...Собственно, я-то ничего из того, что делалось в то утро в отсеках лодки и за ее бортом, не понимал как следует и не видел, а только ощутил вдруг всем своим существом, что окружающий меня воздух словно бы сдавило какое-то странное напряжение. Наверное, так раньше бывало в старинных графских усадьбах, когда у кого-нибудь из членов семейства вдруг случался неожиданный сердечный приступ или начинались внезапные роды - так что дом вдруг оказывался охваченным лихорадочной беготней, на всех этажах хлопали двери, летали туда-сюда няньки и бабки с полотенцами и тазами горячей воды в руках, раздавались из открытых окон какие-то громкие распоряжения для дворового люда...
И только когда мне потом пересказали в подробностях картину всего случившегося, я смог отчетливо представить себе, что именно и как тогда происходило на самом деле.
Как оказалось, до самого последнего момента Лячин все еще не мог разрешить для себя дилемму: атаковать ли ему "Толедо" настоящими боевыми торпедами или же выстрелить по ней только активным высокочастотным импульсом, послав в сторону американской подлодки направленный звуковой луч большой мощности - так, чтобы в ней аж зазвенело все, словно внутри железной бочки, по которой ударили кувалдой? Видя, как в предчувствии приближения родного берега американская субмарина все дальше и дальше отрывается от корабля сопровождения, Лячин вырвался на несколько десятков миль вперед по ее курсу и, почти полностью заглушив работу винтов, засел на 600-метровой глубине, ожидая приближения американской субмарины.
Можно только догадываться, что испытал экипаж спокойно идущей в приповерхностном слое к своему дому "Толедо", когда откуда-то из самых океанских пучин вдруг начал всплывать затонувший семь месяцев назад на их собственных глазах "Курск". А в том, что это был именно он, сомнений быть не могло - обмануться мог кто угодно, но только не американский бортовой компьютер, который мгновенно идентифицировал шум работающих винтов всплывающей подлодки с записанным в его памяти "голосом" потопленной в Баренцевом море К-141. Да и как он, спрашивается, мог его не идентифицировать, если это и на самом деле был шум работающих двигателей "Курска", записанный в свое время на компьютерный диск и хранившийся на всякий случай в фонотеке "звукомаскировки" нашей лодки, а в этот момент специально "прокрученный" Лячиным для акустиков "Толедо"! (С учетом того, что наши собственные винты в это время молчали, идентификация была стопроцентной.) А несколько минут спустя сонары обрисовали и габариты всплывающей подлодки, которые тоже один к одному совпадали с погибшим "Курском"!..
В момент этой встречи "Толедо" шла на перископной глубине и с поднятыми для связи антеннами. Возможно, считая себя уже полностью дома, экипаж вел переговоры с береговыми службами или даже со своими домашними, американцы это себе могут позволить, - и тут прямо перед носом их субмарины вдруг появилась из трехкилометровой океанской бездны расстрелянная несколько месяцев назад русская подводная лодка "Оскар-II".
Судя по тому, что "Толедо" несколько минут не предпринимала никаких действий, паралич на ней был полный. Удовлетворившись произведенным эффектом, Лячин уже хотел было отдать приказ о проведении условного выстрела звуковым импульсом, как в эту минуту наш радист перехватил и расшифровал (оказывается, наши дешифровальщики работают не хуже натовских, хотя нам-то никакие ихние "Бакатины" своих шифров не передавали) сообщение командира "Толедо", посланное в штаб Атлантического флота США в Норфолке: "Вижу "Оскар-II". Она не потонула! Она передо мной! Что делать?" А через минуту-другую из Норфолка поступил ответ, который, собственно говоря, и сыграл решающую роль в этой ситуации. "Торпедируйте ее без промедления! " - гласила расшифрованная радистом депеша. И эти, увиденные Лячиным, слова "Торпедируйте без промедления" стали той последней каплей; которая помогла ему сделать выбор в столь мучительно решаемом все эти дни вопросе.
- Боевая готовность торпедными аппаратами правого борта! Цель прямо по курсу!.. Торпедные аппараты... товсь! - решительно приказал Лячин и, услышав ответное: "Товсь выполнено", непроизвольно поднял и резко, как делали виденные когда-то в фильмах про Бородинскую битву командиры пушечных батарей, опустил руку: - Торпедные аппараты! Пли!
Наверное, для застывшего в ужасе экипажа "Толедо" это показалось самым настоящим залпом с того света. Вряд ли там успели толком осмыслить случившееся, а тем более начать хоть какую-нибудь борьбу за плавучесть субмарины.
Алексей мне потом рассказывал, что, когда затихло эхо взрыва торпедных разрывов, он услышал зловещий шум воды, врывающийся в корпус расколотой подлодки. Минуту спустя "Толедо" начала свешиваться носом книзу и затем, войдя в вертикальный штопор, со всевозрастающим ускорением стремительно заскользила в глубь океана. Гул, скрежет и сейсмическое громыхание тонущей АЛЛ наполнили рубку акустика. Шум этот казался ему почти ощутимым, лодка развила скорость около сорока узлов и все убыстряла свое погружение. Казалось, грохот ее падения наполняет не только рубку, но и все закоулочки нашей лодки. Потом два подряд глухих тяжелых удара сотрясли тонущую субмарину, и стало ясно, что в ней что-то взорвалось. А минуты через три-четыре еще одна ударная волна сотрясла лодку, и он понял, что "Толедо" ударилась о дно...
И случилось это - точнехонько в День защитника Отечества, 23 февраля самого первого года наступившего третьего тысячелетия. Я не поверил бы этому, зная, как у нас любят привязывать выполнение планов к всевозможным датам, даже если для этого надо фальсифицировать реальные сроки, но на руке у меня были часы с календарем, и они показывали именно эту дату...
...А потом мы несколько бесконечно долгих дней отрывались от преследования.
Сразу же после гибели "Толедо" в район нашего нахождения были стянуты десятка полтора кораблей ВМС США, отрезавших нас от отхода по своему собственному следу, и несколько беспрерывно кружащихся над поверхностью океана противолодочных самолетов "Орион", так что нам в эти дни пришлось немало поманеврировать. Прикрываться фонограммами работы чужих двигателей мы могли только при сброшенных до минимума оборотах наших собственных винтов, а для нас в данной ситуации было важно, не в последнюю очередь, сохранить скорость.
Нужно было уходить из опасного района, но обратный путь через Атлантику был прочно перекрыт, и командир принял парадоксальное решение двинуться сначала к берегам самой Америки и, потерявшись там за шумовым фоном тысячи рыболовецких, пассажирских и каботажных судов, прошмыгнуть вдоль побережья США на юг, вокруг Саргассова моря, и уже потом пересечь Атлантический океан и возвратиться вдоль побережья Европы домой, в Видяево. И кто знает, может быть, эта затея нам и удалась бы, но в самом ее начале приключилась одна непредвиденная история, заставившая командира подлодки изменить планы на прямо противоположные.
Это случилось в два часа ночи - я хорошо помню, потому что еще не спал, дочитывая какой-то из обнаруженных в лодочной библиотеке журналов. Находясь на положении не пленника, не гостя и не члена команды, я мог позволить себе читать хоть всю ночь напролет, так как утром мог не вылезать из постели не до обеда, так до ужина - мне ни разу еще никто не сказал, что, мол, хватит, тебе мять бока, попробуй заняться хотя бы чем-нибудь полезным. Все-таки я находился на лодке не по своей воле, да и, самое главное, какой из меня мог быть помощник в том, о чем я только читал в газетах?..
Итак, я лежал в постели, глядел на часы, которые показывали два часа ночи, и понимал, что где-то там, над поверхностью океана, в это время, наверное, так удивительно сияют сейчас не заслоненные никакими домами звезды.
Наглухо отрезанные от возврата на просторы Атлантического океана кораблями ВМС США, мы к тому времени уже миновали Бермудские острова и как раз повернули на юг, двигаясь по Саргассову морю в режиме полнейшей тишины и удерживая скорость в пределах 6 - 8 узлов, что обеспечивало нам максимальную скрытность от натовских акустиков. Поэтому меня аж подбросило на кровати, когда в абсолютно молчащей субмарине вдруг на всю мощность рявкнули динамики общекорабельной связи, и по отсекам загремели четкие отрывистые команды:
- Всплываем на глубину сорок метров, осмотреться в отсеках!.. ГКО готовность номер один!.. Глубина сорок метров, осмотреться в отсеках!.. Всплываем на перископную глубину!..
Поняв, что происходит нечто неординарное, я выскочил из-под одеяла и принялся быстро одеваться. Не знаю, что там вдруг стряслось, но, на всякий случай, надо быть хотя бы в штанах. А то вдруг объявят какой-нибудь экстренный сбор, и придется бежать на него в трусах.
И, словно подтверждая мои опасения, по всем ходам и отсекам лодки зарычал ревун, а по трансляции объявили:
- Боевая тревога! По местам стоять к всплытию!
Раздалось шипение воздуха высокого давления, хлопки клапанов, и подводная лодка закачалась на океанской волне. Какое-то время она так и шла в надводном положении, хотя приказа отдраивать люки не поступало.
А через несколько минут прозвучало снова:
- Аппарат ВИПС для выстреливания сигнального патрона приготовить! Подать воздух на тифон и сирену!
И в то же мгновение даже в прочном корпусе лодки стали слышны завывания сирены. А после того как из специального аппарата, предназначенного для выстреливания имитационных и сигнальных патронов, был произведен выстрел, опять раздались команды:
- Приготовиться к погружению! Срочное погружение! Раздались частые рыканья ревуна, и подводная лодка, приняв балласт, стала быстро погружаться.
- Опустить перископ! Глубина двести! Совершить разворот на сто восемьдесят градусов! Скорость максимальная! - последний раз прозвучал голос Лячина, и я почувствовал, как лодка совершила маневр разворота и устремилась по новому курсу.
Встретив на следующий день командира, я поинтересовался у него, чем была вызвана эта ночная тревога и куда теперь следует наша лодка.
- Видишь ли... Обстоятельства сложились так, что вчера ночью я нарушил режим скрытности и демаскировал наш атомоход перед противником. Это навлекло на нас очень большую опасность, но, я думаю, ты сейчас поймешь, что меня вынудило так поступить, - сказал он, и мы пошли в каюту, где я узнал подробности того, что происходило ночью в океане.
А случилось следующее. В два часа ночи акустики доложили Лячину, что слышат шумы винтов двух гражданских судов, причем одно из них быстро удаляется в западном направлении, а второе, меньшего тоннажа, похоже, его преследует. Убедившись, что никаких плавсредств непосредственно над лодкой нет и военных кораблей поблизости не наблюдается, Лячин дал команду всплывать на перископную глубину, а когда появилась возможность смотреть, увидел в окуляры грузовое судно, которое пыталось уйти от идущего ему наперерез небольшого корабля. Когда преследователи открыли по уходящим пулеметный огонь трассирующими пулями, а беглецы подняли норвежский флаг, ему все стало понятно, и он принял решение вмешаться.
Когда мы всплыли, морские пираты (а это были именно они) уже почти вплотную подошли к норвежскому судну, но, увидев внезапно появившуюся рядом с ними из-под воды черную махину, которая издает жуткие звуки, резко повернули в сторону и стали набирать ход. Выстреленный нами сигнальный патрон еще больше напугал грабителей, и они врезались с разгону в плавающую льдину. Норвежцы, скорее всего, тоже испугались, но зато они были избавлены от опасности ограбления, а возможно, и гибели. Они прибавили скорости и очень быстро исчезли в ночном океане.
- ...Теперь мы полностью демаскированы, и какое-то время спустя в этом квадрате будет полно натовских кораблей и самолетов, - подытожил он свое повествование. - Поэтому я принял решение как можно быстрее прижаться к северовосточному побережью США, где, имитируя щум надводных судов, мы сможем спрятаться от систем американского слежения и хотя и потихоньку, со скоростью не более семи-восьми узлов, обогнуть острова Ново-Бретон, Ньюфаундленд и мыс Сент-Чарлз, а затем через Лабрадорскую котловину и море Баффина выйти к Канадскому архипелагу, чтобы через один из многочисленных проливов попасть в Ледовитый океан и, прячась под его ледяной шапкой, выйти сразу в район западной оконечности котловины Нансена. Ну, а оттуда между островами Шпицберген и Землей Франца-Иосифа можно уже без труда войти в Баренцево море и вернуться в наше родное Видяево.
- Вы и на самом деле любите этот городишко? - поинтересовался я, когда он потом еще пару раз повторил его название.
- Видишь ли, - раздумчиво произнес Лячин, - у Видяево, на мой взгляд, имеется не одно, а сразу два обличья: первое - то, которое нам всем уже давно опротивело своей обшарпанностью и убогостью и которое мы с радостью покидаем, отправляясь в очередной свой далекий поход; ну и второе - то, которое мы всякий раз с нетерпением ожидаем увидеть вновь после нескольких месяцев патрулирования у чужих берегов... А может быть, таковым и является свойство Родины - одновременно отталкивать своим внешним несовершенством и притягивать своей внутренней необходимостью. Ведь глаза бы уже, кажется, не смотрели бы на эти бочки на берегу, обшарпанные четырехэтажки, грязные улицы... А проторчишь в автономке три месяца - и летишь потом ко всему этому, как к самому лучшему месту на свете! И ведь, и в самом деле, все эти бочки и четырехэтажки словно бы обретают при встрече какую-то незамечаемую раньше эстетику. Ты меня понимаешь?..
- Да, Геннадий Петрович. Понимаю.
- Спасибо. И можешь, кстати, больше не называть меня чужим именем. Экипаж "Курска" под руководством капитана первого ранга Геннадия Петровича Лячина свое дело сделал. Теперь они уже далеко - там, где их не достанут ни глубинные бомбы, ни натовские "Орионы", ни какие другие проблемы.
- А как вас зовут на самом деле?
- Илья Степанович. Капитан первого ранга Илья Степанович Муромский...
- Хорошо, Илья Степанович. И спасибо за откровенность... А на следующий вечер ко мне зашли с термосом горячего кофе бывший "двойник" Дмитрия Колесникова (который оказался на деле Дмитрием Рябухиным) и знакомый мне ранее под именем Алексея Коробкова инженер гидроакустической группы старший лейтенант Михаил Озеров.
- ...А этим маршрутом раньше кто-нибудь ходил? - спросил я их, когда разговор коснулся решения каперанга Муромского идти вокруг Гренландии.
- Ходили, - отозвался Дима. - Битва за скрытный выход в Атлантику тянется уже не один год. Ведь в зону контроля Северного флота входят сразу два океана - Ледовитый и Атлантический, а попробуй - выйди незаметно на водные просторы, когда путь всем нашим кораблям перекрыт глубоко эшелонированными противолодочными барьерами!
- Их так много? - уточнил я.
- Да мы огорожены ими, как телята в загоне! - подал голос Михаил. - Контроль за нашими подводными лодками ведется на огромной территории, начинающейся с линии: мыс Нордкап - остров Медвежий и заканчивающейся Фареро-Шетлендским и Шетлендско-Исландским рубежами. А кроме того, десятки патрульных противолодочных самолетов, стартовав с аэродромов Норвегии, Англии и Исландии, могут кружить над водами Баренцева, Норвежского и Гренландского морей, выискивая российские АПЛ, пробирающиеся подводными желобами и каньонами в сторону Атлантики. Поэтому командовавший в 1986 году Северным флотом адмирал Владимир Чернавин и поручил капитану первого ранга Владимиру Протопопову проложить совершенно новый для нас - в обход всех противолодочных рубежей - путь в Северную Атлантику: вокруг Гренландии, через лабиринты вмерзших во льды полярных архипелагов. Для этого была выбрана АПЛ К-524 с хорошо сплавленным экипажем. Старшим на борту назначили молодого контр-адмирала Анатолия Шевченко, чья энергия и дерзость должны были дополнять осмотрительность и неторопливость Протопопова.
- Я как-то, когда был на практике, ходил в Ледовитый океан на гидрографическом судне "Колгуев", - припомнил вдруг Дмитрий. - Глянул раз на экран радара - мать честная! - на нем сплошные засветки: айсбергов вокруг, как пшена на лопате! А у "Колгуева" борт всего в три миллиметра стали, и оба локатора скисли по закону подлости...
- Да, лед и корабль - вещи очень плохо совместимые, - подхватил Озеров. - Их столкновение - это всегда поединок, причем нередко с трагическим исходом. Короче, в этом походе наша АПЛ К-524 впервые прошла проливы Земли Франца-Иосифа под водой и подо льдом. Потом она взяла курс на Гренландию, обошла передовую зону противолодочных сил НАТО и двинулась в узкий и неглубокий проливчик, перекрытый мощным паковым льдом. Самое сложное было в том, что не было точных промеров, так как никто этим путем никогда не ходил. Просвет между грунтом и нижней кромкой льда все время сужался, лодка в любой момент могла оказаться зажатой, как в тисках. Из-за сплошных айсбергов не было безопасных глубин и в море Баффина, но лодка все-таки вышла в Атлантику и даже произвела условную атаку атомного авианосца "Америка", после чего незамеченной возвратилась домой.
- А в марте 1987 года аналогичный рейд провели силами уже целой дивизии, - подхватил тему Дмитрий. - Операция называлась "Атрина", и в ней участвовали сразу пять наших АПЛ: К-298, К-244, К-288, К-255 и та же К-524, которой на этот раз командовал капитан второго ранга Смелков, а возглавлял весь отряд опять контр-адмирал Шевченко.
- И мы теперь пойдем домой именно этим путем?
- Да. На сегодня это для нас единственный безопасный путь.
- Не нравится он мне почему-то, - поежился я, будто мне предстояло плыть среди этих льдов голышом.
- Да и нам он не очень по душе, но что делать?
Делать было действительно больше нечего, кроме как смириться и ждать окончания этого затянувшегося путешествия. Или, точнее сказать - путе-плытия, хотя моряки и не любят, когда кто-то употребляет по отношению к ним выражения типа "плыть" или "плавать". "Плавает", по их мнению, только дерьмо в проруби, а моряки по морям - "ходят". (Особенно, надо заметить, с такой скоростью хода, как у нас, ибо, приблизившись к штатовскому побережью, мы потащились вдоль него, как самая настоящая черепаха, держа лодку строго на шести-семи узлах, что обеспечивало нам максимальную скрытность продвижения. Кроме того, обеспечивая себе наилучшую маскировку, мы надолго замирали и пересиживали кажущиеся опасности, а то вдруг пускались выписывать некие умопомрачительные загогулины, прикрывая их фонограммой шумов работы двигателя какого-нибудь туристического катера и запутывая тем американские службы слежения.)
Для меня это были едва ли не самые тяжелые недели похода. Все члены экипажа были заняты своим конкретным делом, и ни Дмитрий, ни Михаил, ни тем более Илья Степанович ко мне в эти дни с разговорами не заглядывали. Я просто физически ощущал разлитое по лодке напряжение, не позволявшее мне шататься туда-сюда, раскрывая заблокированные перемычки между отсеками.
Только один раз я ненадолго зашел в рубку акустиков к Озерову да заглянул минут на пять на центральный пост к Муромскому, но всем было в эти дни откровенно не до меня, и я засел в своей каюте, обложив себя спасительными книгами. Большинство из них были посвящены морской тематике, но я уже чувствовал, что мне от этой темы не уйти ни в книгах, ни в жизни, а потому, увидев переплетенную стенограмму Всероссийской научно-практической конференции в Москве от 30 марта 1999 года, раскрыл ее на первом попавшемся месте и углубился в написанное.