Позиция США сделала неосуществимым план денуклеарйзации планеты, что прискорбно. Из случившегося на встрече с Р. Рейганом в Рейкьявике М. Горбачев извлек, по моему восприятию, единственно правильный урок: Советский Союз прекратит подыгрывать американской стратегии, перестанет тянуться за каждой следующей новинкой в военном арсенале США. Без внимания качественную гонку вооружений, которую ведет другая сторона, предупредил генеральный, СССР не оставит, ответ последует, он будет эффективным, но не чрезмерно экономически обременительным для нашей страны.
Сколько нервов я истратил, чтобы раскрыть глаза Л. Брежневу и другим на несостоятельность и ущербность подравнивания под США советского военно-технологического мышления. Мы обрекали себя на амплуа догоняющих, на подражание контрагенту в условиях разительных отличий советской экономики от американской, нашего удручающего отставания в кибернетике, приборостроении, материаловедении. Наконец-то повеяло свежим. Прекратить бы еще поставки блоку НАТО аргументов, оправдывавших содержание в Западной Европе огромной военной машины, бездонную милитаризацию этой части континента, и можно было бы привести в движение застывшие фронты.
Пересмотр военной доктрины Организации Варшавского договора укладывался в это русло. Намечалось, поскольку зависело от Советского Союза, многообещавшее развитие, притуплявшее острие политики силы и стимулирующее ростки доверия. Но затем все пошло через пень колоду.
Советская сторона завибрировала. США заносили в свой актив одну несбалансированную нашу уступку за другой. М. Горбачев настоял на принятии "нулевого" варианта Р. Рейгана по ракетам средней дальности в Европе, лишавшего СССР отдельного класса вооружений, но оставлявшего нетронутым ракетно-ядерный потенциал Англии и Франции, а также крылатые ракеты воздушного базирования, имевшиеся у США. Из военных инфраструктур Советского Союза и Организации Варшавского договора изымались важнейшие компоненты или, правильнее, несущие опоры, тогда как Североатлантическому блоку позволялось ограничиться в основном перестановками в дислокации сил.
Возможно, линия М. Горбачева диктовалась насущными экономическими и иными внутренними заботами. Во многих областях положение было аховое. Инерция гонки вооружений оказалась столь мощной, что ненасытность Молоха пошла на убыль лишь на четвертый год перестройки. Средств на жизненно важные для населения гражданские расходы катастрофически недоставало. Их наскребали по грошам в расчете на ближайшую неделю, а то и на день.
Генеральный остерегался выкладывать все карты даже на Политбюро или секретариате ЦК. Излучать ("исторический оптимизм", не дать заметить ни своим, ни чужим, куда нас занесло, было его тактикой. Лихорадочные инициативы в переговорах с США по разоружению подавались за свидетельство прочности тылов, за показатель свободы маневра, какой обладает лишь государство с двойным или тройным запасом прочности.
Достигала ли горбачевская тактика цели? Общественность рукоплескала. Уже кое-что. Американская администрация искусно подыгрывала советскому лидеру, - комплиментов хоть отбавляй, и чем они восторженней, тем настоятельнее похлопывания по плечу перемежались дополнительными домашними заданиями: здесь извольте устранить "асимметрию", там поступитесь, тут войдите в положение Соединенных Штатов, и Сезам откроется: Аппетит приходит во время еды. В политике он повышается при взгляде на беспомощность, растерянность и податливость партнера. Вашингтон ; до деталей был осведомлен: Советский Союз погружается во мрак, и Горбачев не постоит за ценой, 1 чтобы продлить свое ускользающее время.
Алогичность поведения советского политического руководства вызывала нас, экспертов, на вопросы. Я спрашивал маршала С. Ахромеева, главного советника генерального секретаря по проблемам безопасности, А. Яковлева, самого М. Горбачева, а также других политиков, военных, дипломатов, в чем сокровенный смысл или, грубее, сермяжная правда договоренностей с США, фиксирующих в основном советские шаги навстречу американцам? К тому же разветвленный международный контроль за выполнением советских обязательств по соглашениям с США должен был нами же и оплачиваться. Почему, интересовался я, те же самые меры по свертыванию советской военной активности нельзя осуществлять в одностороннем порядке? И если США хотят наблюдать за действенностью наших решений, пусть сами платят за полученное удовольствие.
Комментарий С. Ахромеева звучал так: распорядок движения к разоружению определяет генсекретарь. Поскольку актуальные договоренности принимаются за часть и задел более обширного пакета урегулирований, он счел допустимым известные перекосы. Без них не обойтись ввиду разнородности военных структур сторон. Важней представляется создание прецедентов и моделей договоренностей на будущее, которые окупят добрую волю СССР, демонстрируемую на данном этапе.
А. Яковлев не вдавался в существо. "М. Горбачев тоньше нас разбирается, как правильнее с прицелом на перспективу выстроить советскую позицию. И нечего нашими сомнениями сбивать его с толку", - заметил вице-архитектор перестройки.
Генеральный, когда я подступился к нему с тем же делом, показал, что у него нет желания расширять круг дегустаторов у разоруженческого котла. "Все, что заслуживает внимания, учитывается", - вымолвил он и перебрал пальцами пуговицы, как бы убеждаясь, что пиджак надежно застегнут.
Между тем голова должна была трещать от недоумений: Вашингтон и его попутчики по НАТО взламывали оборонительную систему Организации Варшавского договора, призвав в помощники... СССР. Советское руководство небезуспешно доказывало, что обеспечение безопасности стало преимущественно политической задачей. Но доказывало это применительно только к себе и своим союзникам при выжидательном поведении атлантистов. Как иначе прикажете квалифицировать тот факт, что перестройщики искали сделки с "главным противником" без координации действий стран - членов Организации Варшавского договора или даже за спиной союзников? Как "расширительное толкование", согласно американской терминологии, нового политического мышления? Или, будем беспредельно терпимыми и вежливыми, как нелояльность?
В 1988-1990 годы меня приглашали практически на все заседания "комиссии Зайкова". Этот институт, возглавлявшийся членом Политбюро Л. Зайковым, занимался согласованием линий МИД и Министерства обороны СССР, оперативным улаживанием возникавших между ними разногласий и подготовкой предложений председателю Совета обороны М. Горбачеву, когда комиссии не удавалось привести дипломатов и военных к общему знаменателю. Кроме того, комиссии вменялось отслеживать точность соблюдения советскими делегатами на переговорах по разоружению, что велись в различных местах и по разным темам, данных им директив, выявлять, "е возникает ли разнобоя между самими делегатами, к примеру, в темпах переключения с первой на вторую и т.д. позиции.
Могу ответственно констатировать, что МИД, Министерство обороны и Генштаб, представленные, как правило, Э. Шеварднадзе, Д. Язовым и М. Моисеевым, в моем присутствии ни разу не помянули необходимость консультаций со странами - членами Организации Варшавского договора, прежде чем выходить с тем или иным предложением на администрацию США. Информационные встречи с послами названных стран, созывавшиеся в Женеве и прочих центрах с разной степенью регулярности, а также контакты между офицерами в объединенном штабе ОВД, естественно, не были заменой сотрудничеству на политическом уровне.
Лобызания при формальных визитах высоких руководителей давали вдосталь хлеба фотографам и хилый навар союзничеству. В восьмидесятых годах оно неуклонно теряло теплоту, доверительность, сплоченность, без которых игра не стоит свеч. Не приговаривали, подобно древним римлянам: избавьте нас, боги, от друзей, с врагами мы сами справимся, - но сходные эмоции уже навещали.
Реформа военной доктрины РВД не сводилась к переходу от стратегии "наступательной обороны" к стратегии "оборонной обороны". В Советском Союзе военная мысль корпела над национальными изданиями последней в отсутствие выдвинутых за пределы своей территории рубежей. Размышлениями занятия не ограничивались, пишу это со знанием дела. Под запасную доктрину армейские строители возводили резервные командные пункты, посты наблюдения и управления, другие объекты. Надо ли удивляться, что на казармы, дома для офицеров, школы - на все, без чего вне службы человек чувствует себя неустроенным и обездоленным, - оставались крохи? А популисты искали пропавшие миллионы тонн цемента, составы арматуры и кирпича за заборами дюжины-другой генеральских дач.
Какая взаимосвязь, спросите вы, между сменой доктрин и германской проблемой? Не стану приглашать читателей разбираться, чем вызывались в сороковые - шестидесятые годы колебания в американской или британской европейской политике. Суфлирующая роль военных технологий при взвешивании политических решений и иногда при их принятии более или менее известна. Наша тема - вторая половина восьмидесятых годов с акцентом на советские подходы.
Публично и официально М. Горбачев долго и твердо держался канона: факт существования двух суверенных германских государств вобрал в себя специфику послевоенного мирового развития. Ныне слово за историей. На формулирование ее вердикта генеральный отводил пятьдесят-сто лет. Мои попытки показать, что ссылки просто на историю без уточнения временных рамок были бы вполне достаточными, генеральный оставлял без внимания. В общем, объяснимо: те, кто делает историю, и те, кто исследует подвиги ее творцов, руководствуются различными критериями, если даже умножают два на два.
Дело не свелось к диспутам, не доступным общественности. Осенью 1987 года я имел неосторожность дать интервью корреспонденту Второго немецкого телевидения Дирку Загеру. Речь шла о визите Эриха Хонеккера в ФРГ, выводе из Германии иностранных войск и Западном Берлине (см. приложение 15). Председатель Государственного совета ГДР горел желанием определить меня в инакомыслящие. Видимо, не случайно, что с этого момента все печатные материалы АПН подвергались в Республике двойной-тройной цензуре или напрочь изымались из оборота. Крамола мерещилась за каждым углом.
Положим, Хонеккеру было от чего волноваться. Обстановка в ГДР теряла обозримость. Но зачем, спрашивается, потребовалось Горбачеву и Шеварднадзе меня дезавуировать. И мало показалось им заверений посла В.И. Кочемасова в беседе с первыми лицами в Восточном Берлине: Кремль думает иначе, чем председатель правления АПН. Поручили А.Ф. Добрынину, тогда секретарю ЦК КПСС по международным делам, изречь то же самое на пресс-конференции в Бонне. Изрек, даже не удосужившись, как Добрынин признался мне позднее, ознакомиться, о чем мы с Загером вели речь.
Полемика, любая - внутренняя или внешняя, - оторванная от фактов и игнорирующая их, не просто ошибочна. Чаще всего она пагубна и преступна.
Непроясненными, с моей точки зрения, остаются вопросы: могла ли сопутствовавшая советско-американским договоренностям девальвация в глазах М. Горбачева ценности ГДР как военного союзника СССР не затронуть основы нашей долговременной политики в германских делах? Не существовало ли имманентной взаимосвязи между "доктриной М. Горбачева", провозглашенной, напомню, в конце 1988 года и сузившей советские обязательства держать сторону ГДР до маловероятного случая внешней агрессии классического типа, и эволюцией военной доктрины СССР, не исключавшей отказа от системы выдвинутых вперед рубежей? Предполагать, что председатель Совета обороны и он же генеральный секретарь запамятовал про эффект сообщающихся сосудов или закон сохранения вещества, было бы просто неприлично. Почти так же неприлично, как писать в XVII веке плохие картины в Голландии.
Погасить конфронтацию в США во что бы то ни стало. Если Э. Хонеккер не хочет подыгрывать, то... Пусть все летит в тартарары? Может быть. Или способствовать отстранению Э. Хонеккера от руководства? Никакого вмешательства во внутренние дела Республики. Вмешаться - значит обещать поддержку его преемнику. Поддержка - это новые расходы, а от себя оторвать больше нечего. Нет, чему быть, того не миновать. Сосредоточимся на американском направлении. У Вашингтона есть свои причины, сидя с Москвой в одной лодке, не задираться. Такими примерно были превалирующие настроения на советском Олимпе в 1988-1989 годах, л Если отбросить словесную шелуху и шпилерайен.
История не заставила долго упрашивать себя в подготовке вердикта: быть двум германским государствам или можно удовольствоваться одним? Активная часть граждан ГДР неплохо читала по-русски и, заручившись авансами, выразимся так, заинтересованных кругов ФРГ, занялась прощупыванием, нельзя ли чего извлечь из признания Москвой права каждого народа определять свою судьбу и строй, при котором он хочет жить. Предназна-
Кручина, В.М. Фалин,
Н.Е.
Разговор с федеральным президентом ФРГ В. Шеелем. 1978 год
"9-я студия". Слева направо; Е М. Примаков, Сато. Г. Киссинджер, B.C. Зорин. В.М Фалин.1988 год
Встреча заведующего Международным отделом ЦК КПСС с крупнейшими издателями ФРГ Г. Шульте-Хилленом и Р. Шмидтен-Хольцем
Прием у Генерального секретаря ЦК КПК Цзян Цзэминя. 1989 год
Встреча с первым бургомистром Гамбурга К. фон Донани. 1987 год
В перевыве между заседаниями. Большой кремлевским дворец съездов, илева: начальник ГлавПУРа А.Д. Лизичев, справа: Ф.Д. Бобков, заместитель Председателя КГБ. 1986 год
Поздравление с 60-летием М.С. Горбачева, краиний слева - Е. Строев, в центре - Ю. Прокофьев
Съезд народных депутатов. Справа помощник Генерального секретаря А.С Черняев,в центре - А.Н. Яковлев
Встреча с Марианом Раковским, бывшим премьер-министром ПНР. Бонн. 1987 год
Группа советников, сопровождавших Президента СССР в ходе визита в США. Слева направо: Л. Бессмертных. А. Добрынин, Г. Ягодин, В. Фалин. А. Дзасохов Вашингтон 1990 год
Встреча с бывшим канцлером ФРГ Шмидтом в Москве.1989 год
Пресс-конференция в АПН
Берлин. Октябрь 1989 года
Встреча с издателем журнала "Штерн. Г Манненом В.М. Фалин с супругой
Группа сопровождавших Президента СССР во время редких минут отдыха. Слева направо: В.Фалин, Ю. Дубинин, Г. Арбатов, С. Беглов, Е. Яковлев
Канцлер Австрии Ф. Враницкий. Базель. 1987 год
ш
ч. глин [ЙрВ^,
С бывшим канцлером Австрии Б. Крайским. 1988 год
С академиком Абалкиным
С издателем "Шпигеля" Рудольфом Аугштайном
ченное для "верхов" предупреждение Э. Хонеккеру, сделанное летом 1989 года: в случае конфликта властей ГДР с населением Республики советские солдаты останутся в казармах, - "низы" каким-то образом уловили, и приходится лишь удивляться, что начало капитализации подзатянулось.
После московской встречи М. Горбачева с Э. Хонеккером в июне 1989 года я лелеял одну надежду и не расставался с одной иллюзией: неизбежные перемены в ГДР совершатся без кровопролития и подпиравшее "старую гвардию" молодое поколение в Социалистической единой партии Германии удержит Республику от срыва в хаос. Эти два момента присутствовали во многих беседах с генеральным. Что до недопущения насилия, советская сторона на всех обозримых для меня уровнях четко проводила в жизнь установку: определяясь в своих действиях, руководители и функционеры ГДР должны знать, что СССР не считает насилие приемлемым способом стабилизации обстановки и в случае использования силы инициаторы могут рассчитывать только на себя. Легенды и инсинуации, которые время от времени запускаются в оборот и приписывают советским участникам событий бурной осени 1989 года противную позицию, не имеют ничего общего с истиной.
Имелся ли на горизонте политик, который располагал достаточным доверием, чтобы с видами на успех развернуть летом - осенью 1989 года глубокое реформирование ГДР? Не хочу никого обидеть, отметив, что Республика нуждалась в варягах. Колоссальным авторитетом пользовался Горби. Смени гражданство и поклянись на Библии, он смог бы, пожалуй, содействовать консолидации Республики, хотя поручиться за это, памятуя содеянное им в Советском Союзе, нельзя. Отличный рейтинг в Восточной Германии имел В. Брандт, но от него ждали бы, что он поведет дело не к демократической перестройке ГДР, а прямиком к ее соединению с Федеративной Республикой. Г. Коль владел "королевским флешем" - властью и деньгами. И не только. Выступив с "программой из 10 пунктов", он прочно взял в руки инициативу, которую не уступал никому до 3 октября 1990 года.
Выбор пал на Эгона Кренца. Он оправдал его тем, что не допустил перехлестов, чреватых насилием. Вместе с тем передача три месяца спустя заглавной роли X. Модрову показывает, что не всякий вариант, первым приходящий на ум, является наилучшим. К тому же он может стоить невосполнимо дорого. Тут не была должным образом заполнена пауза Перед тем, как начался сплошной, лавинообразный обвал.
К концу 1989 года для неглухих и зрячих стало очевидным: история спрессовала 100 лет в 100 дней. Самоопределение немцев в ГДР состоялось. Политикам досталось расставлять вехи таким образом, чтобы материализация прав одних не нарушила права и интересы других наций. Эту работу предстояло выполнить в отменном темпе. Настроениями в обоих германских государствах овладевало нетерпение. Оно легко могло вылиться в нетерпимость, займись заинтересованные правительства по образцу прежних десятилетий пустопорожними словопрениями.
Стартовая расстановка сил, если смотреть на нее под советским углом зрения, была в чем-то даже обнадеживающей. Г. Коль выступил за конфедерацию. М. Тэтчер рассматривала конфедеративную модель как конечную станцию в достаточно плавном процессе переустройства германо-германских отношений. Ф. Миттеран сочувствовал оговоркам Лондона и был внутренне готов кое-что прибавить к ним. Его демонстративный визит в ГДР свидетельствовал сам за себя. По данным, поступавшим в Москву, Дж. Буш решил выждать. Президента США занимал преимущественно вопрос, как отразятся возможные перемены в Германии на НАТО. Будущие германо-германские отношения, как таковые, интересовали американцев во вторую очередь.
При обсуждениях у М. Горбачева (ноябрь-декабрь 1989 года - январь 1990 года) дали себя знать две тенденции или два видения дальнейшей советской политики. А. Черняев и Г. Шахназаров, помощники генерального, ратовали за переход всей Германии под крыло НАТО. Особой изобретательности в доводах они не развивали. Распространение сферы действия атлантического блока на территорию ГДР при современных средствах ведения войны ничего не меняет, утверждали они. Будь так, ничего не должен был бы менять и демонтаж натовских структур в Федеративной Германии. На этот контраргумент, однако, помощники не реагировали. Мой, правда, запоздалый анализ наводил на мысль, что А. Черняев и Г. Шахназаров отразили - не обязательно скрупулезно точно - какие-то услышанные от своего шефа замечания к наброскам будущей военной доктрины СССР в условиях роспуска Организации Варшавского договора.