Другое воспоминание: груда потертых черных и красных конвертов, в каких хранили тогда фотографии. И фотографии в тех конвертах действительно лежали - фотографии книжных страниц. Это и был "Архипелаг ГУЛАГ". Надо сказать, мое поколение читало самиздат уже в удобных ксерокопиях. Только "Архипелаг" мне и довелось прочесть в эдаком самиздатовском ретро. Господи, какая же это была слепая копия! Некоторые фотографии вышли затемненными - черные буковки на темно-сером фоне, некоторые слишком светлыми - белесые буковки на яркой белизне. А размер фотографии, между прочим, куда меньше размера страницы! Иногда приходилось брать лупу. Читать не мешало. Читалось на одном дыхании.
Еще: я, студентка, в гостях у подруги, которой американские родственники только что привезли много всякого разного, в том числе журнал "Вермонтская жизнь". (Таможенники, видимо, не стали лезть внутрь цветного дорожного чтива.) Не журнал - журнальчик, по рангу что-то вроде "Еженедельной Перми", только печать лучше. А внутри - интервью, совсем не политическое, так, соседское. Ваша семья, мол, давно среди нас живет, расскажите о себе! И они рассказывают. "Мы выбрали Вермонт потому, что русскому человеку непременно нужна настоящая зима, со снегом"… Фотографии: Солженицын занимается с сыновьями, домовая церковь, кабинет писателя… "Ему необходимо, чтобы было светло, а тепло - не обязательно". Фотография: Солженицын колет дрова. Но в конце того непритязательного интервью - неожиданное: "Вы навсегда останетесь у нас в Вермонте?" "Нет, наша семья вернется в Россию. Мы еще примем вас у себя дома, на родине!"
Мы с подругой переглядываемся. По младости лет нам надлежит верить в лучшее, но мы абсолютно не верим в то, что увидим своими глазами конец советской власти. Мы твердо знаем, что не увидим "ни Рима, ни Парижа - ни-ко-гда". Что за посещения храма всегда будут вышибать из вузов, что крестины всегда будут тайными. А тут вдруг пожилой человек рассчитывает пережить Софью Власьевну (советскую власть)! Нет, не может быть, чтобы Солженицын всерьез верил, что вернется! Это так, это ностальгия.
Кто б сказал нам тогда, что пройдет какой-то десяток лет - и Александр Солженицын проедет по всей стране, что долгое возвращение его будет триумфальным? Нет, не то слово, совсем не то. Эпическим.
Когда на девяностом году уходит человек, проживший, кажется, десять жизней в одной, наверное, сложно испытывать скорбь. Скорбят о тех, кто не успел, недоделал, недосказал… Ощущаешь скорее сопричастность к чему-то значительному, ощущаешь, что сам переступил какой-то важный рубеж, что день, потихоньку наступивший в окнах, покуда ты сидел сидел за компьютером, пытаясь сформулировать свершившуюся перемену, является первым днем другой эпохи.
Но повод для скорби все же есть. Какова же нравственная деградация нашего общества, если даже в ночь смерти писателя нарушен высокий римский принцип: "о мертвых - хорошо либо ничего"; если в блогах уже написаны посты километровой длины, склочно доказывающие, что явившиеся некогда громом среди ясного неба произведения - незначительны, раздуты, провальны; если уже излито море более или менее дурного тона сарказмов по поводу предстоящих похорон. Речь даже не о неосталинистах, которые радуются откровенно (а еще бы им не радоваться), речь о нашем разъеденном постмодерном современнике, в принципе неспособном признать чью либо значительность…
Солженицын уходит, а мы остаемся: с глумливыми постмодернистами, с одной стороны, и неосталинистами - с другой, хотя, что занятно, обе эти стороны - левые. Ирреальность же нынешнего положения заключается в том, что в нынешней России сталинизма больше, чем в выдворявшем писателя СССР. Не только "Один день Ивана Денисовича" был издан в СССР, но и "Круг первый" тоже чуть было в нем не вышел. По-настоящему невозможен для СССР был "Архипелаг ГУЛАГ", в котором прослеживается взаимосвязь всех советских периодов. Сейчас идет тенденция, обратная советской. Позднесоветская установка гласила: все было хорошо, плохо было только при "культе личности". Напротив, нынешние "красные патриоты" пытаются запрячь в одну безбожную и русофобскую упряжку Ленина с Никитой Хрущевым, противопоставив их якобы православному и национальному Сталину. На глазах лепится сусальный пряник с трубкой в зубах. Не все искренне верят в то, что сами же лепят. Просто считают, что такой, никогда не существовавший Сталин - полезен делу.
Солженицын мешает, не дает жить по лжи. Поэтому и звучат заявления о том, что "Иван Денисович"-де - один из многочисленных образчиков оттепельной литературы, публиковавшейся в "Новом мире". Для неосталинистов подобная оценка "Ивана Денисовича" важна жизненно, потому что осознание обществом главной правды об этом произведении - не подлежащий обжалованию приговор неосталинизму. Между тем почти во всех произведениях периода оттепели воспеваются страдания "честных партийцев" - по сути, разборки пауков в банке. Только Солженицын показывает, что главный лагерник - не "честный партиец", а деревенский Иван, простой русский человек. Об этом говорится уже давно, а кинематограф по-прежнему создает московские саги об опаленных солнцем арбатских детях.
Правду всегда узнаешь по ненависти, которую она вызывает.
О бывшей Большой Коммунистической
Не слишком достойно подошли мы к 90-летию со дня рождения А.И.Солженицына. Всего за несколько дней перед юбилеем, до которого писатель не дожил четырех месяцев, был спровоцирован безобразный скандал на предмет обратного переименования Большой Алексеевской улицы (ныне ул. Александра Солженицына) в Большую Коммунистическую. Собран был и сход жителей. Надо думать, жителей собирали, чтобы придать больший вес ябеде, поданной генеральному прокурору. Упомянутый документ, авторства депутата МГД В.И.Лакеева, я сделала себе труд прочесть. Странное впечатление он производит, надо сказать. Сквозь длинные и нудно изложенные юридические претензии то и дело проступает лексика, уместная скорее на коммунистическом митинге, нежели при правовом разбирательстве. Правовые же претензии переливаются из пустого в порожнее, быть может, намеренно. Ведь по сути мало что можно сказать. Не подождали десяти лет? Да, небольшое нарушение, но на него в данном случае можно закрыть глаза: с признанием значения Солженицына мы и так слишком медлили. Дело-то, ребенку ясно, не в праве, а в идеологии.
Отстаивая большевицкую топонимику, Лакеев вспоминает, что "на Таганской площади и прилегающей к ней Большой Коммунистической улице шли кровопролитные бои горожан под руководством коммунистов с угнетателями". Кажется, заявитель вправду считает, что улица звалась Большой Коммунистической уже тогда. Во всяком случае, чуть выше он утверждает, что ликвидация названия Большая Коммунистическая "нарушает исторически сложившуюся топонимическую систему города Москвы".
Немного удивляет другое. Требуя, чтобы генеральный прокурор считался с "подвигом сотен коммунистов", депутат Лакеев словно бы забывает о том, что коммунистическая идеология больше не является у нас официальной государственной. Или не забывает, а намеренно это игнорирует, пытается сыграть на советских атавизмах, которых у нас, к сожалению, во властных структурах многовато. Что же, быть может это и не глупо. А все-таки не сработает. Не тот случай. Как-то не совсем логично - требовать от генерального прокурора, чтобы тот признал глубоко отрицательную сущность деятеля, по поводу кончины которого выражал соболезнования президент страны. Это не ваш президент? Ну, тогда и генеральный прокурор тоже не ваш. Будьте хоть немножко последовательны.
Другое дело, что без "народного негодования", без схода и срывания со стен домов табличек, лакеевская ябеда, как и прочие документы, сопутствующие и предшествующие, выглядела бы уж вовсе бледно. Важно тут, что о сходе упомянули во множестве СМИ, что он провалился - вовсе не важно. А сход между тем был почти фиктивный. Журналисты насчитали около ста человек, эта цифра звучала почти повсеместно. А теперь давайте вычтем из этой сотни жителей партийных активистов, отнюдь на упомянутой улице не проживающих. Полноте, поверить невозможно, чтобы коммунистов и прочих захожих левых оказалось меньше четырех-пяти десятков! Дома на улице не многоэтажные, так что на один дом жителей, быть может, и набралось.
Еще бы этой малой толике не набраться, ведь к мероприятию готовились серьезно: раскидывали, как выяснилось, листовки-пасквили по почтовым ящикам, запугивали жителей бюрократическими сложностями, связанными с переименованием: заменой паспортов, документов на автомобили и пр. Что же, следует, увы, признать, что в последнем красные повели себя не глупо. Народу сейчас по большей части, к сожалению, мало дела до идеологии - как-то бы провернуться. Поэтому мысль о покушении на время и силы вызывает куда большую активность, нежели любые лозунги.
Бюрократия же наша… Что уж тут говорить. У меня собственные впечатления еще свежи, пару лет назад довелось побегать. От этих бесчисленных бумажек, окошек и толп народа с ума можно сойти, да и чиновники теплых воспоминаний о себе не оставляют. Перспектива лишней прогулки по бумажным тропам перепугает любого пожилого человека. И он выходит на всяческие сходы. Отсюда и эти пять десятков.
Но даже такого схода не было бы, озаботься городские власти этой проблемой заранее. Объявили бы сразу, что процедура будет минимизирована. Не мешало бы, по чести сказать, и поздравить жителей со знаменательным событием. Какие-нибудь символические подарки вручить, ну, например, DVD с фильмом "В круге первом", а старшеклассникам еще и книгу "Архипелаг ГУЛАГ". Словом, проявить уважение к людям, чтоб им не показалось, будто думают о них только леваки. Нужды нет, что это иллюзия - коммунисты пекутся о простом человеке, только пребывая в оппозиции…
Все как-то у нас делается наобум Лазаря. Быть может, было бы и лучше вернуть Большой Коммунистической историческое название Большая Алексеевская, а имя Александра Солженицына действительно дать какой-нибудь новой улице. Но сути дела это не меняет. Все равно название Большая Коммунистическая не может и не должно существовать в городе, где есть улица Александра Солженицына. И уж сделано - не переделаешь. Без того коммунисты успели наварить на поспешном решении политических выгод: народ-де хочет не Солженицына, а назад в коммунизм.
Вся эта скверная история с названием улицы - лишь одна из иллюстраций той дисгармонии, в которой наше общество сегодня живет. Только что завершилась работа международной научной конференции "История сталинизма. Итоги и проблемы изучения". Предполагается издание материалов в 100 томах, издание научных и исследовательских работ, написанных уже на базе рассекреченных за последние 15 лет архивов. А вот почему-то тоскливо от этого на душе. "Архипелаг ГУЛАГ" тоже был исследовательской работой, пусть создававшейся при экстремальных обстоятельствах (все документы и свидетельства ни разу не были собраны на одном столе) и в силу этого - во многом не полной. Но тот, кому для личного осуждения сталинизма не достало одного "Архипелага", тот и 100 томов с новейшими архивными данными сочтет неубедительными.
Много больше дальнейшего изучения нам нужно сейчас официальное признание этой фигуры как исторически отрицательной. С соответствующей оценкой в школьных учебниках. Сам А.И.Солженицын счел бы это, вне сомнений, куда более важным, нежели наречение улиц в свою честь.
Вот и продолжает мертвый хватать живого, как гласит прекрасная французская поговорка, некстати процитированная К.Марксом. Чтобы отодвинуть Сталина в прошлое, довольно маленького ярлыка со словом "злодей". Но пока слово не начертано, он остается нашим настоящим. И отравляет наше будущее. Россия - не Франция, которая как-то умудряется двести лет жить по лжи - вне честной исторической оценки Бонапарта. (В действительности - фантастически совпадающего со Сталиным в основных линиях своей фигуры). Мы эдак - пропадем.
О трудовых династиях
Помнится, как-то раз в студенчестве я увязалась за мамой на коллоквиум, что устраивался под Таллином. Балтийскую природу я люблю безмерно: ну как было не прогулять недельку занятий ради того, чтоб погонять по сосновым осенним лесам – на велосипеде ли, на лошади ли, что уж там найдется на этом хуторе Саргхауа, где институт Геологии обустроил себе базу отдыха. Шикарную, как выяснилось на месте, базу. Во всяком случае, в тогдашние позднесоветские времена такое считалось немалым шиком, сейчас же бы сошло только за норму.
После торжественного обеда, посвященного открытию коллоквиума, ко мне подошли две девушки, года на три-четыре постарше меня. Аспирантки.
"Ты ведь дочка Чудиновой?" - спросила одна из них, представившись.
"Ну да!"
"А чем ты занимаешься?"
"Ну… сейчас занимаюсь Серебряным веком", - ответила я наполовину правдиво. Не сообщать же, что пишу самого что ни на есть антисоветского содержания роман о белогвардейцах. Минутного знакомства для этого, пожалуй, недостаточно.
"Каким еще Серебряным веком? - не поняла вторая собеседница. - На какой секции ты будешь делать доклад?"
"Какой доклад?" - растерялась в свой черед я.
"А ты разве без доклада приехала?"
Разговор вошел в какое-то абсурдное русло. Мы смотрели друг на друга с одинаковым недоумением.
"Ой, вы, наверное, подумали, что я тоже палеонтолог?" - сообразила я наконец.
"Так ты не палеонтолог?!"
"Конечно, нет, я гуманитарий".
Никогда не забуду непередаваемых взглядов, которыми меня с двух сторон окинули.
В тот день я, пожалуй, впервые всерьез задумалась о базовом законе нашего жизнеустройства, в просторечье вульгарно именуемом блатом. Глядя на знакомые с младенчества лица маминых коллег, я вдруг представила себе, что воспоминания "как я на руки брала, как я за уши драла, как я пряником кормила" переходят в доброжелательный интерес к научным успехам подросшей девочки. Как же оно, оказывается, все может быть в жизни просто, если любой корифей в избранной сфере некогда кормил тебя пряником!
До сих пор я благодарна родителям, ни разу даже не задумавшихся о том, чтоб запихнуть чадо на геофак или биофак. Пожалуй, так повезло из всех одноклассников только мне. Школа наша находилась в районе обширной застройки Академии Наук, так что мы почти все в классе были из детей, воспринимавших вопрос "А когда он защищается?", как упоминание о некоем зловещем обряде инициации, через который каждому взрослому надлежит пройти. К первому классу мы уже, конечно, понимали, что на родителей никто не "нападает". А к восьмому-девятому - понимали, куда поступать. Конечно, на свой факультет, в свой институт. А потом - по накатанной колее: чахлый курсовик перерастает в чахлый диплом, чахлый диплом в чахлую кандидатскую… Зато все быстро, все без сучка без задоринки.
Но Академия наук это, безусловно, частность. Насквозь фальшивая советская пропаганда вещала о "рабочих династиях", тогда как повсеместно процветали династии отнюдь не рабочие. Кроме научных, формировались династии кинематографические, живописные, журналистские, композиторские… Связи были в Советском Союзе куда важнее, нежели деньги.
Хотелось бы, кстати, знать, когда слово "связи" заменяется кратким и выразительным словцом "блат", заимствованным из языка уголовников? Переосмысленным, конечно. Словарь Ушакова указывает первое значение - преступление, воровство. Связи - это, быть может, слишком мягко, это слово из предыдущей эпохи.
Но и сегодня от блата мы никуда не ушли. Наоборот, династии прежних лет рядом с новыми выглядят довольно скромно. Сегодня сформировались династии шоу-бизнеса, династии политические. Ставки тут уже на порядок, да что там, на десять порядков серьезней, но корни явления еще те - советские.
Конечно, в рассуждении о политических династиях можно вспомнить и Буша-младшего, но, все-таки, не стоит вспоминать. Конечно, без Буша-старшего Буш-младший не выбился бы не то, что в президенты, а в подавальщики бумаг при президенте, знаменитые же братья Кеннеди вообще были политиками в третьем поколении, но все же, все же… Согласимся, когда политик выдвигает кандидатом в Московскую городскую думу свою дочь - хлопающую хорошенькими глазками двадцатилетнюю профурсетку, - такое, пожалуй, может приключиться только у нас. От любящего папаши другого нечего и ждать, но ведь немалое количество народу всерьез занималось продвижением такого вот кандидата. Неприятно подобное признавать, да только в США сообразительный советник безапелляционно сказал бы их американскому Б.Немцову (речь, собственно, о нем): "С ума сошел, Борис, это тебя похоронит!" Нужды нет, что Б.Немцова уже не надо было в тот момент и хоронить - к сорока годам он вышел в тираж столь абсолютно, что мог бы смело двигать не двадцатилетнюю дочь, а двухлетнюю, и не в Московскую думу, а сразу в Государственную. Но это только для нас, профанов, Немцов - политический труп, а для коллег - вполне себе живой. Ведь не меняет же он свой род деятельности на какой-нибудь более полезный. Стало быть, все у него в порядке.
Одна из проблем нашего тяжело больного общества - в абсолютной непотопляемости его "элит". И очень большая ошибка считать эти "элиты" ельцинскими. Они - советские, преемственно советские. Кто был ничем, тот стал всем. Что там Немцов, взять хотя бы семью Гайдаров, которая даже имя свое исчисляет от советской власти. Во имя этой самой власти злодействовал дед, нимало за него не покаявшись, перенял эстафету внук, теперь стартовала в политику правнучка… Вот это я понимаю - трудовая династия.
Поскреби современного демократа - непременно выскребешь какого-нибудь дедушку "честного коммуниста". Речь, конечно, не о "внешней" партии, в которой состояло в застой полстраны, а о "внутренней", и не о том либерале, что создает массовку на митингах, а о том, что обращает с трибуны к этой массовке свое поучительное слово.
Строго говоря, у нас противостоят сегодня друг другу две разновидности коммунистов - сменившие бренд и сохранившие его. И после всего этого мы еще удивляемся, что у нас никак не наладится жизнь. Да надо восхищаться тем, что страна еще жива! Мы очень крепкий народ, любой другой бы уже давно вымер.
Но не в "элитах" дело. Непотизм разъедает наше общество на всех уровнях, мешает естественной циркуляции мозгов, сил и дарований. Он не делается менее вредным оттого, что в наше время считается явлением не постыдным, а совершенно нормальным, естественным.
Да уж, на странные мысли может иной раз навести пустяк. А всего-то я посмотрела на дочь Михаила Боярского в роли Анны Тимиревой, женщины-загадки, "звезды заветной" адмирала Колчака. Посмотрела и огорчилась. Ведь есть же где-то девушка, которая на самом деле могла бы создать образ Тимиревой. Не окажись в свое время наш талантливый актер таким заботливым отцом.