Командование порта взяло под свой контроль и заказы на необходимое оборудование, в результате чего строитель получал изделия, хоть и дешевые, но невысокого качества. Результатом был частый перезаказ, что приводило к удорожанию постройки и отодвиганию срока вступления корабля в строй.
Затем "крайне раздутый" штат помощников строителя был ограничен всего четырьмя сотрудниками, что привело к серьезным убыткам. Чертежники не успевали выполнять работы, из–за чего простаивали мастеровые - зачастую их приходилось даже увольнять.
При этом адмирал не стеснялся "заимствовать" для нужд порта "излишки" леса и других материалов, заранее заготовленных строителем.
Но если Верховский доверял просителю, то деньги отпускались безоговорочно. Так было, например, при ремонте Опытового бассейна, предназначенного для испытаний моделей проектируемых и строящихся судов. В 1900 г. было решено провести реконструкцию бассейна (он был открыт в 1894 г.), причем в ее ходе была выявлена масса нарушений первоначального проекта - кто–то положил в карман немалую сумму денег, "удешевив" первоначально запланированные работы.
Работы было поручено провести Крылову, который детально описал качество казенной постройки.
"Я приказал раскопать брус, на коем рельсы закреплены; оказалось, что нижняя его грань сгнила и что этот брус лежит не на сплошной стенке, а на тумбочках высотою около 60 см, возведенных на насыпном грунте.
Я донес об этом командиру порта и потребовал назначения комиссии для освидетельствования станка и надлежащего устройства рельсов.
.Оказалось, что насыпного грунта со сгнившей щепой около трех метров толщины, и неизвестно, брусья ли покоились на тумбочках, или тумбочки висели на брусьях, когда щепа сгнила".
Верховский не возражал против затребованных на реконструкцию сумм, что вызвало большое удивление в портовой конторе. Междутем, как писал Крылов, все было очень просто:
"О мелочной придирчивости и доходящей до нелепости требовательности В. П. Верховского ходило множество самых разнообразных, видимо, сильно преувеличенных рассказов, ноя лично всегда встречал разумное отношение: но зато и я в своих докладах об исполнении поручений адмирала не позволял себе ни на йоту уклоняться от правды или прибегать к малейшей уловке".
Верховский был известен как противник казнокрадства еще в бытность заведующим минным офицерским классом в Кронштадте. Рассказывает известный русский писатель Владимир Галактионович Короленко, отбывавший ссылку в Кронштадте в середине 70–х гг. XIX в:
"Однажды Верховский заказал мне небольшой чертеж антресолей для склада мин. Я выполнил эту работу, причем спроектировал два окна, так как считал освещение недостаточным, лестницу с балюстрадой и такие же перила вдоль антресолей. Верховский остался очень недоволен.
- Эх, - сказал он с досадой, - ведь строить–то будем не мы, а военно–инженерное ведомство. Ну, они нам каждую балясину вгонят в десятки рублей. Мы это сделаем все своими средствами, без плана. - И мне пришлось переделать чертеж.
Через некоторое время явился военный инженер в сопровождении подрядчика Кузьмы. Инженер был весьма благообразный старичок, с лицом сладким почти до святости. Посмотрев на чертеж, он сказал, обращаясь ко мне:
- Вы не знаете своего дела, молодой человек: свету мало, перил нигде нет. - Я усмехнулся и промолчал. Верховский одобрительно посмотрел на меня и тоже смолчал. Святой старичок, казалось, понял и проследовал дальше, а подрядчик Кузьма остался. Молодые офицеры окружили его и стали смеяться.
- Что, Кузьма, на этот раз не выкусите?
Кузьма, кажется, рязанский мужичок, в синем армяке, с окладистой бородой, с скуластым умным и хитрым лидом, стал огрызаться:
- Да много ли тут и всего–то, если бы были перила и окна? На все ведь справочные цены.
- Ну, уж чтобы вы не нашли, с вашим инженером, на чем украсть? - сказал, помнится, Перелешин, впоследствии погибший на "Весте".
Кузьма посмотрел на него заискрившимся лукавым взглядом и сказал с удивившей меня откровенностью:
- Ну уж, не найти. Чай, у нас головы–то не опилками набиты. Найдеем. Теперь–то мы вашего капитана еще пуще того прижмем. Не мудри он!
Кузьма смеялся, офицеры тоже смеялись, и только мне с непривычки казалась поразительной эта циническая откровенность.
В другой раз Верховский поручил мне расчертить все отдельные части медной цилиндрической мины, чтобы сдать крупный заказ артиллерийскому заводу в том же Кронштадте. Чертежи вернулись с завода с расценкой. Взглянув на них, я был прямо поражен явным и ни с чем не сравнимым хищничеством: простые медные дюймовые винтики были оценены по семи рублей. Я был молод и наивен. Верховский мне казался очень порядочным человеком, и я не удержался от выражения удивления. Лицо его слегка вспыхнуло, и он тотчас же послал матроса за мастером, делавшим расценку. Явился субъект в мундире чиновника военного ведомства, с лицом еврейского типа. Я слышал из–за дверей, как Верховский кричал и горячился: "Я вас под суд отдам. Лично поеду к Генерал–адмиралу. Это грабеж".
Субъект возражал что–то слегка визгливым и смиренным голосом. Когда он вышел из кабинета, лицо его было красно и все в поту, но губы передергивала ироническая и, как мне казалось, все–таки торжествующая улыбка. Через день или два расценки вернулись исправленными, но исправления были таковы, что казались просто насмешкой. Вероятно, в моем взгляде Верховский опять заметил недоумение. Он понял настроение "неопытного студента" и, глядя на меня своим умным и твердым взглядом, сказал:
- Я мог бы уже десять раз отдать этого мерзавца под суд. Но ведь я знаю: на его место будет назначен такой–то, фаворит генерала NN, русский, но вор в десять раз загребистее. С тем будет ее труднее. Ну, а мне, - закончил он, твердо отчеканивая слова, - нужно, чтобы шла моя деловая работа. Бороться с общими порядками мне некогда. Я человек деловой".
Стоит, правда, признать, что усилия Верховского и позже далеко не всегда давали результат. Достаточно привести два примера, наиболее типичных для постройки боевых кораблей на столичных казенных верфях - эскадренного броненосца "Сисой Великий" и канонерки "Храбрый".
Третьего марта 1897 г. на служившем в Средиземном море "Сисое Великом" произошел сильнейший взрыв в кормовой башне - 305–мм орудие главного калибра выстрелило при открытом замке орудия. Крыша башни была наброшена на носовой мостик, разбиты все механизмы и приборы, сдвинуты с места 15 броневых плит, сброшена с тумбы 37–мм пушка, поврежден паровой катер, стеньга и световые люки. Погибло 15 человек, 15 человек тяжело ранены (позже скончалось еще шестеро, включая командира башни); еще четверо были легко ранены. В числе погибших был французский подданный.
Корабль был поставлен в ремонт во французский военный порт Тулон, причем при осмотре французскими инженерами были выявлены вопиющие факты из ряда вон плохой работы отечественных верфей. "Чрезвычайно тяжелое для русского сердца впечатление", - рапортовал в Санкт–Петербург командир строившегося в Тулоне крейсера "Светлана" капитан 1–го ранга Алексей Михайлович Абаза. Французы "покачивали головами и переглядывались".
По верхней кромке брони вдоль всего борта шла 30–40–миллиметровая щель. Ее "прикрывала" замазка. Вываливались заклепки трапов, палубный настил был изготовлен из гнилого дерева. Более того, не были заклепаны даже отверстия в переборках погребов боеприпасов.
В 1900 г. в док Тулона попала мореходная канонерская лодка "Храбрый". Корабль, официально вступивший в строй всего два года назад, уже требовал серьезного ремонта. При осмотре судна выяснилось, что построено оно не лучше "Сисоя Великого". Так, переборки доходили до палубы, щели забиты клиньями и суриком. На броневой палубе зазоры между плитами составляли больше 5 миллиметров, а магистральная водоотливная труба по фланцам давала сильные течи. Более всего изумил французов иллюминатор, выполненный из дерева и покрытый сверху латунью. Ремонт обошелся казне в дополнительные 172 239 рублей.
Примечательно, что, в отличие от погибшего в мае 1905 г. в Цусимском сражении "Сисоя Великого", "Храбрый" отличился изрядным долголетием. Из боевого состава уже Советского флота канонерка была выведена лишь в 1956 г. (правда, после серьезной перестройки).
Впрочем, борец за казенную копейку адмирал Владимир Верховский умер хотя бы своей смертью. Куда печальнее окончил свои дни другой известный борец с воровством - командир легендарного брига "Меркурий" капитан 1–го ранга Александр Иванович Казарский.
Казарский был произведен в мичманы уже в 16 лет, а в 21 год он стал лейтенантом. До назначения командиром брига "Меркурий" в 1829 г., он успел покомандовать бригом "Соперник", а затем и одноименным транспортом. За успешное руководство боем с двумя турецкими линейными кораблями его наградили орденом Святого Георгия четвертой степени, досрочно произвели в капитаны 2–го ранга и назначили флигель–адъютантом императора Николая Первого. Как и всем офицерам–членам экипажа "Меркурия", командиру брига была назначена пожизненная пенсия в размере двойного оклада жалованья.
Затем Казарский командовал фрегатом "Поспешный" и линкором "Тенедос". С 1831 г. он исполнял "особые поручения" императора и в том же году был произведен в капитаны 1–го ранга.
Умер Казарский в 35 лет во время ревизии Черноморского флота. Утверждали, что он был отравлен.
Ревизия Черноморского флота была проведена, в основном, в 1832 г. Специальная комиссия Адмиралтейств–совета обнаружила в финансовых отчетах за два предыдущих года массу "нестыковок", однако главный командир Черноморского флота и портов Черного моря адмирал Алексей Самуилович Грейг отказался менять что–либо в отчете. На напоминание императора Николая Первого том, кто несет личную ответственность за финансовые недочеты, главный командир ответил:
"К проверке таковых сведений по обширности и многосложности их главный командир не имел, и не имеет никаких средств".
Второго августа 1833 г. в Черноморском флоте началась эпоха Михаила Петровича Лазарева.
Обратимся к номеру журнала "Русская старина" за июль 1886 г. В нем были опубликованы воспоминания некоей Елизаветы Фаренниковой, описавшей последние часы моряка:
"Много было потом толков о загадочной кончине Казарского, вероятных и невероятных, правдоподобных и неправдоподобных. Говорили, что когда он приехал в Николаев, то остановился у одной немки, которая имела чистенькие комнатки для приезжих. Гостиниц тогда еще не было в Николаеве. Когда случалось ей подавать обед или ужин, он всегда просил ее попробовать каждое блюдо и тогда уже решался есть. Казарский был предупрежден раньше, что посягают на его жизнь; оно и понятно: молодой капитан 1–го ранга, флигель–адъютант был назначен ревизовать, а во флоте были тогда страшные беспорядки и злоупотребления. Делая по приезде визиты кому следует, Казарский нигде ничего не ел и не пил, но в одном генеральском доме дочь хозяина поднесла ему чашку кофе. Казарский, рыцарски любезный с дамами, не в состоянии был отказать красавице и принял от нее чашку; в приятном разговоре он незаметно выпил весь кофе и через несколько минут почувствовал дурноту. Приехав домой, Александр Иванович послал тотчас за доктором, но, как была молва, и доктор оказался в заговоре. Вместо того чтобы дать сейчас противоядие, тем более что сам больной кричал: "Доктор, спасайте: я отравлен!", эскулап посадил больного в горячую ванну. Из ванны его вынули уже полумертвым".
По другой версии, капитану 1–го ранга поднесли бокал шампанского, куда была добавлена отрава.
Судя по всему, использованный убийцами яд относился к категории сильнодействующих - "голова, лицо распухли до невозможности, как уголь; руки опухли, почернели, аксельбанты, эполеты - все почернело".
Ничего не изменилось даже после катастрофической для русского флота Русско–японской войны. Вот что писал в 1908 г. один иностранный публицист:
"Производит почти анекдотическое впечатление, что японский флот требует 29 млн иен по обыкновенному бюджету, тогда как русский, даже и после его уничтожения, обходится в 104 млн рублей, а в 1905 г. он стоил даже 117 млн рублей".
Для справки - 29 млн иен в 1908 г. соответствовали 28,13 млн рублей.
Помимо "сильных мира сего" казнокрадством не гнушались и офицеры чином пониже.
Командир миноносца "Бедовый" Николай Васильевич Баранов сдал в Цусимском сражении вместе со своим кораблем также и командующего русской эскадрой вице–адмирала Зиновия Рожественского. Когда русская команда покидала 350–тонный миноносец, пожитки командира уместились лишь в 14 чемоданах. Кроме того, как утверждали злые языки, имел собственный каменный дом в центре Санкт–Петербурга, а также дачу в Сестрорецке.
За "непополненную растрату" в размере 22 054 рублей и 76,5 копейки "к отдаче в исправительное арестантское отделение на два года и четыре месяца с исключением из службы и лишением воинского звания, чинов, ордена Святого Станислава 3–й степени, дворянских и иных особенных прав и преимуществ" был приговорен в начале 1915 г. бывший лейтенант Михаил Михайлович Домерщиков. Офицер (он служил ревизором бронепалубного крейсера 2–го ранга "Жемчуг") передал эту весьма значительную сумму денег в 1906 г. "в пользу жертв революции", а в январе 1907 г. исчез в неизвестном направлении. В эмиграции он жил в Нагасаки (работал наборщиком в русской революционной типографии), Сиднее и Новой Зеландии.
Примечательно, что в том же 1915 г. Домерщиков получил полный бант Знака отличия Военного ордена и уже в сентябре был восстановлен в чине.
В 1916 г. в собственной каюте смертельно ранил себя из браунинга "малого калибра" командир линкора "Полтава" барон Владимир Евгеньевич Гревениц. Причиной называли растрату казенных средств в размере 6554 рублей и 32 копеек. Деньги предназначались на проведение "покрасочных работ" на дредноуте. Спасти барона не смогли, и он умер через девять дней после операции по извлечению пули.
Интересна и судьба участника Бородинского сражения 1812 г. адмирала Павла Андреевича Колзакова. В 1863 г. он был вынужден уйти в отставку за упущение, давшее возможность его сотруднику (кстати, в гражданском генеральском чине тайного советника) допустить растрату более миллиона рублей. Адмирал был предан суду "за бездействие власти" и лишен звания генерал–адъютанта. Впрочем, уже в 1855 г. он был возвращен на службу и вновь стал генерал–адъютантом, а еще через год был награжден алмазными знаками ордена Святого Александра Невского.
Не забывали морские офицеры и о необходимости дачи взяток, как тогда говорили - "Иван Иванычам". Борзых щенков, возможно, из дальних плаваний не привозили, но дорогими сигарами портовых чиновников угощали часто. Например, для того, чтобы "доставить к борту баржу" для вывоза нечистот.
Естественно, взятки приходилось давать не только "своим", но и представителям, скажем так, "смежных" ведомств. В качестве примера приведем историю, связанную с подготовкой академиком Алексеем Крыловым экспедиции, которой предстояло изучить системы успокоения качки для российских линкоров–дредноутов.
Для ускорения работ потребовалось снабдить членов экспедиции дипломатическими паспортами, а груз маркировать как дипломатическую почту. Выяснилось, впрочем, что дипломатический (его еще называли "командировочный") паспорт для чинов Морского ведомства делается исключительно с "высочайшего соизволения", причем волокита продлится не менее двух недель. В МИДе же Крылова лишь зря посылали из кабинета в кабинет.
Пришлось пойти на "военную хитрость".
"Выхожу в коридор, стоит курьер, нос луковицей, ярко–красный. Подхожу, сую в руку пятирублевый золотой:
- Скажите, голубчик, мне надо получить командировочный паспорт и пропуска на 15 мест разных вещей, чтобы их в немецких таможнях не досматривали. Ваши генералы меня от одного к другому гоняют, никакого толка не добьюсь, проводите меня к тому делопроизводителю, который этими делами ведает.
- Пожалуйте, Ваше превосходительство, это Иван Петрович Васильев.
Вводит меня в комнату, где сидели чиновники и машинистка, и начинает ему объяснять техническим языком, что мне надо:
- Вот, Иван Петрович, его превосходительство изволит ехать в Гамбург. Им надо командировочный паспорт и открытый лист на 15 мест вещей.
Подходит Васильев к конторке, открывает ее, и я вижу в ней кипу паспортов, вынимает один из них:
- Фамилия, имя, отчество Вашего превосходительства?
Вписывает и вручает мне паспорт, выдаваемый только с "высочайшего соизволения".
- Вещи у Вас с собой?
- Нет, их 45 пудов, они на заводе.
Обращается к курьеру:
- Петров, возьмите 15 ярлыков, вот этот открытый лист, печать, сургуч, шпагат, одним словом, все, что надо, поезжайте к 10 часам утра по адресу, указанному его превосходительством, и опечатайте все, как полагается.
Поблагодарил я Васильева самыми лестными словами.
На следующий день в 10 часов утра является Петров со всем своим снаряжением, опечатывает все ящики, как полагается, вручает мне открытый лист, получает пяти–и десятирублевый золотой, величает меня "ваше сиятельство"и, видимо, вполне довольный, уезжает.
Когда я рассказал это членам моей комиссии и показал наш багаж, они ни глазам своим, ни ушам верить не хотели".
Были, естественно, и другие виды преступлений.
Так, будущий вице–адмирал Петр (Питер) Петрович Бредаль был разжалован на три месяца в матросы за избиение подчиненного ему офицера. Впрочем, тогдашний командир линейного корабля "Святой Александр" был досрочно амнистирован.
Захарий Данилович Мишуков (будущий адмирал) за 15–месячный прогул был "лишен жалования и выслуги за данное время". Суть "прогула" заключалась в том, что офицер не мог более года добраться из Астрахани (он был главным командиром тамошнего порта) до Санкт–Петербурга. Даже учитывая качество тогдашних дорог, срок, согласимся, невероятный.
А вот пример ревностного служаки адмирала Петра Ивановича Ханыкова. С 1791 г. он командовал различными эскадрами в Балтийском и Северном морях (включая отряд из 12 линейных кораблей и восьми фрегатов в британских водах). С 1801 г. Ханыков командовал Кронштадтским портом и, по сути, Балтийским флотом.