26.10.2002. "Капитаны собственной судьбы"
Вчера террористы, со среды удерживающие здание театрального центра на улице Мельникова, потребовали, чтобы родственники заложников провели митинг на Красной площади против войны в Чечне. За это они обещали отпустить часть пленников. Руководство страны митинг запретило, а Красную площадь вообще оцепили. Теперь террористы обещают начать расстрелы.
1-я Дубровская улица. Остановившиеся автобусы и толпа журналистов перед линией оцепления. Откуда-то раздаются песни. Это большая группа актеров "Норд-Оста" под плакатами с требованиями остановить войну в Чечне поет любимые партии из мюзикла:
Капитаны собственной судьбы,
Это нас зовет сигнал трубы…
Вчера утром террористы пообещали отпустить большую партию заложников, если на Красной площади их родственники проведут митинг против войны. Родственники и друзья стали собираться на Красную площадь. Среди них я увидела знакомую, Валерию Устинову. У Валерии в захваченном здании осталось много друзей, и она уже третий день ждет на улице Мельникова, когда их отпустят.
– Утром отпустили шесть человек, – рассказывает она. – Ребята сидели в комнате за кассами, и террористы даже не знали, что они там. Но выйти можно было только через вестибюль, в котором все время дежурили боевики.
Как выяснилось, вскоре после захвата с ребятами по телефону связались сотрудники ФСБ.
– Мы с ними разговаривали больше суток, выйти из здания они нам не позволяли, – говорит одна из бывших заложниц Ира. – Сегодня утром, когда в вестибюле было пусто, они позвонили и разрешили выйти. И мы ушли незаметно для террористов. Это все ерунда – про неумелые действия наших. Я считаю, они все делают правильно и аккуратно.
Самой Валерии позвонили в шесть утра. Это был менеджер сцены Анатолий Глазычев из захваченного ДК.
– У нас все нормально, но необходимо, чтобы все вы вышли на Красную площадь с акцией протеста против войны в Чечне, – сказал он. – Эти люди, которые нас держат, обещают отпустить много наших ребят, если вы поможете. Если хотите, чтобы нас не перебили, идите туда.
В это же время звонки раздались практически у всех родственников.
– Вот это Лана, мама Саши Розовской, – говорит Валерия. – Саша играет Катю Татаринову в детстве. Саша ей тоже звонила.
Лана смотрит воспаленными от бессонницы глазами.
– Она позвонила, говорила спокойно, – говорит Лана механическим голосом. – Сказала: "Не волнуйся, мамочка, нас сегодня отпустят. Они обещали, если вы проведете на Красной площади митинг".
– Собирайтесь, ребята, пойдем в штаб, – засуетились женщины. – Заберем оттуда людей и пойдем все на площадь.
– Так митинг запретили, – сказал какой-то мужчина.
– Не может быть! Это они так запретили, для формы. А если нас тысяча будет, не запретят.
Актеры снова запели. Все двинулись в так называемый штаб, а на самом деле центр оказания психологической помощи родственникам заложников, где последние три дня люди ждут известий о своих родных.
– Когда их захватили, многие актеры пытались дозвониться в "02", а их послали, – с неожиданной обидой говорит идущая рядом с Валерией Мария. – Девочки, которые выбрались, говорили, что плакали в трубку и просили помочь, а им сказали: мы и так знаем, что вас захватили, помочь не можем, не мешайте.
– Я Тане Солнышкиной звонила сегодня, она сказала, что их разделили, – делится новостями актриса Лена Казаринова. – Вчера еще все были вместе, а сегодня мужчины в одной половине, женщины в другой, а дети на балконе. А дети – знаете, сколько у нас там детей? 11 человек! С 11 до 14 лет. Когда их попросили отпустить, боевики сказали: это уже не дети, у нас десятилетние сражаются.
– Нет, они сказали по-другому. Они сказали: когда вы наши села захватываете, вы думаете о наших детях?
– Я звонила и потом Тане, но телефон был отключен, – продолжает Лена. – Может, батарейки сели.
У здания, которое люди окрестили штабом, народу поменьше. Многие находятся внутри, там можно погреться, выпить кофе и получить какую-то информацию. Журналистов внутрь не пускают. Пройти можно только по специальным спискам. Впрочем, делать там все равно нечего, ведь за последние два дня сюда приехали только мэр Лужков и врач Рошаль, причем реально какую-то информацию дал только врач, который периодически посещает заложников. Он сказал, что заложникам дают много воды и сока, а также шоколад, который есть в буфете. Детей даже покормили бутербродами из буфета, а взрослым сказали: "Мы голодаем, и вы поголодайте". Еще врач сказал, что двое детей больны бронхитом, трое простужены, а у одного пневмония. Еще один страдает приступами эпилепсии. Но на просьбы врача выпустить хотя бы больных террористы ответили отказом.
Информации у людей в штабе немного, поэтому они спрашивают у меня, что происходит в здании.
Капитаны собственной судьбы,
Это нас зовет сигнал трубы…
Девушки в поющей группе плачут. Среди поющих можно разглядеть актера Петра Маркина, играющего в мюзикле учителя Кораблева, и Катю Гусеву – Катю Татаринову. У них совсем бледные лица. Петр выпрыгнул из окна гримерки через час после захвата. Его встретили сотрудники ФСБ и провели к следователю на допрос. Через полтора часа Петр вместе с остальными сбежавшими вернулся на улицу Мельникова. – Если они требуют митинг, нужен митинг, – говорит Маркин. – Надо привлечь внимание к чеченской проблеме. Надо, чтобы людей отпустили.
В это время организаторы акции сообщают, что Красная площадь оцеплена. Попасть на нее нельзя.
– Они что-то замышляют, – истерически закричала рядом со мной молодая женщина. – Они хотят их штурмовать.
– Не будут штурмовать, успокойтесь, – говорю я женщине.
– Почему после Буденновска и Первомайского я должен им верить? – спрашивает у меня актер Марат. – Раз они не пускают нас на площадь, значит, помочь нам не хотят.
Заплаканные женщины вспоминают, что сказали им их захваченные дети во время утренних звонков. Все они говорили про митинг на Красной площади и про то, что их отпустят. Надежда, мама Миши Филиппова, говорит:
– У них на балконе все хорошо. Они отрывают сиденья от стульев и спят на них.
Эти женщины во время спектакля находились в гримерных, ожидая детей. Когда здание было захвачено, женщины выбрались из окна первого этажа. Сотрудники ФСБ, встретившие их, сказали, что дети этих женщин освобождены и ждут их в штабе. Но в штабе детей не было. С женщин сняли подробные показания и пообещали, что дети вот-вот подъедут. Только через несколько часов женщины поняли, что их обманули и их дети остались в заложниках.
– Сегодня утром Олежка звонил, – говорит мама Олега Сивцова. – Мобильники у них отобрали, выложили в ряд, в определенное время всем дают звонить. Наверное, когда им нужно.
– Они сказали, что завтра начнут расстреливать заложников, если мы не выйдем на площадь! – сказал кто-то в собравшейся перед штабом толпе. Женщины снова заплакали.
Всех позвали в штаб. Вернее, не всех, а только тех, кто в списках.
– Не пойдем, вы хотите нас с улицы убрать, чтобы спокойнее было! – сказали актеры. – Не пускаете нас на площадь – вернемся на старое место.
И актеры отправились назад, поближе к Мельникова, 7.
Неожиданно из-за оцепления вышла группа чиновников во главе с вице-премьером Валентиной Матвиенко и отправилась прямиком в штаб.
Люди бросились вслед за чиновницей. У входа стало тесно. Милиционеры, не успевая проверять фамилии входящих, загородили вход: "По очереди!" Журналистов оттесняли назад.
– Фамилия? – спросил у меня милиционер.
– Это наша, она с нами, – схватили меня за руку женщины. И мы пошли в зал.
Валентина Матвиенко почему-то назвала собравшихся коллегами. Сначала мне показалось, что я ослышалась. Но вице-премьер повторилась. Наверное, это единственное слово, с которым госпожа Матвиенко смогла обратиться к людям. Не господами же их называть. Вице-премьер выразила сочувствие людям и сказала, что ситуация находится "на постоянном контроле у президента". Президент создал специальный штаб, который принимает все возможные меры, чтобы сохранить жизни людей. Ведутся консультации с зарубежными специалистами. В результате этой работы освобождены еще восемь детей. Обстановка внутри здания нормальная. Доставить питание террористы не разрешают. Любое нагнетание ситуации, ажиотаж, требования митинга на Красной площади не помогут. Бандиты только на это и рассчитывают.
– Так надо делать то, на что они рассчитывают! – закричали в зале. – Завтра они начнут стрелять в наших детей! Что делает президент, чтобы спасти их?!
– Президент держит ситуацию на контроле.
– Да нам-то что с того?! Делайте, что они хотят, освобождайте людей!
– Сегодня на территории России много бандформирований, – сказала Валентина Матвиенко. – Мы не можем мириться с этим и не разоружать их.
– Вот это позиция! – снова закричали в зале. – Вы за счет наших детей авторитет свой пытаетесь сохранить! Зачем вы вообще пришли? И где Путин? Ему что, наплевать на нас?
– Президент выскажет свою точку зрения, когда это будет нужно.
– Нам сейчас нужно! Не будьте же трусливыми! Когда он выскажет? Через две недели? Когда наши дети загибаться начнут?
– А вы сама, как мать, что скажете? – раздался миролюбивый вопрос.
– Да что она скажет, ее дети в надежном месте! – громко сказал седой мужчина. На мужчину прикрикнули: мол, дай сказать человеку.
– Коллеги! – сказала госпожа Матвиенко. – Мы все переживаем по поводу того, что случилось. Нужны терпение и выдержка. Не надо потакать террористам. Это не поможет. Надо иметь спокойную, холодную голову.
– Это у вас она холодная! А у нас там дети! И они просят, чтобы мы вышли на митинг.
– Это их террористы заставляют.
Какой-то мужчина в зале не выдержал, вскочил на стол и закричал:
– Да что это такое! Нас за дураков тут держат! Какая нам разница, заставляют они их или нет? Они обещают отпустить детей, надо выполнять их требования! Раз они отпускают партии заложников, надо делать то, что они хотят, и они отпустят еще одну партию!
Мужчине дружно зааплодировали:
– Правильно! Пустите нас на Красную площадь!
– Коллеги! – закричала госпожа Матвиенко. – Это спекуляция! В городе введен особый режим. Красная площадь закрыта. Мы решаем вопрос об освобождении людей. Я не могу говорить вам подробностей, но поверьте, есть план действий, мы делаем все возможное.
– Да вы что, штурмовать собрались?
– Если бы мы хотели решить дело штурмом, то уже давно сделали бы это за 15 минут, – ответила она. – Я вам обещаю, штурма не будет.
– Почему вы не хотите закончить войну? Дайте им свободу, пусть живут сами!
– Войска постепенно выводят, – немного подумав, сказала вице-премьер. – Но нельзя полностью их выводить. Это значит, мы отдаем людей, которые там живут, в руки отъявленных бандитов!
– Значит, надо отдать 700 жизней этим бандитам? Кто ответит, когда там внутри начнут стрелять? Почему вы не пускаете чеченцев, которые могут вести переговоры?
– Да мы не против, но ни чеченцы, ни политики не хотят туда идти. Кого посылать?
– Это вы должны решать кого! Делайте что-нибудь или дайте делать нам! Они отпускают людей. Пустите нас на площадь!
– Красная площадь закрыта в связи с особым положением. Те, кто отпущен, отпущены благодаря проводимой работе.
– Неправда!
– Поймите, они не отпустят ваших детей после митинга. Это не в их интересах.
Но госпожу Матвиенко уже не слушали. "Митинг, митинг, митинг!" – стал скандировать зал. Вице-премьер подождала, пока крики станут тише, и предложила выбрать общественных представителей, которые будут работать непосредственно с оперативным штабом и наблюдать за происходящим. Но люди не хотели представителей и штаба, они хотели на Красную площадь.
– Скажите Путину, что мы его ждем!
– Мы не хотим показывать им слабину. Мы не боимся их, мы знаем, что делать! – сказала чиновница.
– Вы не боитесь, потому что детей ваших там нет! – ответили ей.
Все, что пообещала вице-премьер, – это записать на камеры требования родственников заложников и пустить эту запись в эфир, так как все записанное ранее, по словам людей, в эфир не выпускается. А еще передать требования граждан президенту Путину.
А на следующий день был штурм.
28.10.2002. Больница № 13
С раннего утра к больнице № 13 стали приходить люди. Пробивались сквозь толпу к черным металлическим воротам, спрашивали, когда отпустят их близких, и ждали ответа. Милиционеры, дежурившие на воротах, отвечали скупо или вообще не отвечали. Еще накануне врачи пообещали выписать 200 человек, но с утра сказали, что вряд ли будет и полсотни. Всего в эту больницу после штурма поступило 349 человек.
Здесь, у больницы, встречаются те, кто провел двое суток на улице Мельникова. Радуются, будто видят старых друзей.
– И вы здесь? Ну слава Богу! Как ваш Саша?
– В реанимации. С потерей зрения и слуха. Говорит медленно. Ну ничего, ему 17 лет, пройдет. Главное, что жив. А ваша как?
В толпе, прислушиваясь к обрывкам фраз, ходит Анатолий Васильевич Белоусов. Он ищет дочь Любу, ей 28 лет, и в трагическую среду она с подружками была в театре на Дубровке.
– Я в штаб ходил, они списки выносят, но нет ее в списках. Они говорят, может, она в коме? – с надеждой спрашивает у меня мужчина.
– А по "горячей линии" звонили?
– Вчера весь день звонил, у них то занято, то не берут трубку. Я ведь все больницы обзвонил. 1-я, 3-я, 7-я, 15-я, 53-я, 13-я… Может, еще есть какие? Нет ее нигде. Вот фотографию принес. Она с подругами на семинаре была. А после пошла на спектакль. Одна из подруг здесь. Говорит: когда все началось, на полу вместе лежали.
– Надо бы в морги позвонить, – тихо произносит стоящий рядом мужчина в черной шапочке. Белоусов даже не поворачивается в сторону говорившего. Только губы прыгают.
– Она жива. Она не может по-другому.
– Я в Чечне служил, они и тогда говорили: я чеченец, я человек, а ты никто, – говорит мужчина в шапочке. – Правильно решили с этим штурмом. А то эти суки всех взорвали бы.
– Это вы потому, что ваша дочь жива, – горько говорит совсем седая женщина. – А мою тоже никто найти не может.
Из больницы выходит медсестра с какими-то бумажками и зачитывает фамилии тех, кто находится в больнице. Люди бросаются к ней. В давке никто ничего не слышит. Медсестра читает быстро, будто выполняет ненужную обязанность. Кто-то спрашивает, почему не берут передачи. Больничная девушка как будто не слышит и не видит ничего, кроме своего списка.
У толпы, где зачитывают списки, снова вижу Белоусова. Он старается внимательно слушать фамилии, на лице обреченность.
Из окна кто-то кричит: "Вика!" Люди радостно показывают друг другу на первого появившегося в окне. Чтение фамилий прерывается на несколько секунд. – Девочка моя! Не высовывайся, закрой окно, простудишься ведь! – счастливо плачет внизу женщина.
– Мамка, меня сегодня не выпустят, иди домой, телек посмотри, ну не плачь! – кричит девушка в окне. Все улыбаются. Медсестра снова начинает зачитывать список.
Белоусов пробивается к воротам, что-то сжимая в руках.
– Возьмите, пожалуйста, посмотрите! Посмотрите, может, она у вас?
Он пытается передать в щель между воротами фотографии дочери. Фотографии у него не берут.
– Женщин неопознанных у нас нет, – отвечает милиционер.
– Вы что-то скрываете! – кричит женщина милиционерам. Вчера сказали, что поступило 349 человек. А сейчас в списке только 319! Где остальные? Они умерли?
Милиционеры молчат.
– Я вчера видела, как два тела грузили в машину, – тихо говорит еще одна женщина.
– А я видел, как их вывозили с Мельникова, – это стоящий рядом с нами мужчина. – Там в автобусы навалили тела, прямо на пол свалили, и автобусов было много.
– Так, может, это живые были, только без сознания?
– Что же их тогда как мертвых? Свалили в кучу… Где руки, где ноги. И совсем раздетые были.
Через час ворота приоткрылись: стали принимать передачи. Люди снова бегут к воротам. Кто быстрее. Передачи берут дозированно, можно не успеть. Еще раньше из больницы вышла женщина, которая сказала, что все пакеты с передачами складываются на первом этаже, никто не относит их больным. Но люди все равно пытаются передать свои пакеты. Давки никто не замечает. Люди, стоящие здесь вторые сутки, не чувствуют холода и голода. Они не плачут, смотрят в серые больничные окна и на такие же серые лица милиционеров, пытаясь понять, в чем они провинились и почему их не пускают к близким.
– Ну скажите хоть что-нибудь! Кто умер? Что же вы как памятники!
– Зачем вы издеваетесь над нами? Когда их начнут отпускать домой?
Черные ворота снова закрылись. Плачущих женщин успокаивает высокий солидный мужчина.
– Они все в состоянии средней тяжести, – говорит он.
– А что это такое, вы знаете?
– Я врач. Это значит, они уже пришли в себя, но не могут ходить.
Вокруг мужчины собираются люди.
– Нас, кто не нашел своих родных, очень много, – вздрагивает через слово женщина с фотографией молодого человека в руках. – Мы просили в штабе: дайте нам автобус, чтобы мы морги объездили. А они говорят: то, что вы сейчас говорите, не так важно. Мы одержали победу, что же вы ее портите своими криками.
Женщина эта – Карпова Татьяна Ивановна. Ее сын – Саша Карпов – потерялся. Нет его среди пациентов городских больниц. Татьяна Ивановна приехала в 13-ю, потому что здесь больше всего заложников. Может, кто-то видел ее Сашу.
– Последняя просьба его была: мама, выйди на Красную площадь, – говорит Татьяна Ивановна. – Он просил, а мы не вышли. И вот теперь его нет. И я даже не плачу. Женщину бьет дрожь. Муж гладит ее по руке.
– И фотографии не берут! Я им сую, а они – запрещено. Кем запрещено, кричу? ФСБ запретила, говорят.
– А вы в штабе были? – спрашиваю у Татьяны Ивановны.
– Я в этом штабе жила два дня, – говорит Карпова. – После штурма они пришли и сказали: что вы тут сидите? Езжайте домой, в больницы, всех ваших родственников увезли. Они скоро начнут вам домой звонить, а вы тут. Радоваться, мол, надо, а вы тут сидите. Я оглядываюсь, а весь зал сидит. Никто не верит. А потом как сорвались все. А сегодня прихожу, половина там. Вернулись. Потому что не нашли своих родных.
Из больницы выходит неприметный мужчина из охраны больницы.
– Давайте записки в терапию! – кричит он.
Люди бросаются к нему.
– Ну что, будут выпускать?
– Обещают, – говорит охранник. – Только не решено пока. У них интоксикация.
– А почему вчера было 349, а сегодня 319? – пытается докричаться кто-то.
– Так не все в себя пришли, лежат без сознания. А документов нету, не зафиксируешь.
– А мне дочка утром позвонила, – говорит рядом со мной молодая женщина. Я ей: "Ну как ты, что болит? Голова? Тошнит?" А она плачет: "Нас, как тараканов, потравили".
– Может, дочка моя там, можно узнать? – кричит кто-то мужчине из охраны. – Фотографии возьмите.
– Женщин всех опознали, – повторяет сотрудник больницы. Та, что кричала, отходит в сторону. Это Татьяна Лукашова. В ее руках стопка фотографий дочери. Дочь зовут Мария Панова, ей 27 лет. Она тоже потерялась, ее нет ни среди живых, ни среди мертвых.