"...Отсутствие государственной морской политики РФ привело к тому, что в вопросах разоружения мы необоснованно поспешили. Россия кардинальным образом освободилась от всех нагромождений "холодной войны", полностью вывела свои войска и силы флота с территорий других государств, более чем вдвое сократила свои Вооруженные Силы, в том числе и состав своего ВМФ, изменила районы присутствия своих военно-морских сил в Мировом океане.
Однако так поступили не все.
США и другие морские державы Европы и Дальнего Востока не прекращают наращивать ударную мощь своих флотов и усиливать их активность в Мировом океане. Так, например, Пентагон ожидает вступления в строй в ближайшие годы нового атомного авианосца "Рональд Рейган", новой атомной подводной лодки "Джимми Картер" с баллистическими ракетами, полностью компьютеризированного корабля "Арсенал", оснащенного пусковыми установками с высокоточными ракетами и экипажем всего в 20 человек.
Франция строит атомный ударный авианосец "Шарль де Голль" и четвертую атомную подводную лодку с баллистическими ракетами "М-45".
Наращивают свои флоты и другие морские государства: Великобритания, Германия, Турция, Италия, Япония и прочие.
Вследствие этого равновесие ударной мощи нашего ВМФ и ВМС США, достигнутое в годы "холодной войны" огромными усилиями народа, оказалось утраченным, военно-политическая обстановка в мире и стратегическая стабильность в Мировом океане - нарушенными. Теперь корабли НАТО спокойно, как дома, плавают, например, в Черном море и даже пытаются использовать в своих целях Севастополь..."
Но как бы там ни было, а хотя и сверхмедленно, но день за днем мы все-таки ползли на север в сторону Лабрадорской котловины и моря Баффина, уходя из-под контроля американских локаторов и сонаров и приближаясь к Канадскому архипелагу. За ним нас принимал под свою защиту надежный, как многометровая панцирная броня, зонтик Ледовитого океана, пронырнув под которым, мы были бы уже фактически дома.
Но путь до него был далеко не безоблачным. С тех пор, как в 1957 году американская атомная подводная лодка "Наутилус" совершила плавание под ледяным щитом Северного полюса, немало американских и английских лодок прошло подо льдами акватории Северного Ледовитого океана, включая и проливы интересовавшего нас сейчас арктического Канадского архипелага.
Несмотря на окончание "холодной войны" и провозглашенный в октябре 1987 года призыв Советского Союза к сотрудничеству и демилитаризации Арктики, американских систем наземного и морского базирования на Севере это почти не коснулось. За США сохранились практически все те капитальные военные объекты канадского Севера и Гренландии, которые были созданы в период холодной войны. На северо-западе Гренландии - это крупная военная американская база Туле, насчитывающая пять тысяч человек, которая в годы холодной войны имела романтическое имя "Блю Джей" ("Голубая сойка"). В Клире, близ Фэрбенкса, и в самом Туле - располагались мощные станции в системе противоракетной обороны.
Такой же крупный военный центр Груз-Бей с 5 тысячами человек, обслуживающих действующие на малой высоте истребители, содержит НАТО и на восточном побережье Лабрадора, вдоль которого мы как раз в эти дни пробирались и, слава богу, в конце концов благополучно его миновали. Без проблем, не считая утомительной медленности хода (а ввиду близости северных баз НАТО пришлось сбросить скорость вообще до 4 - 5 узлов), прошли мы и забитое льдами море Баффина.
Неприятность (если это гражданское слово уместно для описания этой, как говорят сегодня военные, нештатной ситуации) случилась, когда мы вошли в пролив Смит, отделяющий Гренландию от покрытого льдами острова Элсмир. Акустики вдруг зафиксировали слабый шум идущей нам навстречу американской субмарины класса "Лос-Анджелес" - по-видимому, она возвращалась с дежурства у наших северных берегов и, воспользовавшись проложенным когда-то еще их "Наутилусом" (а может быть, уже и нашей К-524) маршрутом, пересекла возле острова Медвежий Гренландское море и, обогнув мысы Норрост-Руннинген и Моррис-Джессеп, как раз входила сейчас в лежащий впереди по нашему курсу пролив Робсон. Если бы мы шли хоть немного быстрее, встреча могла бы состояться в самой узкой части пролива Робсон, так что мы со своими габаритами не смогли бы там и развернуться. А в широкой части пролива Смит мы еще успели совершить маневр разворота и выйти назад в море Баффина. Но это, тем не менее, тоже была не ярмарочная площадь, где можно было постоять, пережидая, пока из узкого переулка выезжает груженная сеном телега, чтобы после этого проследовать в него самим. Вокруг нас была чужая территория, "враждебные воды", а нам навстречу двигался вооруженный корабль противника, и трагическая история с "Курском" показывала, что ни на какое благородство манер в данной ситуации рассчитывать не приходится. Поэтому, двигаясь в южном направлении вдоль кромки острова Элсмир, мы при первой же возможности чуть ли не под прямым углом повернули затем на запад и вошли в пролив, отделяющий его от острова Девон. Оба эти острова - и Девон, и Элсмир - были опоясаны шельфовыми льдами, порождающими айсберги, а потому неглубокий, узкий пролив между ними оказался забит этим добром чуть ли не до самого дна. Прижимаясь все ближе и ближе к грунту, мы медленно ползли вперед в сторону выхода из этого ледяного лабиринта, со все возрастающей тревогой прощупывая впереди себя приборами параметры сужающегося до катастрофических размеров просвета.
Но Господь не оставил нас своей милостью, и лодка в конце концов миновала эту ледяную трубу, выйдя в более-менее глубоководное и чистое (хотя и не лишенное айсбергового крошева над головой) место, по которому мы уже бодро устремились в сторону Ледовитого океана. До ("большой воды" было уже, как говорится, совсем рукой подать - за нашей спиной остались "коридоры" Канадского архипелага и последние "ворота" между островами Аксель-Хейберг и Эллеф-Рингнес, мы уже фактически входили в зону понижения океанского дна в сторону Канадской котловины, когда какая-то неведомая мощная сила вдруг подхватила нашу лодку снизу за днище и, плавно приподняв ее вверх, прижала (правда, все-таки не без ощутимого удара) к нависавшей сверху глыбе огромного айсберга. Произошло практически точь-в-точь то же, что когда-то описал, придумав все из собственной головы, великий сочинитель невероятных историй Жюль Верн, загнавший в своей знаменитой книге "Двадцать тысяч лье под водой" подводную лодку "Наутилус" под управлением капитана Немо в подводно-подледную ловушку:
"-...Нельзя ли узнать, - спросил я, - какова причина несчастного случая?
- Огромная ледяная глыба - целая гора - перевернулась, - ответил капитан Немо. - Когда самое основание ледяных гор размывается более теплыми слоями воды или же разрушается последовательными ударами льдин друг об друга, то центр тяжести перемещается выше, и в таком случае ледяная гора всей массой перевертывается вверх основанием. Вот это и случилось. Одна из таких ледяных глыб опрокинулась и ударила по "Наутилусу", который стоял на месте под водою. Затем она скользнула по его корпусу, с непреодолимой силой приподняла его и вытеснила кверху, в менее плотный слой воды, где "Наутилус" и лежит, накренившись набок...
Судя по выражению его лица, у него промелькнула какая-то мысль. Но, видимо, он ее отверг. Покачав головой, он сам себе ответил отрицательно. Наконец одно слово вырвалось из его уст.
- Кипяток! - прошептал Немо.
- Кипяток? - воскликнул я.
- Да. Мы заключены в пространстве, сравнительно ограниченном. Если насосы "Наутилуса" будут все время выбрасывать струи горячей воды, разве температура окружающей нас среды не поднимется и не задержит процесс оледенения?
- Надо попробовать, - решительно ответил я.
- Давайте пробовать, господин профессор.
...Все тепло от электрических батарей направилось в змеевики, погруженные в воду. Через несколько минут вода нагрелась до ста градусов. Ее переключили в насосы, а на ее место поступила свежая вода. Тепло от электрических батарей было настолько велико, что холодная вода прямо из моря, только пройдя сквозь аппараты, поступала в насосы уже в виде кипятка.
Через три часа после накачивания кипятка... получился выигрыш в один градус. Еще через два часа - еще два градуса.
- Мы победим, - сказал я капитану, после того как убедился в успехе принятых мер и сам дал несколько полезных советов.
- И я так думаю, - ответил капитан. - Нас не раздавит..."
Как ни фантастично все это выглядит (я даже не знаю, поверит ли мне кто-нибудь или на этих строках уже точно плюнет на пол да захлопнет написанное), но предугаданная великим писателем история один в один повторилась и с нами. Разница заключалась только в том, что Жюль Верн засадил свой "Наутилус" все же в некую водяную камеру, ограниченную со всех сторон ледяными стенами, внутрь которых, как космонавты в открытый космос, могли выходить из лодки ее пассажиры, чтобы пытаться долбить ледорубами выход из своего заточения, тогда как нам судьба не предоставила даже этого. Если бы мы попали в ситуацию точь-в-точь повторяющую плен "Наутилуса", мы могли бы расстрелять закрывающую нам проход глыбу торпедами, да и дело с концом, но мы были плотно прижаты к айсбергу, лед был прямо перед нашим носом, и пускать торпеду было практически некуда.
Расколовшийся по всей своей высоте гигантский айсберг, мимо основания которого мы как раз проходили, оттолкнув своим весом в сторону меньшую половину, медленно завалился набок и при этом, словно маслину плоской ложечкой, подхватив своей нижней частью нашу лодку, довольно плотно прижал ее к "брюху" оказавшейся рядом ледяной глыбы. Все было в полной исправности - рули, реакторы, навигационная система, корпус, - а лодка была парализована. Несколько дней подряд командир давал команды то продуть балласт для всплытия, то начать срочное погружение, дергал лодку назад-вперед, как засевшую в грязи машину, пытался задать ей с места максимальную скорость, а также пускался на всяческие иные ухищрения, чтобы раскачать ее и выдернуть из ледяных объятий, но все было бесполезно. Прижатые снизу ледяным рычагом к массивному телу километрового айсберга, мы медленно дрейфовали в таком положении вдоль Канадской котловины в сторону хребта Менделеева...
... Положение было критическим. Суперсовременная мощнейшая атомная подводная лодка, точно застывшая в янтаре муха, вот уже три недели сидела между двумя медленно срастающимися друг с другом ледяными глыбами и ожидала своей гибели.
- ...Здравствуйте, Антон Евграфович, - встретив как-то после обеда в кают-компании Огурцова, поздоровался я. - Что там слышно на центральном посту? Есть какие-нибудь перспективы?
- Да какие могут быть перспективы, если мы торчим в этой льдине, как кларнет в заднице! - громыхнув не терпящим никаких возражений басом, доступно выразил свое мнение о ситуации замполит (я так и не привык называть его должность по-новому - помощником командира лодки по политико-воспитательной работе). - Давай-ка лучше, раз уж ты мне попался, сочини оптимистические стихи, способные поддержать дух экипажа в эти дни. А я пока посижу тут и подожду...
И, налив себе из большого чайника стакан крепкого черного чая, он уселся в кресло для отдыха и прикрыл глаза.
"Вот, блин, - подосадовал я про себя на замполитовскую безапелляционность. - Так-таки и сделает из меня стихотворца... Перед тем, как нам тут окончательно задохнуться". Однако же, вынув из кармана блокнот и ручку, я присел к столу и принялся набрасывать первые строки заказанного мне опуса. "Главное, - соображал я, - это увязать идиотизм нашей сегодняшней ситуации с героической историей российского флота, не забыв при этом упомянуть гордый красавец "Варяг" или что-нибудь из аналогичных символов..."
Минут через десять-пятнадцать восьмистрочное стихотворение было написано, и, подойдя к дремавшему Огурцову, я громко покашлял.
- Готово? - открыл глаза замполит.
- Да, - ответил я. - Разрешите прочесть?
- Ну а какого же хрена я здесь тебя жду?
- Слушайте, - сказал я, разворачивая страницы блокнота. - Называется: "Встречай нас, Россия".
- Шуруй.
И я начал читать:
Мы выйдем из всех передряг,
как греки, вернувшись из Трои.
За нашей спиною - "Варяг"
и русского флота герои!
Кипят наши души, как чай,
и льды вокруг тают, как сахар.
Встречай нас, Россия! Встречай...
- А НАТО - кусай себя за хер! - закончил за меня замполит и протянул к блокноту свою огромную ладонь. - Давай сюда.
- У меня последняя строка звучит несколько иначе, - заметил я, аккуратно вырывая листок.
- Последняя строка - это мелочи. Там есть две другие - про горячий чай и тающий сахар... Это похоже на подсказку решения нашей проблемы.
- Оно принадлежит не мне. Просто на днях вдруг припомнился роман Жюля Верна "Двадцать тысяч лье под водой" там у них "Наутилус" попал в точно такую же ситуацию, как и мы теперь, и, чтобы растопить ледяную ловушку, они начали качать насосами наружу горячую воду.
- И растопили весь айсберг?
- По крайней мере, настолько, что им этого хватило, чтобы освободиться из ледяного зажима.
- Но это же фантазия...
- Я плохо знаю устройство лодки. Но если бы нагревающуюся в системе охлаждения реакторов воду можно было постоянно сбрасывать за борт, заменяя ее свежей забортной, то почему бы и не попробовать?
- Ты предлагаешь нам вскипятить Ледовитый океан?
- Я предлагаю подтачивать тиски, в которых мы оказались зажаты. Пускай это произойдет и не так быстро, как того хотелось бы, но потихоньку, неделя за неделей, горячая вода будет вымывать вокруг себя какие-то ниши и пустоты, которые, глядишь - и позволят нам со временем высвободиться...
- Поднимаясь вверх, эта горячая вода будет в первую очередь подтаивать собой нижнюю часть ограничивающего нас сейчас сверху айсберга, - начал рассуждать Огурцов, - и в конце концов его верхняя часть сделается тяжелее нижней и, перевесив свое основание, совершит резкий оверкиль. При этом могут быть два прямо противоположных результата. Первый - мы успеваем вывалиться из разжавшихся ладоней льда и уходим на безопасную глубину. Второй - нас, точно семечку зубами великана, раскусывает между двумя стремительно сомкнувшимися глыбами, так что аж правый борт сомкнется с левым.
- И поэтому?..
- Поэтому я иду к командиру читать твои стихи, - он потряс в воздухе листочком из моего блокнота, сделал из стакана глоток давно остывшего чая и поднялся с места. - Ты доволен?
- Я доволен, - произнес я. - Покуда в лодке не закончился воздух, я живу, а это уже и само по себе немало. Но я уже очень соскучился по небу. А еще - по своей любимой девушке и, как ни выспренно это прозвучит - по России. Там уже, наверное, весна начинается, мне кажется, я даже здесь иногда слышу ее запах... Так что пусть это будет фантастика. И пусть нас обвинят, что мы без разрешения использовали метод Жюля Верна. Но я хочу домой. И я хочу поскорее сказать: "Прощайте, объятия страха".
- Что? - остановился дернувшийся уже было идти Огурцов. - Какого страха?
- Последняя строка у меня так звучит: "Прощайте, объятия страха".
- А-а... - заглянул он в листок. - Действительно. Но у меня - лучше.
До вечера я валялся в кровати, глядя на надоевшие до отвращения трубы над головой и с болезненной ностальгией вспоминая идиллически недосягаемую сейчас квартирку возле станции метро "Братиславская", а потом нехотя поднялся с постели и потянулся на ужин.
- Друзья мои! - не пряча ни грустного выражения лица, ни скорбных интонаций голоса, обратился к экипажу Илья Степанович. - Я хочу, чтобы вы себе отчетливо представляли ту ситуацию, в которую мы влипли - причем влипли в самом буквальном смысле этого слова - в результате невероятнейшего по своей фантастичности стечения обстоятельств. Наша лодка, словно в гигантских ледяных ладонях, оказалась зажата между подводными частями двух соседних айсбергов и пока еще только чудом не раздавлена. Если не произойдет худшего и в ближайшее время нас не разотрет в порошок и не расплющит в лепешку, то месяца через полтора-два у нас закончатся запасы воздуха, воды и пищи, и мы умрем от голода или задохнемся от нехватки кислорода. К концу мая исчерпаются энергетические ресурсы и наших реакторов. Так что я разработал план борьбы за выживаемость и довожу его до вашего сведения. С сегодняшнего дня мы выводим оба наши реактора на такую мощность, чтобы вода в системе их охлаждения была постоянно близка к границе кипения. Сбрасывая этот кипяток за борт, мы будем беспрерывно обновлять воду в радиаторах, закачивая в них забортную. Я не знаю, что из всего этого в результате получится, да и получится ли что-нибудь вообще, но это - наш единственный шанс высвободиться из плена. Я надеюсь, что, омывая сжимающие нас ледяные глыбы, выбрасываемая за борт теплая вода сделает в них хотя бы небольшие промоины, и это ослабит удерживающую нас хватку. Так что молитесь Богу и нашему хранителю святому Николаю, - он повернулся к висящей на стене иконе святого угодника и неумело осенил себя крестным знамением. - Кстати... у кого-нибудь на лодке есть молитвослов?
- У меня, - встал из-за стола матрос по фамилии Кошкин. (Я как раз и запомнил его за эту его своеобразную "перекличку" с героем одного из рассказов молодого Льва Толстого - матросом Кошкой. Помнится, мне еще подумалось тогда при знакомстве, благодаря внезапно возникшей ассоциации, что если раньше дети в России воспитывались на примере матроса Кошки, то последнее десятилетие XX века они, в своем большинстве, росли, воспитываясь уже на житейских премудростях кота Матроскина. И благодаря этой вроде бы не столь существенной подмене, менталитет подрастающего поколения начал постепенно опираться уже не на стремление матроса Кошки к героизму и подвигу, а на философию кота Матроскина по поводу того, как сделать поглощаемый тобой бутерброд максимально "правильным". Так, незаметно для всех, веселый постмодернистский перевертыш превратился в фатального для страны мировоззренческого оборотня...)
- У меня есть молитвослов, - повторил матрос Кошкин и виновато покраснел.
- Очень хорошо, - кивнул головой Муромский. - Я прошу принести его сюда...
Повертев головой, он увидел высокую тумбочку, в которой обычно хранились запасные ножи и ложки, и, передвинув ее на несколько метров в сторону, установил точно под образом Николая Чудотворца.
- ...Вот, положи его сюда на тумбочку, и пускай каждый - я повторяю: каждый, кто свободен от вахты, независимо от того, какой он национальности, крещен он или не крещен и верует он или не верует! - приходит сюда и читает вслух акафист святителю Николаю. Потом вы напишете на меня жалобу в комиссию по правам человека или набьете мне морду за то, что я посягал на вашу свободу вероисповедания, но сейчас я приказываю вам это исполнять. Потому что у меня нет для вас другого метода спасения, кроме молитвы, и нам неоткуда больше ждать помощи, кроме как от Бога...