"Онпривел меня в кают–компанию, просторную комнату внизу, на кубрике, без окон, но с люком наверху, чрез который падает обильный свет. Кругом помещались маленькие каюты офицеров, а посредине насквозь проходила бизань–мачта, замаскированная круглым диваном. В кают–компании стоял длинный стол, какие бывают в классах, со скамьями. На нем офицеры обедают и занимаются. Была еще кушетка, и больше ничего. Как ни массивен этот стол, но при сильной качке и его бросало из стороны в сторону, и чуть было однажды не задавило нашего миньятюрного, доброго, услужливого распорядителя офицерского стола П. А. Тихменева".
Впрочем, первое время кают–компания показалась Гончарову не слишком уютной из–за ее соседа снизу - крюйт–камеры, где хранился артиллерийский и ружейный порох. Что же представляло собой это страшное место?
Прежде всего, его строго изолировали от других кают из–за повышенной пожаро–и взрывоопасности. Помещение было отделено от других частей корабля более чем пятидюймовым (130 мм) каркасом, который был обшит с двух сторон "в паз" 30–миллиметровыми досками. Затем наружные доски как следует промачивали насыщенным раствором квасцов и покрывали листами жести. Стыки тщательно пропаивались.
Внутри крюйт–камера обшивалась свинцовыми листами толщиной 1,6 мм; стыки также запаивались. Пол защищался жестью и свинцовыми листами. Поверх свинца шел толстый слой плотного войлока.
С остальными помещениями корабля пороховой погреб соединялся тамбуром и двумя дверьми, с грубошерстной шторой, которая препятствовала проникновению воздуха. Фонарь со свечкой внутри располагался вне камеры, причем стекло в фонаре было двойное. Имелась также система затопления на случай пожара.
Кают–компания эскадренного броненосца "Орел" состояла из четырех помещений.
Главной была, скажем так, "столовая зала", значительную часть которой занимал длинный обеденный стол, рассчитанный на 32 человека. 32–м был командир корабля, который занимал место напротив старшего офицера, сидевшего во главе стола. Чаще всего это место было не занято, ибо командир появлялся в кают–компании только по приглашению офицеров. Кроме командира, почетное место могло быть предложено и кому–либо из гостей судна, а также адмиралу, в том случае, если его приглашали посетить кают–компанию.
Часть стола, расположенная по левую руку от старшего офицера, называлась "кормой" и была наиболее почетной. Здесь были места старших специалистов корабля (старшего минного офицера, старшего артиллерийского офицера, старшего штурманского офицера, старшего судового механика), ревизора, а также других лейтенантов и старшего судового врача.
Справа сидели мичмана, священник, содержатели, а также офицеры военного времени - прапорщики по морской части и прапорщики по механической части. Эта часть именовалась "баком".
В чем же причины таких названий для частей кают–компанейского стола? Здесь снова нужно вспомнить традицию, в соответствии с которой в корме исторически находились офицерские каюты, а в носовой части корабля - на баке - жили матросы и унтер–офицеры. Таким образом, рассадка за столом, по сути, копировала корабельную иерархию, но уже в масштабах кают–компании.
Добавим также, что никому другому и ни при каких обстоятельствах нельзя было занимать места старшего офицера, старшего механика и старшего штурманского офицера. Другие места были закреплены за каждым из офицеров корабля, но могли предоставляться и гостям при отсутствии хозяина.
Кроме стола и стульев, в "обеденном зале" располагалось шесть кресел, два дивана, книжный шкаф и неизменное пианино.
За поперечной переборкой находилось разделенное продольным траверзом почти пополам еще одно помещение, предназначенное для отдыха офицеров. Здесь стояли два журнальных стола и еще несколько кресел. Интерьер этого отсека дополняли две пары 75–миллиметровых "противоминных" орудий, стоявших побортно.
Обстановке кают–компаний кораблей 1–го ранга уделялось большое внимание. Так, для набивки мягкой мебели использовался конский волос. На стенах висели картины и гравюры; пол мог быть покрыт не "клеенкой" (линолеумом), а паркетом. Иллюминаторы драпировались тяжелыми бархатными портьерами.
Кают–компания кораблей поменьше имела более спартанскую обстановку. Например, плавучее Морское собрание минных крейсеров (эскадренных миноносцев) типа "Финн" располагало диваном, столом из полированного дерева, двумя буфетами, стульями, зеркалами и часами. Подволоки были зашиты линолеумом, поверх которого наносились цинковые белила.
Теперь перейдем к "пище духовной".
На рубеже XIX и XX вв., когда фонографы и граммофоны были еще достаточно редким явлением, для любителей музыки оставалась только одна отдушина - кают–компанейское фортепьяно. Если же по какой–то причине играть было нельзя, срочно искали выход из создавшегося положения. Рассказывает судовой врач бронепалубного крейсера "Аврора" Владимир Кравченко:
"Несколько слов по поводу нашего кают–компанейского музыкального инструмента. Перенесение его в новое помещение - в командирскую столовую, после того как прежнюю кают–компанию пришлось завалить углем, доставило много трудов и смеха. (Это происходило еще до моего прибытия на переходе из Габона в Грейт-Фиш-Бей.) Вначале, когда наваливали уголь, пришли к заключению, что пианино по его величине невозможно пронести сквозь извилистый и узкий коридор, соединяющий прежнюю кают–компанию с новой. Поэтому решено было оставить его на старом месте и закутать брезентами ввиду соседства угля. Но через сутки наши музыканты соскучились без него, открыли брезенты и нашли, что пианино уже пострадало: звук, дескать, стал глуше. Тогда двое энергичных мичманов решили его разобрать и в таком виде перенести. Над ними трунили, смеялись, однако разборка шла с такой спешностью, что около них скоро образовались целые горы разных винтов, палочек, кусков дерева и т. п. В конце концов две выдающиеся части, на которых помещается клавиатура, не поддались разбору, оказались великолепно приклеенными. Этот эпизод привел всех в уныние, и было решено разобрать косяки дверей железной переборки. Долго стучали, ломали; наконец, с великим трудом удалось втащить пианино в узкий кривой коридор, где снова надо было устранить массу препятствий. К 11 часам вечера пианино допутешествовало до входных дверей новой кают–компании, которые также оказались узкими и были облицованы железом, так что всякое расширение оказалось невозможным. Обливавшиеся потом инициаторы переноса злились, противники злорадствовали и хохотали до упаду; советы и остроты сыпались со всех сторон, обстоятельства становились критическими, и из трагикомедии легко могла бы выйти трагедия. Все уже отступились, когда явился старший офицер и решил, что кусок пианино надо отнять. Посыпались насмешки: как это - пилить пианино. Но, действительно, это был единственный исход. И вот появился судовой плотник с пилой и начал пилить пианино. Думаю, что звуков пиления пианино никто еще никогда не слыхивал, а потому в одной группе офицеров раздался гомерический хохот, а в другой - плохо скрываемая злоба и досада. Когда был отпилен порядочный кусок, остатки пианино внесли на место, и стараниями тех же двух инициаторов оно снова было собрано к двум часам ночи. Плотник искусно приделал отпиленную часть, и офицеры стали снова извлекать увеселяющие звуки".
Добавим в этой связи, что в кают–компании "Авроры" и в наши дни стоит пианино. Но это не тот самый знаменитый инструмент, что пилил корабельный плотник под руководством офицеров крейсера. Сейчас посетители корабля–музея могут наблюдать фортепьяно с императорской яхты "Полярная Звезда". Что же касается реликвии, прошедшей Цусиму, то о ее судьбе автору, увы, ничего не известно.
С Петровских времен было заведено, что сервировка кают–компанейского стола должна находиться на должном уровне. Для парадных случаев существовали серебряные приборы и хрусталь; даже в дальнем плавании были обязательны салфетки и другие аксессуары, положенные в приличном обществе. Например, указ Петра Великого от 1720 г. требовал иметь на кораблях два вида бокалов - зеленого стекла и прозрачного стекла. Из первых надлежало пить белое вино, а из вторых - красное.
Ревнители морских традиций в точности соблюдали петровское указание. Так, один из товарищей гардемарина Ашанина, приглашенного на завтрак к адмиралу, рекомендует ему наливать белое вино в зеленую рюмку, а красное - в маленький стакан. В противном случае флагман мог "взъерепениться".
Отметим, что сервировка для кают–компанейских столов отпускалась всегда "из казны". Поэтому на упомянутые выше серебряные приборы, а также посуду часто наносили монограмму корабля.
По–особому происходили трапезы в шторм.
На обеденном столе жестко закреплялась специальная бечевочная сетка (ее еще называли "скрипкой") или решетка, в ячейки которой ставились тарелки и клались приборы. Бутылки, графины и стаканы клались в решетку плашмя. Как писал современник, "вестовые выписывали вензеля и делали необыкновенные акробатические движения, чтобы донести блюда по назначению и не разметать яства по полу. Приходилось выбирать моменты и обедающим, умело ими пользоваться, чтобы благополучно донести вилку до рта, не разлить вина или не обжечься горячим чаем, который подавался в стаканах, завернутых в салфетку".
Использовался и другой вариант. На сохранившихся до сей поры старых парусниках (например, на сильно выгоревшем в 2007 г. британском "чайном" клипере "Катти Сарк") можно было видеть крайне любопытный подвесной стол, как раз и использовавшийся в шторм.
К подволоку крепился специальный крюк, к которому на длинной медной штанге приделывалась круглая толстая деревянная столешница диаметром около метра. В ней были проделаны различной глубины "лунки" разного радиуса, в которые было положено вставлять стаканы и плошки с едой.
Таким образом, при сильной качке стол мог принять положение, параллельное палубе клипера.
Впрочем, ни "скрипка", ни другие приспособления от боя посуды не всегда спасали. Как рассказывает один из мемуаристов, в дальних походах зачастую чай приходилось из–за отсутствия стаканов пить из "пустых горчичниц".
За офицерский стол отвечал особый человек - "содержатель кают–компании". Его бюджет формировался из "столовых денег", которые полагались офицерам. Он закупал продукты, которые позже передавались офицерскому коку, и следил за разнообразием меню.
По уставу содержателя кают–компании офицеры должны были переизбирать каждые три месяца, однако на практике бывали и "вечные содержатели", которые исполняли свои обязанности на протяжении всего срока службы на том или ином корабле. Теоретически содержателя можно было заменить и "вольным" буфетчиком, однако шли они во флот крайне неохотно, поскольку "кочевая" морская жизнь нравилась не всем. Кроме того, буфетчику нужно было платить жалованье, что увеличивало расходы офицеров.
Если несколько кораблей находились в ремонте либо одновременно оказывались в порту на какое–то относительно длительное время, то очень часто обязанности "кормильца" возлагались на одного из содержателей. Вот что пишет в своем дневнике знакомый нам Георгий Карлович Старк, уже произведенный в старшие лейтенанты и недавно принявший командование эскадренным миноносцем "Сильный" (май 1912 г., корабль находится в ремонте в Кронштадте):
"Столуемся все вместе на барже, около которой мы стоим. Кормит нас механик "Деятельного", отличный хозяин. Во внутреннем плавании я меньше 35 рублей в месяц не платил, а тут платим не более 25 рублей и едим безукоризненно, но он строго требует, чтобы в случае отсутствия ему давали бы знать. Нас столуется 18 человек, а вечером часто бывает, что остается трое, на этом он строит свой расчет".
Услугами содержателя кают–компании мог пользоваться и командир корабля. Правда, в этом случае он вносил полуторную плату - как мы помним, он питался у себя в каюте, т. е. отдельно.
Но очень часто бывало наоборот - содержатель кают–компании оказывался совершенно неспособен обеспечить своих сослуживцев "вкусной и здоровой пищей", в результате чего смещался со своего поста. И это неудивительно - нив Морском корпусе, ни в Морском инженерном училище "содержателей" никто специально не готовил. А хозяйственные люди всегда были большой редкостью и большой ценностью. Рассказывает судовой врач бронепалубного крейсера 2–го ранга "Изумруд" Владимир Кравченко:
"У нас произошла смена министерства. Консервы, танжерскиефрукты по недосмотру загнили в провизионном погребе и отравили воздух в каютах. Мы и так ели невозможно, а теперь в заключение уже и перерасход появился. Пришлось выбирать нового заведующего кают–компанейским столом, более опытного".
Некоторые содержатели один–два раза за кампанию устраивали для соплавателей пирушки, в ходе которых их таланты раскрывались особенно многогранно. Ознакомимся, к примеру, с меню такого застолья, имевшего место быть на винтовом транспорте "Артельщик" летом 1904 г. Стол просто ломился от яств.
Холодные закуски были представлены селедкой, балыком, икрой, миногами, солеными огурцами; горячие - биточками в сметане, сосисками в томате, гречневой кашей с луком и яйцами. Затем подали кулебяку с визигой и свежей рыбой, бульон и жареную дикую козу. В качестве десерта присутствовали трубочки со сливками из либавской кондитерской Боница. Не были забыты и крепкие напитки - господа офицеры вкушали простую водку, рябиновку и зубровку, мадеру и херec. К кофе появился коньяк и виски.
Обитателями кают–компаний часто бывали и животные. Иногда это приводило к курьезам. Рассказывает Гаральд Карлович Граф:
"Членом кают–компаниичислился также и серый попугай с красной головкой, который знал немало слов и даже произносил короткие фразы. Особенно отчетливо он говорил много раз повторяемые фразы вроде: "вестовой, чаю", "позвать вахтенного", "вестовые, подавать" и т. п. Благодаря этому даже получались смешные недоразумения: то вестовой без надобности приносил чай, то преждевременно начинали подавать еду. Старший офицер, когда раздражался на своего вестового, то ругал его дураком, а звали его Степаном. Попка отчего–то это особенно подхватил и часто, сидя на своей жердочке, непрерывно повторял: "Степан - дурак, Степан - дурак". Это привело в будущем к очень неприятному инциденту. Когда морской министр вице–адмирал Степан Аркадьевич Воеводский делал смотр крейсеру и, проходя через помещение кают–компании, остановился перед жердочкой попугая, то тот стал настойчиво повторять: "Степан - дурак, Степан - дурак". Все от неожиданности не знали, что делать, а попугай все повторяет свое: "Степан - дурак". К счастью, министр сделал вид, что он не разбирает, что тот говорит, и поторопился отойти от попугая. Но неизвестно, как он к этому отнесся. Не подумал ли он, что это злая шутка, тем более командир и старший офицер очень расхваливали попугая".
Глава 13. Питание и здравоохранение
О том, что на корабле кухня именуется камбузом, знают все. Но что же означает слово камбуз?
Изначально "камбузом" называли кирпичную либо чугунную печь в носовой части судна. В петровские времена слово практически не употреблялось - камбуз именовался "поварней". Само же слово "камбуз" происходит от голландского выражения kombuis и означает "судовая кухня".
Любопытно, что словарь Владимира Даля производит от камбуза такое каспийское выражение как "конфуз". Означает оно "носовую часть кусовой лодки, где хранятся съестные припасы и где место кашевара, кока".
Кстати, в Петровские времена слово "конфуз" никакого отношения к кухне не имело. "Оконфузить" означало заставить кого–то признать свою ошибку или даже преступление. Напомним, что именно слово "конфузия" употреблял в книге Юрия Германа "Россия молодая" таможенник Афанасий Крыков в случае обнаружения контрабанды.
У нижних чинов и у офицеров камбузы были разными. Размещались они на верхней палубе и для снижения пожарной опасности обкладывались специальными негорючими материалами (в разные годы - от кирпичей до бетонных плиток).
Отметим также, что на парусниках существовал обычай гасить огонь в камбузе в половине девятого вечера в целях пожарной безопасности. Это правило сохранялось даже на многих железных кораблях до конца XIX в.
Вокруг камбуза всегда существовала группа матросов, помогавшая коку "на общественных началах". Взамен они получали возможность погреться у жарких котлов, а также "побаловаться чайком" (при наличии собственной заварки).
С третьей четверти XIX в. корабельная "поварня" приобрела вид большой медной печи, в которую было вмонтировано несколько котлов - один обязательно для кипятка.
На больших кораблях было несколько камбузов.
Так, на линейном корабле "Андрей Первозванный" было два командных камбуза (на 800 и 250 порций), а также три отдельные плиты, на которых готовилась пища для адмирала и командира корабля, для офицеров и кондукторов (31 человек и 24 человека соответственно). Кроме того, на корабле имелось две хлебопекарни и квашня с тестомешалкой. Добавим, что посуда мылась опресненной водой в специальной посудомоечной машине.
Камбуз должен был располагать большим количеством различной утвари. Так, Морской устав императора Петра Великого в числе "каютных припасов" упоминает два вида котлов, два вида "кастролов" (кастрюль), четыре вида сковородок, а также два вида "уполовников", блюда, ендовы и "большой стол".