После этого в течение долгого времени Сталин фактически не руководил военными действиями, прекратив делать что-либо вообще. Он вернулся к активному руководству только после того, как несколько членов Политбюро посетили его и сказали, что необходимо немедленно предпринять определенные шаги, чтобы улучшить положение на фронте" ("Доклад на закрытом заседании XX съезда КПСС", с. 35–36).
Убедить Сталина, что гитлеровская тактика блицкрига хороша в странах без тыла, но не в такой гигантской стране, как СССР, было невозможно.
Удивительная метаморфоза произошла у советских маршалов и генералов в оценке поведения Сталина в начале войны. При Хрущеве они единодушно писали о дутом военном гении Сталина и его паническом поведении. Эти же маршалы и генералы, однако, возносят Сталина до небес при Брежневе. Но иногда и при новом генсеке сквозь густой дым фимиама, который курят Верховному, все же сверкают искры правды. Вот сцена из "Блокады" А. Чаковского, большого приверженца Сталина:
"Сдавленным голосом Молотов произнес:
- Германское правительство объявило нам войну.
Эти слова застали Сталина на его пути в дальний угол комнаты. Услышав их, он круто повернулся. И именно в этот момент все увидели, что в нем произошла какая-то неуловимая, но несомненная перемена. Казалось, что Сталин сбился с пути, заблудился, потерял зрение… Наконец Сталин сказал (военным):
- Дайте директивы, чтобы наши войска отбили атаки врага, прикажите пока не переходить границу.
Все (члены Политбюро. - А.А.) с горечью и даже со страхом ощутили, что на этот раз его голос прозвучал как-то ненатурально. Сталин был подавлен, угнетен, и это поняли все" ("Знамя", 1968, № 11, с. 48).
По рассказу Чаковского, когда накануне нападения Гитлера нарком обороны маршал Тимошенко и начальник Генерального штаба генерал Жуков явились к Сталину с докладом и доложили ему, что, по всем данным, предстоит нападение Германии, Сталин обвинил их, что они поддаются провокационным донесениям и сеют панику. После этого он их не очень вежливо выставил из своего кабинета и запретил им перевод армии на "оперативную готовность № 1" (это означало перевод армии в состояние высшей боевой готовности). Но вот теперь, когда подтвердилось то, что предсказывали Тимошенко и Жуков, "…поздним вечером Сталин и несколько членов Политбюро неожиданно появились в здании Наркомата обороны… Обычно внешне спокойный, медлительный в разговорах и движениях Сталин на этот раз не смог сдержаться. Он обрушился гневными, обидными упреками на руководителей Наркомата обороны и Генштаба. Потом, поникший, ссутулившийся, вышел из здания и уехал в свой кунцевский дом… Никто его не видел. Он не появлялся в Кремле. Никто не слышал его голоса в телефонных трубках. Он никого не звал. И никто из тех, кто в эти дни ежечасно ожидал его вызова, не решался ехать к нему незваным. На членов Политбюро, наркомов, руководителей Наркомата обороны, Генштаба и Политуправления армии сразу же обрушились тысячи дел больших и малых, связанных с осуществлением военных мероприятий в стране и на фронтах. Однако, с утра и до глубокой ночи занятые этими делами, они не раз спрашивали себя: где же Сталин?" (там же, с. 51).
Сталин бежал с поста, оставив страну и армию без руководства, на произвол Гитлера. Однако, если бы Чаковский был до конца верен исторической правде, он добавил бы: единственный человек, который осмелился поехать к Сталину и предложил ему вернуться из своего кошмарного состояния к реальной жизни, а значит, и к руководству войной, был Берия. Если даже Берия это не удалось, то можно себе представить глубину ужаса, который овладел Сталиным. Хрущев сообщил, что ему рассказал Берия после визита к Сталину. На настойчивый призыв Берия взять руль войны в свои руки Сталин ответил: "Все потеряно. Я сдаюсь" ("Khrushchev Remembers", vol. II, p. 7).
Настолько Сталин потерял голову. Если Сталин не потерял ее и физически, то лишь потому, что во главе армии не оказалось людей, ставивших интересы страны выше своей карьеры. Молодые же командиры, как Жуков, Говоров, Еременко, Чуйков, и даже те, которые были направлены в действующую армию прямо из концлагерей, как Горбатов, Мерецков, Рокоссовский, были настолько загипнотизированы мифом о величии Сталина, что в их головы не приходила мысль о наказании первого дезертира страны. К тому же они мало знали о том, как функционирует преступная машина власти Сталина, и отгораживались от "высокой политики" традиционной формулой: "Мы - солдаты, а не политики".
Бои, битвы, сражения и войну выиграли они, а не Сталин, но обратите внимание: сразу же после победы все успехи своего стратегического и даже оперативного искусства они приписывают Верховному (легенда о "десяти сталинских ударах"). Однако сам начальник Генерального штаба времен войны маршал Василевский засвидетельствовал (уже при Брежневе), что более или менее квалифицированно руководить войной Сталин стал только с весны 1943 года, в ходе сражения под Курском. Стало быть, его руководство Сталинградской битвой - легенда кинорежиссеров. Вот это свидетельство: "Пожалуй, в полной мере владеть методами и формами руководства вооруженной борьбой по-новому Сталин стал лишь в ходе сражения на Курской дуге" ("Комсомольская правда", 17.9.74, статья доцента В. Барабанова).
Народы СССР, несмотря на Сталина, войну выиграли, но какой ценой! К семидесятилетию Сталина Микоян писал: "Руководство т. Сталина обеспечило народам нашей страны завоевание великих побед с наименьшими потерями" ("Правда", 21.12.49). "Наименьшие потери" свелись к тому, что Россия потеряла в этой войне 20 миллионов человек только одними убитыми, а инвалидами вернулось еще столько же.
Сталин понимал, что, принеся такие жертвы, народ захочет жить по-человечески, будет ждать перемен. Сталин понимал, что война отучила людей бояться смерти. В течение четырех лет каждый советский солдат много раз встречался с нею лицом к лицу. 20 миллионов не вернулось с этой встречи, а те, кто уцелел, вернулись с физическими и духовными травмами. И вернувшиеся были грозны в своем молчаливом ожидании. Собственных солдат Сталин боялся не меньше, чем солдат Гитлера в начале войны. "Эти люди взяли Берлин, они могут взять и Москву" - эта мысль не покидала его до последнего вздоха в Кунцеве.
Во время войны неимоверно выросло влияние на Сталина и на судьбу страны двух (из пяти) членов Государственного Комитета Обороны - Маленкова и Берия. Они стали фактическими руководителями Политбюро, хотя формально и не входили в его состав. (ГКО был создан 30 июня 1941 года и поставлен над Политбюро, Советом Министров и Президиумом Верховного Совета СССР. Первоначально в него входили: Сталин, Молотов, Маленков, Берия, Ворошилов). Не только судьба войны, но и судьба самого Сталина оказалась в их руках.
Да это и понятно. Когда под влиянием катастрофы на всех фронтах против немцев паника Сталина переросла в безнадежное отчаяние и он прямо признался, что гибель СССР уже предрешена, эти два человека проявили не только присутствие духа, но и колоссальные организаторские способности. Они восстановили оборону при помощи политической полиции (Берия) и партаппарата (Маленков). По их предложению была создана Ставка Верховного Главнокомандования.
Формально Верховным Главнокомандующим был Сталин, фактически - его первые заместители: по армии - Жуков, по войскам НКВД - Берия. Политически Ставка находилась в руках Берия и Маленкова. Без их разрешения не только главнокомандующие фронтов, но и члены Политбюро, входившие в состав военных советов фронтов (Хрущев, Жданов, Булганин), не имели права непосредственно связываться со Сталиным.
Надо хорошо знать психологию Сталина, чтобы понять, почему после победоносного окончания войны свои первые удары он нанес как раз этим трем организаторам победы - Берия (освобожден от непосредственного руководства НКВД), Маленкову (отправлен в Туркестан), Жукову (отправлен командовать округом). Их присутствие около Сталина после того, что они видели и узнали о нем во время войны, было постоянным вызовом его нечистой совести.
Были, однако, соображения и более веские: судьба Сталина и в послевоенное время находилась бы в руках триумвирата (Берия - Маленков - Жуков) времен войны, если бы он их не отстранил от непосредственного оперативного руководства полицией, партией, армией. Разматывать весь сложный клубок последующих событий мы можем только при учете этого обстоятельства.
Глава вторая
"ВНУТРЕННИЙ КАБИНЕТ" СТАЛИНА
Одной из основ тирании Сталина был его необыкновенный инстинкт самосохранения, выражавшийся в безошибочном подборе личных сотрудников и личной охраны. Если Сталину рекомендовали со стороны кого-нибудь в сотрудники, то Сталин никогда этой рекомендации не следовал, даже если за ней стояли органы политической полиции или аппарата ЦК. Сталин самолично комплектовал свой штаб. Работник, подобранный по признакам, только одному Сталину ведомым, проходил свой испытательный стаж по заданиям Сталина и под его непосредственным наблюдением. Тот, кто выдерживал это испытание, навсегда входил в "живой инвентарь" внутреннего кабинета" Сталина. Опираясь на этот "кабинет", Сталин и захватил "необъятную власть", о которой Ленин пишет в своем "Завещании".
"Внутренний кабинет", названный во внутрипартийных документах секретариатом т. Сталина, поначалу возглавлял старый революционер Иван Петрович Товстуха. До революции 1905 года он вращался в разных, между собою соперничавших социал-демократических группах, преимущественно меньшевистских, а после поражения революции, отбыв ссылку в Сибири, сделал резкий поворот влево. Эмигрировав во Францию, Товстуха записался в 1913 году в парижскую "группу ленинцев" РСДРП. Человеку проворному, смелому и не признававшему "рыцарских предрассудков" в политической борьбе, линия Ленина на Пражской конференции (1912) - окончательный разрыв с меньшевиками - пришлась по душе. Товстуха связал свою революционную карьеру с делом Ленина, сотрудничал в различных ленинских изданиях, проявляя весьма похвальные, с точки зрения Ленина, "сыскные" способности не только в политике, но и в литературе. Товстуха принял деятельное участие в октябрьском перевороте в Москве, сделался видным советским работником, а в 1919 году Сталин забрал его в Наркомнац - начальником своей канцелярии, членом коллегии наркомата.
На X съезде партии (март 1921) Ленин ввел "осадное положение" (запрещение групп или фракций, запрещение критики аппарата ЦК и линии Политбюро), и весь старый Секретариат ЦК (Крестинский, Преображенский, Серебряков), поддержавший во время профсоюзной дискуссии Троцкого и Бухарина против Ленина, Зиновьева, Сталина, был сменен. Секретариат возглавил сталинский выдвиженец Молотов, а его помощником Сталин рекомендовал своего секретаря Товстуху. Так Молотов и Товстуха оказались во главе аппарата ЦК за год до генсекства Сталина, вроде как бы сталинской "дозорной команды".
О Товстухе шла слава, что он произведения Ленина знает лучше, чем сам Ленин. Поэтому его назначили помощником Л. Б. Каменева по подготовке издания Собрания сочинений Ленина (согласно решению IX съезда в 1920 году). Не только все опубликованные произведения, но и весь личный архив Ленина оказался в руках Товстухи, как бы по праву "партийной национализации". Но что было в руках Товстухи, оказалось и в руках Сталина, когда через год он стал генсеком.
Пользуясь своим положением, Сталин спровоцировал Товстуху на партийно-государственное преступление, которое привело бы к суду над ними обоими, если бы Ленин был здоров. Дело касается истории получения Лениным немецких денег во время первой мировой войны. Когда Временное правительство обвинило Ленина в получении этих денег через Я. с. Ганецкого за шпионаж в пользу Германии, то Ленин уклонился от суда, заявляя, что он ничего общего не имел и не имеет с Я. с. Ганецким, который назван в сообщении прокуратуры связным между ним и немецким главным агентом в Стокгольме - доктором Парвусом. В своем ответе прокурору от 22–26 июля 1917 года Ленин писал: "Прокурор играет на том, что Парвус был связан с Ганецким, а Ганецкий связан с Лениным. Но это прямо мошеннический прием, ибо все знают, что у Ганецкого были денежные дела с Парвусом, а у нас с Ганецким никаких" (ПСС, т. 34, с. 31). Вся партия тоже стояла на точке зрения Ленина, что Временное правительство просто в политических целях клевещет на Ленина. Правда, узкая верхушка партии знала то, что теперь знает весь мир из-за публикации архива немецкого министерства иностранных дел издательством "Oxford University Press" ("Germanu and the Revolution in Russia 1915–1918", ed. Z. A. Zeman), a именно: Ленин действительно получал многомиллионные суммы денег на организацию революции в России, чтобы тем самым выключить ее из войны. Этот вопрос разбирался на VI съезде партии (август 1917-го): явиться ли Ленину и Зиновьеву на суд, чтобы опровергнуть "клевету"?
Сталин был за явку Ленина. Сталин внес резолюцию, в которой говорилось, что Ленин и Зиновьев "явятся, если суд будет демократический, честный" ("Шестой съезд РСДРП(б). Протоколы". 1958, с. 27–28). Но Бухарин, знающий, почему Ленин уклоняется от суда, категорически отвел резолюцию Сталина на съезде: "Что значит честный буржуазный суд? На этом суде будет ряд документов, устанавливающих связь (конечно, Ленина. - А.А.) с Ганецким, а Ганецкого с Парвусом, а Парвус писал о Ленине. Докажите, что Парвус не шпион" (там же, с. 34). Таким образом, партия считала, что Ленин был прав, отрицая всякую связь с Ганецким, хотя верхушка партии (Зиновьев, Радек, Ганецкий, Бухарин - за границей, Сталин и Каменев - в России как редакторы "Правды", издававшейся на эти деньги) точно знала об этой связи.
Но вот с конца 1922 года Сталин начал получать от больного Ленина плохие вести: статью об "автономизации" национальных республик, в которой он Сталина называет "великорусским держимордой", "Завещание" Ленина, в котором констатируется, что, став генсеком, Сталин "сосредоточил в своих руках необъятную власть" и что он способен ею злоупотреблять, и приписку 4 января 1923 года как предложение предстоящему XII съезду снять Сталина с поста генсека, наконец, личное письмо Сталину (март 1923-го) о разрыве с ним личных отношений (все эти документы после XX съезда напечатаны в ПСС Ленина, т. 45). Теперь Сталин точно знал, что первый день выздоровления Ленина будет последним днем его пребывания на посту генсека. Однако Сталин совсем не думает капитулировать перед Лениным. Сталин решил обороняться, наступая. Здесь как раз и пригодился Товстуха. Товстуха разыскал в личном архиве Ленина документы, которые дискредитировали лидера большевиков как немецкого агента. Таких оказалось, вероятно, много, но Сталин решил использовать именно те документы, которые разоблачают ложь Ленина, что он не только никаких денег не получал от Ганецкого, но даже и никаких связей с ним не имел. По заданию Сталина Товстуха опубликовал следующие два письма: 1) 12 апреля 1917 года Ленин пишет из Петрограда в Стокгольм Ганецкому и Радеку: "Дорогие друзья! До сих пор ничего, ровно ничего: ни писем, ни пакетов, ни денег от вас не получили… Будьте архи-аккуратны и осторожны в отношениях"; 2) 21 апреля 1917 года Ленин пишет Ганецкому: "Деньги от Козловского получены (Козловский - петроградский адвокат-большевик, связной между фирмами-разведками Стокгольм-Петроград. - А.А.)… В общем выходит около 15 большевистских газет" (это отчет деньгодателю. - А.А.). Эти два письма были опубликованы, конечно, без ведома Ленина, в журнале "Пролетарская революция" (1923, № 9, сентябрь), который редактировал сам Товстуха. Мораль публикации: вечный эмигрант, немецкий агент и лжец Ленин, который получал немецкие деньги без ведома партии и ее ЦК в России, хочет ликвидировать постоянного организатора и руководителя подпольного большевистского ЦК в России - Кобу-Сталина. Разумеется, публикация вызвала бурю негодования Ленина и близких к Ленину против… Товстухи. Сталину, чтобы не раскрылась пружина всей этой антиленинской интриги, пришлось пожертвовать Товстухой. Он был уволен из ЦК, и тогда его место занял А. Н. Поскребышев.
В лице Поскребышева, бывшего помощником Товстухи, Сталин нашел более чем достойного преемника. Александр Николаевич Поскребышев почти на протяжении тридцати лет был вторым "я" Сталина. О масштабе власти этого "канцеляриста" можно судить хотя бы по тому, что со временем доступ к первому "я" - Сталину - лежал через второе "я" - через Поскребышева. Речь идет не о входе в служебный кабинет Сталина (хотя это тоже контролировалось Поскребышевым), а о входе в мозговую лабораторию Сталина. Члены ЦК и даже члены Политбюро, когда они хотели узнать, как думает или будет думать Сталин, узнавали, что же думает Поскребышев. Недаром сам Сталин называл его "Главным". Это не значит, что Поскребышев подсказывал Сталину, как действовать в той или иной ситуации, но он почти всегда безошибочно угадывал эти действия и влиял на них.
Поскребышев пришел в ЦК в то самое время, когда Сталин, став генсеком, приступил к чистке старого, троцкистского, и к созданию нового, сталинского, аппарата ЦК. Он был на двенадцать лет моложе Сталина, но уже имел значительные "заслуги": Поскребышев, как председатель Баранчинского совдепа и член Екатеринбургского губернского совдепа, подписал приговор от 16 июля 1918 года о расстреле Николая II, его супруги и их малолетних детей. Пройдя первое революционное крещение - убийство царской семьи, - Поскребышев посвятил себя палаческой профессии: поначалу как один из руководителей политотдела Особой Туркестанской армии он занимался уничтожением "буржуазных националистов" Туркестана, а потом как председатель уездного ревкома в Златоусте и губревкома в Уфе - физическим уничтожением сибирских крестьян, поддерживавших адмирала Колчака.
Скоро выяснилось, что Поскребышев не просто каратель, а каратель с большими задатками партийного организатора. Поэтому Поскребышев был назначен заведующим орготделом Уфимского губкома партии. Вот оттуда Сталин его и забрал к себе в канцелярию ЦК. Молодой светлокудрый сибирский башибузук на глазах своего хозяина превратился к концу карьеры в лысого, обрюзгшего, желчного, всевластного старика.