Идеология "независимости" - это идеология, ведущая к отчуждению между элитами и народными массами. Национальные элиты, получив право бесконтрольного изъятия добавленной стоимости, стали превращаться в наследные кланы и группы влияния. Сверхсобственность, которую можно передать по наследству в условиях периферийной экономики со слабой государственной властью, склонна формировать сверхкапиталы. Особенно эти тенденции проявляются в национальных республиках периферии. Капитал в несколько миллиардов долларов позволяет структурно влиять на экономику Молдавии или Грузии. В небольших национальных республиках фактически происходит приватизация не только экономики, но и государства. Это часто выражается в парламентской форме правления. Элитам, плотно контролирующим собственность и формирующим сверхкапиталы, важно не допустить восстановления государства, которое сразу же начнет выстраивать свои монопольные схемы в экономике и хозяйстве. В условиях сильного государства, способного контролировать собственность, многим сегодня уважаемым людям с удостоверениями депутатов парламента придется либо сесть, либо отправиться в эмиграцию. В условиях слабой парламентской республики такая деградация может продолжаться годами. Народным массам будут "впаривать" идеологию жертвы и национального эгоизма, а на этом фоне элиты будут создавать новые конфигурации власти и собственности, заключая династийные браки и сращивая капиталы на уровне семей. Такие процессы проходили и проходят повсеместно, начиная с "незалежных" Молдавии, Украины и Таджикистана и заканчивая Российской Федерацией.
Так, среди элит республик Северного Кавказа образовалась паразитическая прослойка, которая внедряет идеологию жертвы национального эгоизма. На этой почве происходят шантаж и выколачивание дополнительных средств из федерального бюджета. То есть элиты республик Северного Кавказа ведут себя так же, как элиты крымские. Хотя первые формировались в российских политических условиях, а вторые - в украинских. Идеология жертвы национального эгоизма универсальна и может применяться что в армянских, что в молдавских условиях, да хоть в латышских, ингушских или осетинских. И главное - в этой идеологии заинтересованы правящие элиты, которые прикрывают свою вороватость и профнепригодность требованиями и шантажом федерального центра.
Любая национальная элита стремится к постоянным политическим конфликтам, потому что количество собственности ограниченно. Чтобы приватизировать ее, приходится постоянно пользоваться разными государственными рычагами. Двадцать лет назад надо было контролировать многочисленные комитеты и комиссии по приватизации. Десять лет назад стало выгоднее акционировать капитал с западным участием и выводить прибыль за границу. Пять лет назад на базе отечественного капитала сформировались международные корпорации - как государственные, такие как "Газпром" и "Роснефть", так и частные, такие как "Лукойл", "Альфа-Групп" и "Ренова". Образовались не только в России.
Днепропетровская группа "Приват" или корпорации донецкого Рината Ахметова влиятельны далеко за пределами Украины. Олигархия из Казахстана занимает весомую позицию как минимум на рынках бывшего СССР. Молдавский капитал единственного молдавского олигарха Влада Плахотнюка тесно переплетен с румынским, итальянским, российским, германским и арабским капиталами. После Саакашвили премьер-министром и полноправным властителем Грузии стал российский бизнесмен Бидзина Иванишвили, который отказался от российского гражданства всего за год до высокой должности. Политическая борьба грузина, создавшего капитал в России, с авантюристом и проходимцем Саакашвили проходила в лучших кавказских традициях. Саакашвили руками суда в Тбилиси наложил штраф на Иванишвили за подкуп избирателей и принудил к выплате 80 миллионов лари, что тогда составляло 45 миллионов долларов США (для грузинских бизнесменов это фантастическая сумма). Иванишвили выплатил штраф, потому что его капитал был сформирован и размещен в России, поэтому Саакашвили не мог ничего сделать с конкурентом - влияния на российскую бизнес-юрисдикцию Саакашвили не имел никакого. У Саакашвили не было конкурентов внутри Грузии, однако представитель российского капитала смог одержать верх над капиталом США, который поддерживал действующего президента Грузии.
Национальные элиты - интереснейшее явление новейшей истории России. Именно они играют важнейшую роль в Третьей мировой, выступая выгодополучателями от новой колонизации. Потому что капиталы, которые они долгие годы выводили в островные офшоры, Швейцарию, Британию и США, ставят национальные элиты в позицию заложников. Национальная элита не заинтересована в поддержке государственного капитала в ущерб глобальному финансовому капиталу, в который инвестированы их собственные капиталы. Переписать дачу в Австрии на тещу, а квартиру в Монако на жену двоюродного брата и при этом действовать в интересах государства (в условиях торгово-экономической войны между РФ, США и ЕС) невозможно. А большинство национальных чиновников, бизнесменов и политиков находятся в схожей позиции. Капиталы десятилетиями вывозили и инвестировали за пределами страны, а теперь доступ к ним серьезно ограничен. Раньше твоя платиновая карта обслуживалась в лучших казино Лас-Вегаса, ресторанах Парижа и отелях Токио, а сегодня ты под санкциями и не можешь свободно перемещаться по миру. И твой карманный банк, который использовался для финансового обслуживания бизнеса, вывода прибыли и привлечения инвестиций, тоже попал под санкции. Что должен делать человек в такой ситуации? Бросить все и стать на позицию государства? Много ли найдется таких людей среди правящей элиты? Поэтому именно из-за глобализации элит и формирования глобального сверхкапитала Третья мировая будет сильно отличаться и от холодной и от Второй мировой войн.
Глава 5. Роль и место национальных элит в мировых войнах
Процессы глобализации, которые последние двадцать пять лет активно развивались в мировой экономике, кардинально изменили социологическую картину мира. Финансовый капитал полноценно освоил информационные технологии и окончательно обрел виртуальные формы.
Что такое миллиард долларов для финансового капитала сегодня? Это не тысяча чемоданов наличности, даже не килограммы золота и пачки акций предприятий; для финансового капитала миллиард долларов - это виртуальная запись единички и девяти ноликов.
Если транснациональной корпорации надо привлечь финансирование, она просто обращается в такой же транснациональный банк - и на счет корпорации переводят единичку и девять ноликов.
Да, все эти транснациональные корпорации имеют собственную капитализацию, которая отражается в индексах, курсе акций и IPO, однако по факту оказывается, что виртуальная корпорация Google стоит дороже самого крупного в мире производителя природного газа - "Газпрома".
Такие парадоксы образуются повсеместно, потому что финансовый капитал - это виртуальная сущность, которая живет, исключительно пока мы верим в его существование. Сегодня в мировом платежном балансе действует фигура умолчания - все всё пересчитывают в долларах США; и пока это происходит, доллар является не валютой, а индексом. Поскольку остальные экономики мира согласны обслуживать индекс и обменивать свои товары на индекс, возможно существование финансового капитала. Причем финансовый капитал формируется таких объемов, что это не может не вызывать опасений.
Мировой платежный баланс находится в глубоком кризисе, поэтому отдельные участники отказываются торговать в долларах США. Товарные сделки "рубль - юань", переход на торговлю в национальных валютах в Евразийском союзе - все это подрывает доллар США как мировой индекс. Это заставляет нервничать и действовать транснациональные корпорации, могущество которых базируется на неограниченном доступе к финансовому сверхкапиталу, формирующемуся на мировом рынке.
Финансовая глобализация кардинально изменила мировое распределение труда. Границы первыми рухнули для финансового капитала, в то время как торговый и особенно промышленный капитал остался ограничен таможенными постами и национальным законодательством. Для того чтобы машиностроительная корпорация "Фольксваген" или "Ниссан" стала инвестором на российском рынке, необходимо как минимум построить сборочные цеха - тогда продукция будет признана местной и можно будет обойти таможенные барьеры. Уже на втором шаге добавленная стоимость будет выведена в пользу собственников в Германии или Японии, и большинство агрегатов будет производиться на заводах там же, а в России будет происходить крупноузловая сборка. Тем не менее иностранный промышленный капитал создаст рабочие места и будет поддерживать смежные производства.
Финансовому капиталу для того, чтобы стать инвестором в России, достаточно купить небольшой банк и начать торговать на российской бирже. Не вкладывая в производство, обеспечив работой московских банковских служащих и биржевых брокеров, финансовый капитал становится обладателем индустриальных и промышленных активов. Начинается все с небольших пакетов акций в 5–10 %, через несколько лет финансовый капитал наращивает свое присутствие до 25–40 %, после чего начинает внедрять своих топ-менеджеров в управление активами - так появляются наблюдательные советы, фиктивные инвесторы с Кипра и мутные выходы на IPO.
Через несколько лет эффективного финансового менеджмента оказывается, что биржевой рост промышленного актива обеспечивался привлекаемыми кредитами, при этом расширением производственной базы никто не занимался, а оборудование попросту изнашивалось. Так поступали с уральскими, североказахстанскими, донбасскими и приднепровскими металлургическими заводами. Они попадали под внешнее управление, входили в состав корпораций с громкими названиями, открытой отчетностью и IPO - по факту оказывалось, что идет сверхэксплуатация индустриального наследства Союза и никто в модернизацию производства вкладываться не намерен. Как работали доменные печи, построенные после войны, так и работают по сей день. Кое-где модернизация проводилась, но в ходе нее все большая доля акций уходила в пользу финансового капитала.
Промышленный капитал оказался в подчиненном положении. Для финансового капитала снялись все ограничения, банки стали транснациональными, а вместе с ними росли корпорации, которые перестали быть привязанными к какому-то государству. Капитал теперь ограничен исключительно готовностью страны играть по глобальным правилам, поэтому была создана Всемирная торговая организация (ВТО), задача которой - открытие границ для торгового, а вслед за ним и финансового капитала. Задумка проста до гениальности, как и все в капитализме, - весь мир торгует между собой. Однако торговля ограничена национальными законодательствами: кто-то пытается защитить свое машиностроение, как Германия; кому-то нужна возможность продвигать трубы и сталепрокат на мировой рынок, как Украине; для кого-то, например для России, важен мировой рынок углеводородов. Система ВТО закрепляет за каждой страной свою спецификацию в производстве. Каждый новый член ВТО должен открывать свои рынки для остальных участников организации, причем у каждого участника свои персональные условия. Открытие рынка для финансового капитала на следующем этапе приводит к тому, что торговля осуществляется через избранных посредников. Транснациональные корпорации начинают контролировать активы в разных юрисдикциях. Так появляются частные корпорации, владеющие 30 % мирового рынка ферросплавов, и это не североамериканская или германская корпорация, а днепропетровская ФПГ "Приват", которая контролируется олигархом Игорем Коломойским. "Приват" контролирует активы на Украине, в Грузии, США и Австралии. Монопольный контроль над цепочкой "руда - уголь - ферросплавы" позволяет контролировать ценообразование, и никакая ВТО не является помехой для корпорации, потому что она может торговать ферросплавами из любой юрисдикции - хоть из Грузии, хоть из США. Хотя фактически эти ферросплавы будут находиться на Никопольском заводе в Днепропетровской области и вывозиться через порты Одесской области, тем не менее для корпорации это внутренняя логистика, не имеющая никакого отношения к национальной торговле.
Так обходятся таможенные платежи, снижается налоговая нагрузка, и в конце концов прибыль оседает на счетах далекого инвестора, который для извлечения добавленной стоимости даже не вставал из кожаного кресла где-нибудь в женевском офисе.
В условиях тотального преимущества финансового капитала в глобальной экономике сформировались феномены на экономической карте мира. В каждой национальной экономике образовались особые регионы, которые являются операторами финансового капитала. Обычно это национальные столицы либо крупные мегаполисы: Москва для России, Гонконг и Пекин для Китая, Киев для Украины, Кишинев для Молдавии и Бишкек для Киргизии. У каждой экономики свой финансовый оператор. В таких городах формируется особый тип экономики - промышленность исчезает, но бурно развивается банковских сектор, растут биржи, возникают десятки и сотни инвестиционных агентств и страховых компаний. Финансовый капитал заходит в национальную экономику через стандартные механизмы и инструменты: банковская деятельность, биржевые торги, акционирование и инвестиции в акции и ценные бумаги.
Национальные столицы и мегаполисы, которые становятся оператором для финансового капитала, стремительно преображаются: там увеличивается стоимость жизни, недвижимость не просто растет в цене, но и становится спекулятивным активом.
Концентрация финансового сверхкапитала в национальной столице, будь то Москва, Кишинев или Киев, приводит к огромной разнице в развитии между столицей и провинцией. Жители финансовой столицы не хотят выполнять простую и непрестижную работу. Появляются гастарбайтеры, готовые жить в общежитии или в коробке от телевизора, но, работая дворником или маляром, кормить себя и семерых родственников в далеком узбекском ауле или молдавском селе.
На месте бывших советских мегаполисов возникают города западные по своему внутреннему устройству. Диспропорция развития в финансовых столицах создает особый тип общества: человек замыкается в себе и своей работе, офисные работники оказываются отчужденными друг от друга, теряется та коллективная связь, которая формируется в обществах, где большинство занято в промышленности и индустрии.
Торговля достигает гигантских масштабов. Возникают мегарынки, у каждого из которых ежедневный оборот в миллиарды долларов. Черкизовский рынок в Москве создал такую зону серой экономики, что государство было вынуждено его ликвидировать, так как тотальная власть торгового капитала привела к формированию альтернативных органов государственной власти - появилась своя "черкизовская" полиция, вместо банковской системы работала подпольная многоуровневая система менял и обменок. Обороты наличности на рынках вроде Черкизовского в Москве, "7-го километра" в Одессе, "Барабашово" в Харькове и "Дордоя" в Бишкеке сопоставимы с оборотами среднего банка, а прибыль на вложенный рубль превышает доходность любых ценных бумаг, учитывая, что такие торговые пузыри, как Черкизовский рынок или "Дордой", тоже становятся объектом финансовых спекуляций. Стоимость торгового павильона в проходном месте может достигать десятков тысяч долларов, при этом сам павильон остается тридцатью квадратными метрами из стекла и металлопластика.
Торговый капитал финансовых столиц рождает особый тип социальных отношений - все вокруг воспринимается как товар и услуги. Формируется прослойка людей, обслуживающих финансовые потоки, появляются топ-менеджеры с годовыми бонусами, сопоставимыми с доходами небольших производств. Появляется городской нобилитет - из тех, кто распоряжается муниципальными подрядами, спекулирует недвижимостью, создает сетевые торговые империи. Сфера услуг может оборачивать капиталы, сравнимые с бюджетом небольшого города. На окраинах финансовых столиц появляются загородные поселки с закрытым доступом, вскоре они разрастаются на площади в десятки гектаров и начинают походить на дворянские и купеческие усадьбы.
Мещане становятся заложниками собственного социального положения и строго загнаны во временные и имущественные рамки. От социального положения зависит то, где ты будешь обедать, выделят ли тебе место в паркинге, получишь ли ипотеку и заработаешь ли абонемент на фитнес от фирмы.
В финансовых столицах постсоветских осколков формируется общество, которое по своей структуре является обществом западным. Креативный класс, топ-менеджмент корпораций, влиятельные чиновники и силовики, банковские служащие и финансовые менеджеры, городская буржуазия и успешные спекулянты - вот социальный каркас финансовых столиц. И в этом Москва мало отличается от Киева, а Кишинев от Бишкека. Просто у каждой национальной финансовой столицы свой потолок развития, но социально они похожи между собой больше, чем на свою национальную провинцию.
Если мы внимательно посмотрим на структуру политического класса любого постсоветского осколка, то увидим, что существует четкое разделение на финансовый и промышленный базисы политических сил и групп влияния. Обычно либеральное и национал-демократическое крыло опирается на финансовый капитал. На левом фланге находятся коммунисты, социалисты и прочие левые, которые хотя и декларируют свою пролетарскую суть, на деле также опираются на капитал, но в основном это агропромышленный и отчасти индустриальный капитал. Перейдя к парламентским формам борьбы, о чем коммунистов предостерегал Ленин, наши левые автоматически стали буржуазными партиями. По центру обычно находится партия власти, которая опирается на государственные корпорации, системный бизнес. Промышленный капитал обычно лоялен к партии власти, потому что ему необходима государственная поддержка.
Однако во власти наблюдается совершенно другая картина - финансовые рычаги большинства национальных правительств находятся в руках отъявленных либералов. Монетаризм стал повсеместной правящей идеологией экономического развития. Это происходит вовсе не потому, что есть какой-то тайный заговор либералов или какая-то либеральная ложа, просто лоббизм финансового капитала уже давно проник во все вертикали власти. Никто не отменял магистральный курс на приватизацию и разгосударствление, поэтому политика следует заданным курсом, плюс в России так и не создали новую финансовую идеологию, отбросив политэкономию как устаревшую и немодную. Либеральный монетаризм приняли на вооружение, как в свое время приняли марксизм-ленинизм - как веру. Тогда советскому человеку надо было просто верить догмам диалектического материализма, а сегодня постсоветскому человеку надо верить в догмы о невидимой руке рынка и свободной конкуренции.