"Он шел из Нагасаки совместно с "Азией" (флаг адмирала Асланбегова). Адмиралу вздумалось поучить "Разбойника" морскому делу, приказав ему в океане на полном ходу резать себе (т. е. "Азии") корму, при этом требовалось резать "тонко", т. е. как можно ближе пройти с шиком к адмиральской корме… "Разбойник" обрезал раз, обрезал второй раз. "Береговой" адмирал каждый раз поднимал сигнал "ближе". В третий раз "Разбойник" угодил ему в корму: снес катер, отрезал кормовой планшир и снес гафель с флагом; себе снес бушприт со всей оснасткой и обломал форштевень. Забава адмирала (по прозвищу "бум–бум эфенди") обошлась недешево".
Напоследок стоит сказать про праздники и другие торжественные мероприятия, которые русские корабли, согласно международным правилам хорошего тона, должны были проводить в иностранных портах и в которых должны были участвовать офицеры и команда.
Так, в ходе кругосветного плавания на парусно–винтовом корвете "Витязь", капитан 1–го ранга Степан Осипович Макаров устроил "гуляние" для вождя и жителей острова Нукагава (Маркизские острова). Жене, Капитолине Петровне, Макаров об этом событии писал следующее:
"…Здесь мы наделали большого шуму. Я устроил народное гулянье, на которое пригласил весь народ. "Благородных", т. е. таких, которые ходят в галстуках, угощали на стульях, а остальных – на разостланном парусе. Все это в тени пальмового сада. Дам различали так: которые намазаны пальмовым маслом, тех сажал на парус, а которые напомажены, тех на стулья… Гулянье вышло прекрасное. Наши матросы отличались в танцах, каначки тоже танцевали. Вчера была охота, причем все жители поднесли мне подарки, куски какой–то материи… Сегодня на корвете танцы, после чего мы уходим в море…".
В более цивилизованных местах для отцов городов и верхушки населения устраивались балы и банкеты прямо на борту. Особенно подходили для этого парусники, с их незанятыми надстройками палубами. Их прикрывали тентами, а орудия перевозили в нос, драпируя флагами.
Матросы, за исключением вахтенных и вестовых, все празднество находились в жилой палубе. Что же касается офицеров и гардемаринов, то им снова надлежало быть в парадной форме. Часть кают превращалась в дамские будуары, где представительницы прекрасного пола моли переодеться и привести себя в порядок, а также освежиться прохладительными напитками.
В случае прихода русского корабля в столицу дружественной державы офицеров, случалось, звали на высочайшие приемы к местным монархам. Приглашенным следовало быть, опять–таки, в парадной форме. Августейшая особа, в свою очередь, могла пожаловать мореплавателей орденами, соответствующими их чинам. К примеру, гавайским орденом Капиолани – довольно распространенным среди российских офицеров третьей четверти XIX в.
Случалось, что приход кораблей русского флота в тот или иной порт был связан с необходимостью помочь местному населению. Так, после катастрофического землетрясения 28 декабря 1908 г. в итальянском портовом городе Мессина первым в гавань прибыл русский Гардемаринский отряд под командованием контр–адмирала Владимира Ивановича Литвинова. То, что творилось в городе при полном попустительстве властей, трудно себе представить.
"Один итальянец нам рассказывал, что он был засыпан, у него погибли отец, мать и сестра. Проходивший мимо итальянский офицер предложил его отрыть (он был засыпан по шею), но предложил отдать за это свои кольца с рук. К счастью для него, проходил русский офицер, который откопал его, напоил и дал три франка. Главный архитектор города рассказывал командиру еще более ужасные вещи: итальянские солдаты только и делали, что грабили город. Он рассказывал про несколько случаев, когда солдаты живым людям отрубали пальцы, чтобы снять кольца", – писал в дневнике будущий контр–адмирал Георгий Карлович Старк.
В итоге контр–адмирал Литвинов ввел своей властью в городе чрезвычайное положение, что было несколько позже подтверждено итальянским королем Виктором Эммануилом.
Благодарные мессинцы выбили в честь русских моряков специальную медаль, забрать которую было поручено крейсеру "Аврора". В первую же ночь аварийной партии крейсера пришлось участвовать в тушении большого пожара на берегу – городская пожарная команда приехала с большим опозданием. Наградой русским морякам стали также 1800 апельсинов и столько же лимонов.
По иронии судьбы, экипаж "Авроры" спустя всего восемь дней снова должен был бороться с огнем – на сей раз в испанском порту Малага. "Положительно мы превращаемся в пожарную часть, а я, в брандмайора", – иронизировал Старк.
Как известно, Российская империя входила в число великих держав планеты. В связи с этим часть кораблей, как тогда говорили, "находилась на станции" в портах, где было необходимо постоянно демонстрировать русский флаг. Так что суда несли не только представительские, но и дипломатические функции. Именно пребыванием на станции объяснялось то, что в момент начала Русско–японской войны, чужом и контролируемом, по сути, японцами порту Чепульпо оказался крейсер "Варяг" и канонерская лодка "Кореец".
Обычно службы станционера можно было отнести к разряду "непыльных". Например, офицеры такой "боевой единицы", как черноморский пароход "Колхида", практически ежегодно получали от турецкого султана ордена "Османие" и "Меджидие". Дело в том, что пароход являлся станционером в Стамбуле и, по совместительству, яхтой посла Российской империи в Турции.
При этом практически никакого боевого значения "Колхида" уже давно не имела. Это был колесный пароход постройки 1866 г., вооруженный двумя мелкими пушчонками для производства салютов. Экипаж судна на 1904 г. составляли семь офицеров и 35 матросов (отметим, что на момент вступления корабля в строй удавалось обходиться лишь пятью офицерами).
Бывали и случаи, когда командир станционера старался провести время своего командования с максимальной пользой для флота.
Так, в 1881–1882 гг. русским военным пароходом "Тамань", находившимся на станции в том же Стамбуле, командовал капитан 1–го ранга Степан Осипович Макаров, будущий знаменитый российский флотоводец. За недолгое время командования кораблем ему удалось опытным путем доказать наличие в проливе Босфор двух течений, противоположных друг другу.
Глава 3. Питие и сознание
После прочтения в юношеском возрасте знаменитого романа Алексея Силыча Новикова-Прибоя "Цусима" я, как помнится, впал в состояние полного шока. Получалось, что свой беспримерный кругосветный переход русская эскадра совершила, ведомая офицерами, любившими при первой возможности "заложить за воротник". Причем матросы не сильно отставали от офицеров.
Но пробуем посмотреть на ситуацию с питием в Русском флоте как можно более непредвзято. Для начала обратимся к знакомому нам уже Морскому уставу императора Петра Великого. Царь, как известно, любивший в свободное время активно поучаствовать в "баталиях с Ивашкой Хмельницким", в часы служебные к пьяницам был просто беспощаден.
Тем, "кто придет на вахту пьян", полагалось крайне суровое наказание. У офицера на первый раз вычитали месячное жалованье. При повторении проступка следовало лишение чина на время либо навсегда. Матроса ожидало "биение у машты". Исключений не делалось.
Жестокая кара ожидала и тех моряков, "кто во время бою на карауле, в ходу на парусах, или всегда пьян и непотребен будет". В бою или в виду неприятеля их полагалось "лишать живота", вне зависимости от чина. Если же проступок обнаруживался при нахождении в карауле, то "лишение живота" могло быть заменено вечной или длительной ссылкой на галеры, "по важности вины". Пьянство в момент плавания под парусами гарантировало офицеру потерю месячного жалованья, а рядовому – наказание "кошками" у мачты.
Особо оговаривалась и ответственность начальства.
"…Командиру корабля надлежит за подчиненными своими обер– и ундер–офицерами и рядовыми смотреть, дабы в трезвости были, и наказывать оных по обстоятельству дела; а ежели который офицер часто будет употреблять, или в прочих непотребностях явится, то перьво вычетом жалования наказывать; а ежели не уймется, то о том донести командующему флотом. И тогда, ежели иноземец, без апшиду выбит будет, а если подданной, лишением чина или прочим названием наказан будет", – гласит Устав.
Не были забыты и те, "кто в пьянстве зло учинит, или дело свое пренебрежет". В этом случае требовалось не только "извинением прощение получить". Преступник должен был "по вине вящщею жестокостью наказан имеет быть, яко пренебрегатель своей должности".
Не изменились традиции и в XIX веке.
"…У большинства людей, незнакомых с бытом моряков на море, почему–то существует странное и решительно ни на чем не основанное мнение, будто морские офицеры в плавании злоупотребляют в кают–компании крепкими напитками, или "заливают морскую скуку". Это величайший вздор из всех вздоров. Даже тени чего–либо подобного нет в действительности, – писал в 80–х гг. XIX в. литератор и военный публицист Всеволод Владимирович Крестовский. Для моряка в море "нет скуки", так как скучать ему попросту некогда. – В море моряки пьют менее, чем где–либо. Рюмка водки перед закуской, рюмка марсалы за обедом – вот и все, да и эту–то дозу принимает далеко не каждый".
Откровенно говоря, морскому офицеру на корабле и действительно выпивать было особо и некогда. Начнем с того, что он ежедневно четыре часа проводил на вахте. Были у него и другие обязанности. Например, исполнявший обязанности (как тогда говорили – "исполнявший должность") младшего офицера кадет Морского корпуса Владимир Ашанин (за этим именем скрывается в повести Константина Михайловича Станюковича "Вокруг света на "Коршуне"" сам автор книги) сразу же по прибытии на корабль получил от старшего офицера массу обязанностей и задач.
Вместе с четырьмя уже окончившими курс Морского корпуса гардемаринами еще несовершеннолетний кадет должен исполнять обязанности подвахтенного – т. е. помощника вахтенного начальника (в конце XIX – начале XX в. эта должность именовалась "вахтенный офицер"). Володе необходимо было постоянно находиться на баке корабля и следить за выполнением приказаний вахтенного начальника. В его обязанности входило наблюдение за парусами на фок–мачте (минимум три – фок, фор–марсель и фор–брамсель), кливерами, часовыми на носу (впередсмотрящими) и за исправностью носовых огней.
Вне вахт юному моряку предстояло помогать офицеру, который заведовал одним из матросских кубриков, самостоятельно заведовать и отвечать за исправность командирского вельбота (шестивесельной разъездной шлюпки). Кроме того, согласно судовому расписанию, во время авралов он должен был неотлучно находиться при командире корвета.
Ашанину также настоятельно рекомендовалось познакомиться с паровой машиной корвета (ему предстояло гардемарином нести и машинные вахты), а также "навостриться" по штурманской части. Как видим, в плавании свободного времени оставалось довольно мало.
Добавим, что после производства в гардемарины в круг обязанностей молодого моряка вошло и заведование двумя артиллерийскими орудиями корвета.
Не стоит забывать и о том, что подавляющее большинство офицеров во время Станюковича были "строевыми", а не специалистами – исключение составляли артиллеристы, штурманы и инженер–механики. Ситуация коренным образом изменилась к началу ХХ в.
Возьмем, к примеру, офицерский список эскадренного броненосца "Ослябя" на начало 1904 г. На корабле числятся 26 человек командного состава. Отметем двух врачей и священника, а также командира со старшим офицером. Остается 21 офицер, из которых лишь семеро – вахтенные начальники и вахтенные офицеры, отвечающие (теоретически) лишь за несение вахт.
Получается, что 14 офицеров были специалистами в какой–либо области. В списках корабля числится ревизор (ответственный за финансово–хозяйственную часть "Осляби), два минных офицера (отвечали также за электроснабжение корабля и работу всех электроприборов), три артиллериста, два штурмана и инженер–механик.
Но вернемся к вахтенным начальниками и вахтенным офицерам. Каждый из них вне вахты выполнял обязанности типа тех, что были возложены на кадета Ашанина, а также командовал плутонгом (группой) артиллерийских орудий своего корабля. Часть офицеров стояла во главе рот, на которые делились матросы боевых кораблей (эскадренных броненосцев, броненосцев береговой обороны и крейсеров).
Еще большей была концентрация офицеров–специалистов на кораблях размером поменьше – канонерках и миноносцах.
Командный состав мореходной канонерской лодки "Кубанец" состоял из 11 человек, включая врача (священника кораблям 2–го ранга, к которым относились мореходные канонерки, не полагалось). Помимо командира и старшего офицера, а также уже лишь двух вахтенных начальников (вахтенных офицеров не было), канонерка имела на борту ревизора, минного офицера, артиллериста, ревизора, штурмана и двух инженер–механиков.
В списках миноносца "Бедовый" (именно на нем спустя год будет сдан японцам при Цусиме вице–адмирал Зиновий Петрович Рожественский) было лишь пять офицеров. Среди них – командир (старшего офицера, так же как и врача, священника, штурмана и ревизора, на корабле не было), два вахтенных начальника, командовавшие в бою артиллерией и минными (торпедными) аппаратами, минер и старший судовой механик. Впрочем, и численность нижних чинов на "Бедовом" была невелика – всего 58 человек против 169 на "Кубанце" и 754 – на "Ослябе".
Было бы неправдой, однако, сказать, что офицеры флота были поголовно трезвенниками.
Начнем с того, что для обитателей кают–компании существовало понятие "казенного вина". Речь шла, правда, не о водке, а о мадере, которую полагалось предлагать каждому офицеру за обедом и за ужином.
Вполне возможно, что немалую роль в репутации моряков как беспробудных пьяниц сыграли люди типа лейтенанта Ивана Александровича Нелидова, изобретателя знаменитой в свое время "нелидовской настойки" и известного флоту под прозвищем "дядя Ваня". Это была обычная "казенная" водка, настоянная на красном стручковом перце до темно–вишневого оттенка. Обычно ее добавляли в рюмки по нескольку капель, и только сам "изобретатель" рисковал употреблять ее в чистом виде. Флоту была известна жутковатая история о том, как две дамы–иностранки по время приема на корабле, где служил "дядя Ваня", как–то спутали "нелидовку" с "вишневкой". Дегустация чуть было не обернулась летальным исходом.
Но все–таки, несмотря на наличие в списках Российского Императорского флота людей типа "дяди Вани", о гомерическом пьянстве говорить не приходилось. Свидетельством тому могут быть как воспоминания моряков, так и людей, не имевших к флоту прямого отношения. К примеру, адмирал Николай Оттович фон Эссен, герой Русско–японской войны, командовавший в первые годы Первой мировой войны Балтийским флотом, по свидетельству современников, "был беспощаден", если причиной посадки кораблей на мель оказывался алкоголь.
Случалось, что командиры кораблей требовали списания пьяниц на берег. Слово уже знакомому нам контр–адмиралу Старку:
"…С моим старшим офицером я вопрос ликвидировал. В прошлом году осенью, перед выходом в море с крейсерами, я обратил внимание, что старшего офицера нет, говорят, что у него немного болит голова, и мне тогда это показалось странным. На этих днях произошел аналогичный случай: наутро серьезный поход, с вечера у него обед с приятелями, а при съемке с якоря его нет. При возвращении с моря позвал его к себе и сказал: "То, что Вы делаете, есть преступление. Мы идем в серьезную операцию, мы можем нарваться на мину или быть атакованы подводной лодкой, я могу быть ранен или убит, Вам придется принять командование, в таком виде Вы командовать не можете. Вы говорите, что у Вас были старые заслуги, в память их я предоставляю Вам самому искать себе другое место, и мой совет – идите на берег; но я с Вами плавать не хочу"".
Иногда, впрочем, начальство закрывало глаза на пьянство офицеров. Так, в походе Второй эскадры Тихого океана к Цусиме на транспорт "Иртыш" было назначено два новых офицера из запасных чинов флота, оказавшихся на поверку большими любителями спиртного.
"…Оба слишком много пили. Один, исполнявший к тому же обязанности старшего офицера, имел пренеприятный характер; от него всегда можно было ожидать грубость, надменность и невыдержанность, и оттого офицеры и команда его невзлюбили. Не менее неприятные отношения создались у него и с командиром, и часто доходило до столкновений. Вскоре от пьянства у него обнаружились признаки белой горячки, и однажды мы оказались свидетелями очень печального случая: проведя всю ночь за бутылкой, он к утру пришел в совершенно невменяемое состояние, вышел наверх без кителя с обнаженной саблей и, сев на палубу, стал ее рубить", – пишет в своих воспоминаниях капитан 2–го ранга Гаральд Карлович Граф.