апрельской круговертью шумных свадебНу что за птица!
Не идет в поля…
К лобастой домне вездесущим чертом
пробьется грач и малого грачонка
столкнет в полет на зависть воробьям.А почему грачу не стать смелее?
Завод не тот, что сорок лет назад…
Здесь нынче вырос яблоневый сад,
не говоря о клумбах и аллеях.И примостясь у порыжелых стен,
у кирпичей, потресканных от зноя,
справляет грач рождение второе
и хитрым глазом смотрит на мартен.
СЫЛВА
На речке Сылве
дожди косые,
туманы грузные
над серым руслом.
А кто-то плачется:
- Да где мой мальчик-то?
В тепле ли, в сыте ли
и мягком свитере?- На речке Сылве
здоров твой сын ли?..
Ну что ты, мама…
Тут все нормально!
На сплаве весело,
костры и песни.
Придем со славой
за ледоставом.На речке Сылве
снега босые,
метели жгучие,
леса трескучие.
И кто-то плачется:
- Да где мой мальчик-то?
Обут, одет ли
в таком-то пекле?- На речке Сылве
здоров твой сын ли?..
Ну что ты, мама…
Тут все нормально!
КУШТУМГА
Когда шуршит колючая шуга,
топча и разрушая берега,
у дна тревожа шуструю форель,
бежим туда, где жгуча и туга,
спадая с гор, клокочет Куштумга
над жухлой остротой осокорей.