Наиболее полно роль коммунистов, как в походе "Челюскина", так и в последующих событиях, отражена в очерке "Ячейка на льду" С. А. Семёнова, писателя и секретаря экспедиции. Последнюю должность он, видимо, унаследовал от Муханова, после отправки его на материк. Важно, что Семёнов мог наблюдать авангард советских людей в самых решающих событиях экспедиции. Без большого количества цитат здесь не обойтись, в силу их значимости, начиная с вводной, раскрывающей намерения самого Семёнова: "История о том, как усилиями коммунистов создан коллектив челюскинцев… - это большая тема. Несомненно, она привлечёт внимание десятков писателей, художников, драматургов, поэтов" (т. 2, 1934, с. 115). Не дожидаясь, пока означенные профессионалы доведут своё творчество до жителей Страны Советов в полном объёме, Семёнов обозначил свои трудности в предстоящей работе с коллективом: "Это было сборище разнообразных профессий, необходимых в любой полярной экспедиции. Большинство даже не успело перезнакомиться друг с другом. В Мурманске разнообразие сборища увеличилось. На борт приняли значительную группу строительных рабочих, отправлявшихся для временных работ на остров Врангеля. Все они - недавние крестьяне, мелкие и единоличники, часть из них была вовсе неграмотна. Никто не видел моря. Присутствие этой группы строителей в составе экспедиции означало, что предстоявшая работа по созданию единого сплоченного коллектива будет нелёгкой… Получилась удивительная цепь, нижние звенья которой начинались неграмотным плотником и домашней хозяйкой, а верхние оканчивались профессором математики и философом" (там же, с. 116).
При этом Семёнов забыл или пропустил, как не имеющую значения, одну особенность - если научные работники и большая часть экипажа, как и зимовщики острова Врангеля, были добровольцами, то для несчастных строителей, недавно переживших шок коллективизации, предстоявшие испытания, несомненно, были неменьшим шоком, как и последующее возвращение, с которым многие из них справились на уровне Березина, не растерявшегося, как мы знаем, в самых сложных жизненных обстоятельствах. Даже если эти люди стали в советских условиях вынужденными добровольцами (как и капитан Воронин!), понятно то беспокойство, которое они внушали авангарду - коммунистам, которые сами в своём присутствии на борту "Челюскина" видели "огромное преимущество, какого не знала ни одна из буржуазных (!!! - В. К.) экспедиций прошлого", смело навязывая остальным свою точку зрения: "Челюскинцы сознавали это преимущество и гордились им. Даже больше: челюскинцы ощущали его как надёжную опору" (т. 2, 1934, с. 117). Сам же Семёнов считает, что "коллектив челюскинцев изменился, но изменился в сторону роста. Отдельные товарищи выросли просто изумительно. В палатках, раскинутых среди ропаков и торосов, они укрепили своё мировоззрение, как это можно сделать в лучших комвузах нашей родины" (т. 2, 1934, с. 118).
На фоне этих утверждений коммунисты странно проявили себя в Чукотском море, когда решалась судьба похода во взаимодействии с "Литке", описанная самим же Семёновым в очерке "Отпустить "Литке"? Отпустить!". Логично ожидать, что с позиций "руководящей и направляющей силы", как это было сформулировано позднее, не нарушая руководящих прерогатив ни Шмидта, ни Воронина, парторганизация могла бы довести до комиссии Куйбышева свою точку зрения на сложившуюся ситуацию во взаимодействии "Челюскина" и "Литке", но не сделала этого. А на "знаменитом полумолчаливом совещании" (т. 1, 1934, с. 170,) по определению самого Семёнова, своего слова не сказали ни Задоров, ни Бобров. Малая активность Боброва, видимо, объясняется тем, что он так и не оправился от шока, пережитого во время ареста два года назад и, с этой точки зрения, не оправдал надежд Шмидта. По совокупности этих сведений роль коммунистов на этапе плавания отнюдь не выглядит определяющей в его успехе.
Тем интереснее их роль тут же после гибели судна, которая, по Семенову, выглядела так: "Члену бюро Колесниченко и секретарю ячейки Задорову пришло в голову собрать разбросанное по льду оружие и патроны и поручить хранение определённым товарищам. Они заявили (! - В. К.) об этом Шмидту. Шмидт приказал выполнить немедленно" (т. 2, 1934, с. 120). И это на фоне, когда "никто не управлял самой работой, не регулировал её, не отдавал никаких распоряжений" (там же, с. 121). Полное руководящее бездействие, и только коммунисты (опасаясь то ли вооружённого восстания недавних тружеников села, то ли актов пиратства со стороны экипажа) приняли верное решение, никак не отразившееся на дальнейшем развитии событий. Сейчас это выглядит то ли смешным, то ли неоправданным, а в годы "великого перелома" определялось совсем другой логикой, что и зафиксировал Семёнов, не интересуясь, что будут думать потомки по описанному эпизоду.
На пятые сутки после гибели судна было проведено заседание партбюро, инициатором которого, по Семёнову, был Задоров. Судя по протоколу, начальник экспедиции так определил задачи членов партии в создавшейся ситуации: "О какой‑либо массово - политической работе прежнего типа не может быть и речи. Но тем ответственнее роль каждого коммуниста. Отныне каждый шаг коммуниста, каждый поступок должны быть строго продуманы, взвешены. Каждое слово коммуниста в любом разговоре с беспартийными товарищами - в палатке во время отдыха, на льду во время работы, в случайной беседе - должно быть непрерывной политической работой, которая здесь, в новых, трудных условиях, с успехом заменит нам массовую работу прежнего типа. В любую минуту, в любой обстановке коммунист обязан личным поведением возбуждать мужество беспартийных товарищей. Встречаясь с упадническими настроениями, он обязан сейчас же ликвидировать их" (т. 2, 1934, с 129). Правда, в протоколе не было указано, каким образом…" Затем коммунисты стали докладывать о настроениях в каждой палатке - "чем живёт и дышит каждый челюскинец" (т. 2, 1934, с. 130), причём Семёнов в своей палатке (в которой из семи обитателей - один комсомолец и один член партии) оценил настроение как крепкое, уверенное, чрезвычайно бодрое, подтвердив свой вывод следующим фактом: трое научных сотрудников довольны участием в дрейфе, считая его важным для продолжения научных исследований, что показательно само по себе. О комсомольской палатке в протоколе было отмечено: "бодрая, молодая, весёлая, активная… Настроение превосходное. Вечерами хором распевают песни" и т. д. Тем не менее, по результатам обсуждения выяснилось, что "только две требуют пристального внимания" со стороны партийной организации: палатка штурманов, где нет ни одного коммуниста, и, естественно, палатка строителей. В решение записали три пункта: первый - провести партсобрание, второе - равномернее расселить коммунистов по палаткам, третье - организовать рабочие бригады по "новому признаку", видимо, с той же целью.
Обобщающий вывод Семёнова таков: "В течение двух месяцев ледяного плена любой из коммунистов помнил, что каждый его жест, каждое его движение, каждое его слово должно быть непрерываемой политической работой… Вот здесь и лежит секрет "техники". Этим и объясняется, что партийная работа на льдине стала частью всей нашей жизни, стала необходимым условием существования целого" (т. 2, 1934, с. 139), очевидно обеспечившим благополучное существование лагеря Шмидта вплоть до его эвакуации по воздуху.
Так полагать - полное право Семёнова и его партийных единомышленников. Но и в других случаях ситуацию в лагере Шмидта он не забывает трактовать как результат успешной партработы, например: "В лагере Шмидта всегда царила атмосфера всеобщей нервной подтянутости, постоянного нервного подъёма. Атмосфера эта, безусловно, помогала слабым в физическом отношении товарищам успешно переносить большие физические трудности и весь суровый режим лагеря" (т. 2, 1934, с. 44). Вероятно, специалист - психолог истолковал бы описанное, как моральную мобилизацию коллектива в условиях преодоления предстоящих опасностей и трудностей на основе уверенности в лидере, в первую очередь в Шмидте. По приведённым в "Челюскиниане" конкретным ситуациям и мероприятиям нет основания считать, что коммунисты сыграли особую роль в выживании лагеря Шмидта. Нельзя же, например, всерьёз отнести к заслугам парторганизации согласие комсомольцев по предложению Молокова первыми лететь на Большую землю в парашютных ящиках, как это сделано в очерке А. Апокина, как, впрочем, и в попытке оппонентов объяснить подобные пассажироперевозки стремлением выбраться со льдины любым образом - в жизни экстремальные ситуации рождают своих экстремалов. Всё отмеченное является признаками особой партийной мифологии в отчётах нижних партийных звеньев в адрес вышестоящих, вплоть до Политбюро, по принципу "чего изволите…".
Утверждения Мехлиса типа "партийная ячейка сыграла решающую роль в спасении всех участников экспедиции" (почему не лётчики, среди которых оказалось лишь два коммуниста? - В. К.), не могли не вызвать в обществе, лишь недавно пережившем Гражданскую войну и коллективизацию, со всеми своими противоречиями и потерями, ответной реакции и создания своей мифологии (обычно, устной) типа известной частушки "капитан Воронин "Челюскин" проворонил" или отмеченной исследователями Мемориала в следственных делах НКВД: "Сатирические стихи и насмешливые высказывания по адресу Водопьянова и, соответственно, обвинения в оскорблении Героя Советского Союза встречаются во многих следственных делах 1937–1938 гг. Нам сейчас трудно объяснить себе причины столь иронического отношения наших соотечественников к официально признанному подвигу Водопьянова" (Ларьков, 2007, с. 148).
Тем и объясняется, что сбитое официальным враньём, общество при отсутствии нормальной системы информации не знало, кому доверять, невольно перенося своё недоверие к власти и на участников спасательной операции, которые, таким образом, оказались в сложном положении: им не верило бывшее собственное начальство в лице Алксниса, но и не доверяла значительная часть общества, которое, оценивая Революцию и её последствия (особенно коллективизацию), склонно было считать и события в связи с "Челюскиным" ещё одним экспериментом второго порядка на фоне основного.
На этом фоне порой отмечены случаи другой направленности, также внесшие свой вклад в формирование челюскинской мифологии, один из которых отмечен С. А. Ларьковым: "В архивном деле наградного сектора ЦИК лежит гневное письмо бывшей чекистки, "проливавшей кровь за дело пролетариата", оскорблённой тем, что у неё ордена нет, а этим челюскинским бабам, к тому же - просто жёнам, без должностей, "этим б…" (так в документе. - В. К.) - ордена дали!" (2007, с. 151). Как говориться - ноу комментс…
Оценка событий, связанных с походом "Челюскина" и его участниками - дело весьма непростое, но факт остаётся фактом - одна ложь порождает другую, причём эта тенденция сохранилась до настоящего времени, приобретая порой карикатурный характер, как это имело место с возникновением мифа о двух тысячах заключённых на некоем пароходе "Пижма", якобы сопровождавшем "Челюскина" и затопленном в Чукотском море в разгар полярной ночи. К сожалению, имело место тиражирование этой заведомой лжи средствами СМИ, включая такие, как телеканал "Культура", средствами заведомо преднамеренной дезинформации. Например, демонстрировались лишь "шапки" официальных документов и подписи реальных ответственных лиц, а сам текст заменялся словесным изложением событий, не имевшим к документам никакого отношения, и т. д. Методика подобной фальсификации детально описана в работе (Ларьков, 2007).
В подобного рода "исторических изысканиях", почти по Ильфу и Петрову, делаются ссылки типа "запад нам поможет" применительно к событиям, связанным с походом и гибелью "Челюскина". Авторы подобных версий не учитывают, что американцы с Аляски не могли нам помочь своей авиацией, по той же причине, что сами не обеспечили эвакуацию экипажа шхуны "Нанук" зимой 1929–1930 гг., потеряв в этой операции экипаж Эйлсона - Борланда, тела которых отыскал будущий Герой Советского Союза Слепнёв. Действительно, американские лётчики вывезли с "Нанука" на Аляску четырёх человек, но не надо забывать, что в тех же условиях Галышев вывез со "Ставрополя" 15 человек.
Не самое важное, но заметное место в мифологии "Челюскина" принадлежит нашим соседям на Аляске, тем более что существовало определённое взаимодействие с ними, выразившееся в полётах Леваневского и Слепнёва, эвакуации заболевшего Шмидта и некоторых других мероприятиях. Однако ожидать, что американцы будут заниматься нашими проблемами, едва ли оправдано. При этом соседи по крайней мере на протяжении полувека после продажи Аляски активно осваивали Чукотку, для чего и понадобилось введение на полуострове пограничной охраны во главе с Небольсиным, сыгравшим свою роль в спасательных операциях по эвакуации челюскинцев.
В условиях зарубежья челюскинская мифология отличалась своей спецификой, которую лучше всех выразил мастер сатирических двусмысленностей Бернард Шоу в своей беседе с послом Майским: - "Что вы за страна! Полярную трагедию вы превратили в национальное торжество, на роль главного героя ледовой драмы вы нашли главного Деда Мороза с большой бородой. Уверяю Вас, что борода Шмидта завоевала вам тысячи новых друзей". Что это - дань восхищения реальными заслугами Шмидта (и его харизме) или высокая оценка профессионалом работы других профессионалов в организации театральной постановки силами ЦК ВКП(б) и ОГПУ?
Отношение части русского эмигрантского зарубежья с позиции "…Горжусь: - челюскинцы - русские!" выразила Марина Цветаева:
И спасши (мечта
Для младшего возраста!)
И псов, и дитя
Умчали по воздуху.
В очевидном противопоставлении с катастрофой "Италии" шесть лет назад ("не то что - чёрт его - Нобиле!"). Чем не пример поэтического мифотворчества, но высокого!
Авторы последних зарубежных исследований (например, Мак - Конен в "Красной Арктике") истории "Челюскина" уделили особое внимание с точки зрения использования в советской пропаганде, не вскрывая, однако, внутренних противоречий "Челюскинианы", давших обильную пищу для иной позднейшей мифологии, возникшей в противостоянии официальной советской пропаганде, также в основе мифологической.
Важно, в отличие от мифологии, что в реальности история "Челюскина" имела массу конкретных предшественников, как наших, так и зарубежных, освоение опыта которых и стало основой успеха наших полярников в освоении Арктики. Только не надо забывать, что любая деятельность в Арктике отличается повышенным риском - это её непременная специфика, также требующая учёта в исторических изысканиях. Профессия работать в неизвестности, которая опасна сама по себе. Порой настолько, что мы не можем до сих пор установить причин гибели Амундсена, Русанова или Франклина.
Именно этого обстоятельства и не учитывают делатели арктических мифов, создавая их в меру своего понимания, а порой - пошлой выгоды, в попытке перелицевать на советский лад известное, суть которого предельно проста - поход в неизвестное чреват риском, требующим соответствующих мер на сугубо профессиональном уровне, к чему у мифотворцев отсутствует желание.
Первая оценка событиям похода "Челюскина" дана по свежим следам редактором трёх "челюскинских томов" (и по совместительству редактором "Правды") Л. З. Мехлисом и, таким образом, отражает официальный взгляд на события в Чукотском море. Однако для придания ему объективности Мехлис вынужден был обращаться и к иностранным источникам, цитируя, например, британскую "Дейли Геральд": "История об этом - одна из величайших среди историй о героизме и выносливости, которыми так богата история полярных исследований. Радио и авиация сделала их спасение возможным. Но радио и авиация не могли бы помочь без знаний и доблести лётчиков. Весь мир отдаёт дань этим доблестным русским". Однако одному из самых верноподданных проводников сталинской линии, признания британцев показалось мало, и он ссылается на письмо коллектива путиловцев: "Вы, товарищи, шли по стопам великих героев пролетарской революции и гражданской войны. И ваш подвиг, товарищи челюскинцы, лётчики - герои, озаряет облик нашей страны, укрепляет её силу и мощь. Вы показали замечательные образцы героизма и любви к родине. Привет вам, родные, с берегов Невы, от города Ленина, колыбели великой коммунистической партии! Привет храбрым из железного поколения, воспитанного Сталиным" (т. 3, 1934, с. 9). Собственно, именно в последних строках и заключается смысл и суть руководящих указаний в связи с драмой "Челюскина", челюскинцев и первых героев Советского Союза.
В этом духе Мехлис редактировал весь текст и содержание всех трёх челюскинских томов, в стремлении выхолостить из них всё личное, человеческое при малейшем несовпадении с линией партии, но в спешке всё же не смог выполнить возложенной на него миссии - во многих случаях отпечаток личного восприятия участниками событий прослеживается вполне отчётливо, причём в деталях, противореча порой официозу, что неоднократно отмечено выше на целом ряде примеров.
С учётом своего положения и вклада в развитие спасательных операций, известный полярник Георгий Алексеевич Ушаков следующим образом оценил заслуги челюскинцев и их спасителей в статье под характерным заголовком "Мы победили в бою под Ванкаремом!". При оценке суждений этого важного свидетеля и участника событий необходимо иметь в виду два обстоятельства. Первое - для участника Гражданской войны, как и всего поколения той поры, показательно восприятие даже чисто гражданских событий военными образами, достаточно типичное и для людей, определявших в то время ситуацию в стране. Второе - Ушаков был один из самых компетентных полярников своего времени, прежде всего благодаря опыту пяти зимовок, в том числе трёхлетней на острове Врангеля без связи с Большой землёй, и его назначение в качестве лица с особыми полномочиями было в высшей степени оправданным. Однако бросается в глаза трескучая фразеология, когда дело касается общих оценок: "Вся страна встала на защиту маленького советского отряда. Главный штаб - правительственная комиссия во главе с т. Куйбышевым под руководством Центрального комитета партии и товарища Сталина - сумел показать всю мощь современной техники Советского Союза… И Советский Союз победил! Выражаясь словами "Правды", "большевики победили потому, что ломающимся льдам могли противопоставить своё несокрушимую спайку, свою революционную цельность, своё стальное единство. Страна победила в боях под Ванкаремом сочетанием революционного размаха, блестящей техники, искусством организации и пламенным энтузиазмом всего народа вместе и каждого бойца в отдельности"" (т. 3, 1934, с. 33–34). Где в приведённом отрывке Мехлис, а где Ушаков - в наше время разобрать практически невозможно, поскольку в остальном раздел, написанный Ушаковым, содержит массу интересной и полезной информации.