Это документальное свидетельство непосредственного участника событий показательно во многих отношениях. Для многих (включая самого Семёнова) это заседание - итог, вершина жизненного взлёта, для других (того же Леваневского) - ещё одна ступень для дальнейшего движения вверх, включая профессию. Характерно, что сам Герой Советского Союза (чьи заслуги вызывали сомнение у современников), обращаясь к мнению челюскинцев, тем самым признаёт их ведущую общественную роль в событиях, как прошедших, так и будущих. Ещё деталь - желание вступить в партию целого ряда участников событий (насколько искренне - вопрос другой) Семёнов отмечал и ранее, но, очевидно, "добро" на "партийную мобилизацию" из рядов челюскинцев поступило только теперь, спустя неделю после их высадки на "материке", который для полярников начинается во Владивостоке. Очевидно, такому предположению есть документальное объяснение, которым мы, однако, не располагаем. Используя старый партийный штамп - "есть мнение" (теперь уже у историков), что партия начала эксплуатацию челюскинских событий, убедившись предварительно, что народ принял их близко к сердцу. С точки зрения исследователя - историка, описанное - лишь цветочки, ягодки ждали пассажиров поезда впереди… Закрывая партийную тему, лишь отметим, что побудительные мотивы приобщиться к партии у разных людей, как обычно, оставались разными, хотя общий настрой подъёма, несомненно, сыграл свою роль. Тем не менее, далеко не все желающие получили желаемое - например, гидробиологу Ширшову (за какие‑то грехи молодости) пришлось ждать своего часа ещё четыре года…
Между тем столица всё ближе. Шмидт, добравшийся наконец до Москвы через Штаты, Атлантику и Западную Европу, встречал челюскинцев в Буе. "Как похудел после болезни Отто Юльевич! Впалые щеки, посеревшее лицо. Но глаза не те, что были, когда его вывозили из лагеря. Тогда они были скорбные, с болью, сейчас они насыщены радостью, бодрые и живые. Жмёт нам руки, садится в поезд, и мы вместе едем в Москву" (Хмызников, 1936, с. 249).
В Ярославле пассажиров из Чукотского моря встречали родные. "Мы ныряем в море смеющихся радостных людей. Рукопожатия, объятья, а вот и зажатая среди встречающих мелькнула моя Наташа… Ура! Вот наконец она!..
…Машинисты изо всех сил старались, ведя наш поезд по стране, а мы, поелику возможно, платили им взаимностью. На каждом перегоне и челюскинцы, и лётчики делегировали своих представителей в паровозную будку. Очень уж хотелось ответить на чувства этих прекрасных людей, которые они проявляли к нам, своим пассажирам.
До Москвы пять часов езды, но они промелькнули как минуты. Семейные, московские новости докладывала Наташа, стоя со мной у открытого окна в коридоре. Стояли в обнимку и целовались, целовались… На окружающих нам было в высшей степени наплевать, потому что они занимались тем же самым. Часто на бреющем полёте нас обгоняли самолёты с надписью "Привет челюскинцам!". Замелькали знакомые места: Пушкино, Мамонтовка, Клязьма. Такое впечатление, что чуть ли не все дачники высыпали, чтобы нас приветствовать" (Кренкель, 1973, с. 356).
Так относились к полярникам в нашей стране в 30–х годах прошлого века, как к первопроходцам космоса в 60–х! Что было, то было… Поскольку Каланчевская площадь была разрыта при постройке метро, во избежание Ходынки поезд завернули на Белорусский вокзал, где челюскинцев встречали с отданием воинских почестей и рапортом начальника почётного караула Шмидту:
- Товарищ начальник героической экспедиции! Товарищи Герои Советского Союза! Для вашей торжественной встречи построен караул от войсковых частей московского гарнизона, вооружённого отряда Осоавиахима и сводного отряда Аэрофлота!
Народный энтузиазм всё больше уступал своё место большой политике, хотя в челюскинской эпопее хватало и того, и другого. Воспоминания участников сохранили многие детали этого мероприятия, хотя редакционная правка, несомненно, отразилась на свидетельствах очевидцев.
"Садимся в указанную нам машину… Автоколонна медленно начинает двигаться, огибает площадь и выезжает на Тверскую улицу. Узкие тротуары улицы заполнены людьми, исступлённо кричащими "ура!", махающими шапками и руками. Над головной машиной сноп листовок… Со следующего дома снова листовки… Скоро весь узкий, врезанный в дома пролёт Тверской улицы заполнен этим снегом листовок. Ими покрыта и мостовая. Пурга, пурга в Москве в июне… Наши автомобили подкатывают к мавзолею… Оркестр заиграл "Интернационал", сильно, стройно… Из ворот вышла небольшая группа людей. Двигается по направлению к нам. Один поднял для приветствия руку. Это, это… Сталин!.. Громкий голос Куйбышева, разносимый репродукторами, открывает митинг:
- Товарищи! Мне поручено Центральным Комитетом Всесоюзной Коммунистической партии и правительством Советского Союза передать горячий братский привет всем челюскинцам и лётчикам…
…Неокрепший от болезни голос. Растерянное от волнения лицо Шмидта. В бороде и волосах белые блёстки застрявших конфетти.
- Мы были на льду. Нас спасли. Через всю страну - от города к городу - встречала нас приветом наша великая родина. И сегодня мы здесь, в красной столице, перед лицом партии и правительства, перед товарищем Сталиным. Это самый значительный день в нашей жизни…
Слова Каманина, Воронина, Молокова и других…
Парад. Чёткий шаг военных академий, частей, школ. Стройные ряды ветеранов Революции. Вооружённые колонны рабочих" (Хмызников, 1936, с. 249–251) и т. д. и т. п., включая прохождение танковых колонн и пролёт боевых эскадрилий, колонн трудящихся с плакатами и цветами и многое, многое другое.
Несомненно одно - впервые участники полярной экспедиции удостоились в столице приёма на высшем уровне, причём умело срежиссированного. Остаётся вопрос - где неподдельный народный энтузиазм, а где результат работы соответствующих партийных инстанций? Едва ли, читая отчеты о таких встречах, можно провести чёткую грань между тем и другим. Очевидно другое - партия, высказав своё отношение к челюскинцам, и дав "добро" на их спасение, теперь желала получить свою долю, нещадно эксплуатируя челюскинскую тему, как в стране, так и за рубежом. В стране ещё действовала карточная система, и "наверху" понимали значение известного лозунга времен имперского Рима о хлебе и зрелищах. Будущий специалист по общественным отношениям советского времени, анализируя историю "Челюскина", несомненно, отдаст должное и тем, кто достойно обживал льдину в ожидании спасения, и рисковавшим собственной жизнью авиаторам. Однако те и другие оказались заложниками системы, существовавшей в то время на одной шестой суши нашей планеты, что в значительной степени подтверждается их дальнейшими жизненными коллизиями.
Глава 8. Нужен ли был поход "Челюскина"?
….В оценке поздней
Оправдан будет каждый час.
А. Ахматова
Когда спустя много лет трагический опыт многих спонтанных решений, чреватых неоправданными потерями, был наконец сформулирован в известной формуле "хотели как лучше, а получилось как всегда", уроки "Челюскина" оказались поучительными и актуальными по многим причинам для всего советского времени.
Совокупности причин, которые привели к гибели судна, потребовали не просто устранения отдельных недостатков, а гораздо более серьёзных мероприятий в системе Главного управления Северного морского пути в процессе освоения будущей морской трассы.
Во - первых, окончательно стало ясно, что перевозки по Северному морскому пути на обычных морских судах (без которых нельзя было обойтись) без сопровождения ледоколов, неоправданны, с учётом экстремальных условий Арктики. Даже если бы "Челюскин" успешно миновал Берингов пролив, что‑то подобное, похожее на описанные выше события, в том или ином варианте произошло бы в обозримом будущем - и, возможно, с большими жертвами. В этом отношении опыт "Челюскина" оказался не столько полезным, сколько необходимым.
Во - вторых, стала очевидной необходимость создания специальной ледокольной службы на наиболее сложных участках трассы. Не случайно с лета 1934 г. ледокол "Красин" уже обеспечивал ледовые операции на восточном участке трассы, тогда как "Ермак" работал на западе. Позднее, с увеличением перевозок на транспортных судах, понадобился целый ледокольный флот, который частично удалось построить только к началу Второй мировой войны.
В - третьих, обострилась проблема научного обеспечения арктического мореплавания - как необходимой научной информацией с полярных станций и судов ледового патруля, так и внедрением в практику мореплавания регулярного ледового и погодного прогноза. Не случайно, именно в середине 30–х гг. прошлого века выяснилось существование так называемой ледовой оппозиции, когда на востоке и западе трассы Севморпути выяснились противоположные тенденции в развитии сезонных процессов для ледовой обстановки: снижению ледовитости на западе отвечает её увеличение востоке и наоборот. Однако льды в Чукотском море (где определилась судьба "Челюскина") по - прежнему оставались непредсказуемой головоломкой, для решения которой понадобились десятилетия. В целом, совокупность обстоятельств, определяющих условия ледового мореплавания в экстремальных условиях Арктики, в полной мере обозначились в связи с походом и гибелью "Челюскина". Очевидно, чтобы нормально плавать по трассе Северного морского пути, были нужны новые полярные станции, новые научные исследования в море и в атмосфере, новые экспедиции… Соответственно, количество полярных станций по трассе Северного морского пути за время с 1932 по 1935 г. возросло с 16 до 38, что само по себе уже показательно для развития полярной науки.
В - четвёртых, выяснилась необходимость специальной полярной авиации для работ в условиях Арктики с баз, находящихся непосредственно в условиях высоких широт, причём в любое время года, что и привело к созданию в системе ГУ СМП специального подразделения - Управления полярной авиации.
Опыт "Челюскина" оказался бесценным на фоне последующих потерь на трассе Северного морского пути, исключая военный период.
Если учесть количество погибших транспортных судов на трассе Северного морского пути в последующие полвека ("Рабочий" в 1938 г., "Моссовет" и "Казахстан" в 1948 г., "Севан" в 1957 г., "Вилюйсклес" в 1964 г. и "Нина Сагайдак" в 1983 г.) то ответ напрашивается сам собой, особенно если сравнить со статистикой морских катастроф на других морях. При этом обошлось в отмеченных случаях без человеческих жертв, а спасение экипажа с последнего из перечисленных судов было завершено всего за полтора часа. Сколько было сделано, чтобы добиться таких результатов, включая поход "Челюскина", достаточно очевидно.
Описанным перечнем организационно - технических мер дело не ограничилось. На фоне партийных пропагандистских мероприятий Шмидт объявил призыв в Арктику нескольким поколениям советских людей, открыв для них возможности профессионального роста и новое поле деятельности, во многом нетрадиционное, включая новые профессии - моряка - ледокольщика или ледового разведчика. Не случайно в университетах Москвы и Ленинграда появились вскоре кафедры североведения, готовившие специалистов полярного профиля. В формировании сознания советского человека в предвоенное время Арктика сыграла такую же роль, как в послевоенное время - космическая тема, породив свою культуру и литературу.
Особо стоит вопрос о мифотворчестве, связанном с челюскинской эпопеей, истоки которого уходят в 30–е годы прошлого века. Челюскинское мифотворчество возникло в советское время как попытка общественного мнения страны в условиях информационных ограничений отстоять своё право на самостоятельность оценок. Любые мифы интересны тем, что претендуя на исправление несовершенства жизни, они характеризуют уровень собственных создателей. А жизнь в полном смысле, по О\'Генри, "даёт форы", когда её реалии превосходят поиски мифотворцев по совокупности всех жизненных обстоятельств, оставляя потребителей мифов сплошь и рядом даже не в кильватере истории, а в мутной струе её отходов. Главным при этом остаётся оценка достоверности, использованной для такого заключения необходимой исходной информации на всех уровнях.
Советский период мифотворчества, несомненно, начался с публикации трёхтомника "Челюскинианы" в издании "Правды" в 1934 г. В глазах многих читателей, пытавшихся сформировать собственную точку зрения на события в далёкой, незнакомой им Арктике, трёхтомник "Челюскинианы" остался даже не советским, а чисто пропагандистским изданием партийной направленности - тем более что первый том открывался статьёй главного редактора Л. З. Мехлиса (в то время главного редактора "Правды"), в которой, помимо множества указаний на роль ВКП(б) и лично товарища Сталина в судьбе челюскинцев, содержалось следующее утверждение:
"Коммунисты доподлинно выполнили в ледяной эпопее роль авангарда. Прочтите двухтомник "Поход "Челюскина", изучите внимательно протоколы ячейки на льду, вслушайтесь в рассказы беспартийных. И вы увидите, как партийная ячейка организовала челюскинцев, как она внимательно следила за поведением и настроением каждого человека, находя доходчивые слова и мысли, чтобы воспитать недостаточно стойких. На этом маленьком примере вы найдёте, как формируется общественное мнение, как партия большевиков ведёт массы в бой, безраздельно владея умами великих народов нашей страны" (т. 1, с. 4). У людей со склонностью к формированию собственной точки зрения, но предельно перегруженных беспардонной коммунистической пропагандой, ничего кроме духовного отторжения подобные утверждения не вызывали, тогда как в наше время необходим анализ всей "Челюскинианы".
Начнём его с текста Боброва, которого сам Шмидт аттестует как "помощника по политической части, старого большевика" (т. 1, с. 25), хотя в подписи под портретами участников он указан просто как "заместитель начальника экспедиции". Правда, настораживает то, что "комиссар", определявший кому писать и как писать, отсутствует в редакционном коллективе (Шмидт, Баевский, Мехлис), На этом, однако, странности не кончаются, потому что Бобров отсутствует среди авторов 1 тома, а во втором ему принадлежат только два небольших очерка, один из которых описывает ликвидацию лагеря Шмидта, в котором осталось лишь шесть человек - какая уж тут партийная работа! Зато название другого очерка "Воспитание боевого коллектива" полностью отвечает утверждению товарища Мехлиса, и нам только остаётся убедиться, как оно выполнялось славными челюскинцами.
А вот как: "…В Мурманске было списано из команды и обслуживающего персонала около 15 человек, не пригодных к арктическому походу. В Мурманске же нашему партколлективу пришлось сменить своё партийное руководство… Серьёзную культурную работу мы начали вести после Мурманска. В первую очередь мы решили ликвидировать неграмотность и малограмотность среди строительных рабочих. Благодаря упорству Зинаиды Александровны Рыцк нам удалось вовлечь в работу всех строительных рабочих… Кочегары и матросы ранее скептически относились к занятиям строителей, но когда убедились, что многие строители по знаниям стали превосходить их, решили учиться. Здесь надо отметить большую роль комсомольской ячейки. Комсомольцы не только сами пошли в кружки, но и повели за собой беспартийных. На корабле была налажена техническая учёба.
Особенно выделился в учёбе и в работе печник Дмитрий Ильич Березин. Начал он обучаться с азов, но в скором времени перегнал своих товарищей. (Знал бы комиссар какую змею пригрел на груди своей! - В. К.)Таких, как Березин, у нас выявилось много. В начале февраля… были произведены испытания для всех учащихся. На этих экзаменах присутствовали все члены экспедиции во главе с Отто Юльевичем Шмидтом… Мы хотели создать техникум. Но, к сожалению, наши планы разрушили события 13 февраля. На корабле успешно шло изучение иностранных языков. (Дальше следует перечисление групп, участников и руководителей. - В. К.) Со студентами из команды занятия по высшей математике вёл Отто Юльевич… Много внимания уделяло руководство экспедиции организации культурного отдыха и развлечений. Были созданы кружки: музыкальный, фотокружок, изобразительный, литературный, драматический, шахматный, физкультурный, стрелковый… Центром общественной работы нашего коллектива была стенгазета и "Ледовый крокодил"… Каждый челюскинец или учился, или учил, а чаще всего совмещал то и другое. Широко поставленная политическая, культурная, массовая работа, огромное влияние партийной организации - всё это в значительной степени воспитало коллектив и подготовило его к тем трудностям, с которыми пришлось столкнуться на льдине. В лагере Шмидта мы, конечно, не могли вести такую культурную работу, как на "Челюскине". Но в пределах возможного учёба продолжалась и на льдине. Мы устраивали лекции историко - географического характера, проводили беседы о литературе, пытались заниматься немецким и английским языками. Для научных работников прочитал цикл лекций по диалектике О. Ю. Шмидт.
Центром массовой работы на льдине были палатки. (В очерке Семёнова это утверждение расшифровывается - см. ниже. - В. К.).
На льдине первое время нервничали строители. Но им было нетрудно внушить, что спасение их в одинаковой степени важно правительству, как и спасение любого научного работника. Вскоре они убедились, что очередность эвакуации со льдины после отправки женщин и детей проводится только по одному признаку - по состоянию здоровья, и с этим они полностью согласились.
Я считаю, что эти успехи достигнуты также благодаря отсутствию у нас знаменитой полярной чарки… Только три товарища одно время вели себя на льдине не так, как следовало… Был устроен товарищеский суд. В результате и эти товарищи коренным образом изменили своё поведение…
…Личные интересы не играли никакой роли. Каждый сознавал, что только коллективом сможем мы выйти из того тяжелого положения, в котором мы очутились…
…Так в трудностях и в борьбе коммунисты создавали и создали монолитный коллектив челюскинцев" (т. 2, 1934, с. 112–114).
Для рядового "гомо советикус", хоть однажды побывавшего на заседании партийного комитета, ясно, что приведённый текст является не более чем отчётом культорга, который по своему положению в любом коллективе несравним с уровнем парторга и, тем более, комиссара. То ли сам Бобров видел себя больше культоргом, чем комиссаром, то ли кто‑то из редакционной тройки пожелал, чтобы текст Боброва из отчёта комиссара снизился до уровня культорга…
Однако надо учитывать, что в составе экспедиции был ещё один человек со сходными полномочиями - секретарь партийной организации "Челюскина" машинист В. А. Задоров, прерогативы которого по смыслу ограничивались только экипажем. По своему жизненному опыту, а главное - по партстажу Задоров слишком уступал Боброву, и тем не менее машинист, он же студент и он же парторг, представлен в 1 томе тремя очерками, зато во втором вообще отсутствует, - очевидно, редакция посчитала, что его партийные полномочия исчерпаны с гибелью "Челюскина".
Был ещё один партиец, который мог поведать о руководящей роли партии в жизни челюскинцев - Пётр Семёнович Буйко, начальник несостоявшейся смены на остров Врангеля. Однако его работа до назначения на указанную должность (помощник заведующего отделом кадров Ленинградского обкома ВКП(б), объясняет его сдержанность в интересующей нас теме, видимо, особенностями профессии. Об этом можно только пожалеть, тем более что два его очерка в "Челюскиниане", несомненно, интересны и написаны хорошим языком.