ИК: Да, человечество поверило в коммунизм и сильно ошиблось, от естественного отбора в обществе никуда не деться. Есть один парадокс. У человека эволюция протекает на уровне культуры, а отбор - на биологическом, животном, нормальном уровне. То есть эволюция отстает от отбора. Волк один раз попер на ружье, оно выстрелило, он скуля убежал, и у него рефлекс. А человек пошел по тупиковому пути - и опять по нему пойдет, и других поведет, и так много раз, пока у него не выработается новая адаптация. Это ведь и есть эволюция - появление новых адаптаций. Федоров, автор "Философии общего дела", совершенно гениально заметил: психология и душевные свойства человека не изменятся, пока качественно не изменится сам биологический носитель. То есть пока, например, человек не станет бессмертным, он останется прежним.
ДБ: А он станет бессмертным? Вы верите в это?
ИК: Никаких технических препятствий этому в ближайшие 2–3 века я не вижу. Мы естественно не доживем, нам уж придется быть такими, какие мы есть. У меня был рассказик о человеке, который знает, что сегодня умрет, а на завтра уже будет достигнуто бессмертие. Ему очень обидно.
ДБ: Вы что, рассказы теперь пишете?
ИК: Да, в основном прозу, издаю в Свердловске журнал "Микс" ("Мы и культура сегодня" - для средневысоколобых, сказал бы я), пишу роман…
ДБ: А стихи вы совсем забросили?
ИК: Для себя почти ничего не пишу, но для "Нау" продолжаю писать тексты, на них написан весь новый альбом "Наугад" в новом составе. Больше ни для кого, кроме "Нау", писать не хочу и не буду. Так, знаете, жена говорит, что после развода никогда больше не выйдет замуж. Моим словам, видимо, верить можно настолько же.
ДБ: Чем вы отличаетесь от основной массы ваших слушателей, то есть от нынешних двадцати - двадцатитрехлетних?
ИК: О, мы счастливое поколение! Нам повезло: мы дважды разочарованы. И в левых, и в правых. Мы уже понимали, что слушать пленум или слушать "Свободу" - это не такая уж принципиальная разница… Так что мы не отравлены никакой догмой. Мы можем думать сами и учить этому своих детей. А их у меня трое: сын от первого брака, сын и дочь - от второго.
ДБ: Рок в глубоком кризисе. Каким вы видите его будущее?
ИК: Мне кажется, он опять уйдет в подполье, причем это произойдет не нарочито, а просто потому, что его никто не будет слушать, и он прогорит. Подполье в него опять привнесет элемент игры. Говорят, что рок сгубила массовая культура, - не думаю, он и сам по себе массовая культура. Культура вообще не нуждается в эпитетах. Культура для меня - все, что претендует на обобщение. Это не качественное понятие, а какая-то субстанция: либо ее нет, либо она есть. Это закон.
ДБ: А вы еще могли бы назвать какие-то из признаваемых вами законов? О возвращающемся зле мы уже говорили, и о поступке и следствии, и об эгоизме…
ИК: Да я пишу обо всем этом. Но есть еще один закон, на котором я настаиваю абсолютно: ни одну истину нельзя абсолютизировать. Избегайте оголтелости, ничего хуже оголтелости нет. Вот мы иногда в отчаянии говорим: любви нет. Чушь! Или: гармония с собой недостижима. Опять-таки чушь: она достижима, но не абсолютно, а, как бы сказать, точечно. Надо принимать жизнь такой, какая она есть. Но мы вольны смотреть на нее собственным взглядом и по-своему выбирать. Выбора во всякой ситуации как минимум два. Так что приемлемый вариант в большинстве случаев отыскивается.
P. S.: Чуть не забыл!
ДБ: Илья, год назад вы отказались от премии Ленинского комсомола…
ИК: Ну да… потому что у нас совершенно нет традиции веселых политических шоу. Если бы можно было заказать лауреатский знак в форме шестиконечной звезды, и чтобы председатель комитета по этим премиям Анатолий Иванов ее вручал… А так…
Газета "Собеседник", 1991
О любви
Жизнь очень часто бывает похожей на поезд. Но тогда в ней любовь попадает в… Вы ездили в поездах, и вы знаете, что это долгая, утомительная дорога… люди делают кучу вещей, которые они не делают у себя дома: больше курят, больше пьют, больше читают газет и журналов. Все равно все люди ждут, когда они, наконец, выйдут из поезда. И мне кажется, что любви, если и есть место в этом поезде, то это просто птица, залетевшая в поезд. Она мечтает вырваться из купе наружу, приехать куда-то. Если жизнь очень похожа на поезд… для кого-то, то, значит, любовь в нем постоянно живет ожиданием приезда, ожиданием вокзала, на котором она сможет, наконец, выйти из этого поезда.
У меня нет определения любви, у меня есть, скорее, видение, чем определение. Это зрительный образ. Это не определение в том смысле, в котором его обычно понимают в энциклопедиях и словарях. Это зрительный образ. Для меня любовь всегда связана с образом птицы. Почему? Наверное, этому тоже есть свое объяснение, но я пытаюсь не задумываться над этим объяснением. Любовь - это всегда птица. Не обязательно птица, которая летит. Скажем, птица, которая сидит. Допустим, на высоковольтном проводе. Или птица, которая попала в силки. Или птица, которой сломали крылья. Или птица, которая спит. Но всегда птица. У меня почему-то любовь очень сильно связана с перьями, с крыльями, с птичьими глазами, полетом, песней… Наверное, это достаточно обычная поэтическая ассоциация. Сильное чувство. Мне нравится так думать о любви.
Я живу в кругу умников. Умники - они всегда сделаны "накоротке"… им очень трудно даются такие вещи. Поэтому мне приходится чаще смотреть на каких-то литературных, мифологических персонажей, чем на живых людей. Хотя я на 100 % убежден, что такие живые люди существуют. Просто я с ними не знаком в силу того, что я живу не в самой здоровой части общества. Для меня в последнее время идеалом стал тот герой, которого создал Том Хэнкс в "Форресте Гампе". Но таким надо родиться. Я, к сожалению, идиотом не родился. Говорю без всякой иронии. Под идиотом я сейчас не имею в виду того, кто пускает слюни и размазывает сопли. А такого идиота, как Форрест Гамп. И поэтому мне приходится убивать в себе упоение собственными дарами, способностями…
"Я не умный человек. Но я знаю, что такое любовь". (Форрест Гамп.)
Любовь - чувство не для всех. Но и не для избранных. Никто никогда не считал, не пытался заниматься такой статистикой, да это и невозможно, наверное, потому что человек не может доказать другому, любит он или нет - он только сам это может почувствовать. Но наверное, есть (я допускаю такую возможность) люди, которые никогда в жизни не чувствовали себя существами, созданными для полета. Но вряд ли они "рожденные ползать". Скорее всего, они предпочли ползать.
Телеканал "2 x 2", программа "Ты у меня одна", июнь 1996 г.
"Наутилус" лег на дно
После двухнедельного тура по городам России Вячеслав Бутусов и компания "похоронят" идею легендарной группы "Наутилус Помпилиус" в Екатеринбурге, там, где коллектив и родился. Проанализировать ситуацию, связанную с вырождением отечественной рок-музыки и распадом "Наутилуса" в частности, попытался Илья Кормильцев, долгие годы писавший тексты для песен группы.
Владимир Полупанов
ВП: История легендарной группы закончилась. Это правда?
ИК: И да и нет. "Наутилус" как рок-группа в прежнем понимании безусловно мертв, потому что ни один из авторов песенного материала не заинтересован в дальнейшей работе в этом жанре. Как явление "Наутилус", возможно, будет существовать и выпускать пластинки, но уже с другой музыкой. Это зависит от личного желания Славы Бутусова. Если он придет в себя, закончит со своими духовными метаниями, тогда это все начнет приобретать другие очертания.
ВП: Вы не ностальгируете по периоду, когда "Наутилус" был на пике популярности и собирал стадионы?
ИК: Я ненавижу этот период. Мы потеряли в этот промежуток адекватную себе аудиторию. Люди, которые ходили на стадионы, в большинстве своем ничего не понимали в этих песнях. Или понимали, может быть, 10 % от того, что там было сказано. Уж если они радостно махали красным флагом под песню "Скованные одной цепью"…
ВП: Неужели вы писали настолько сложные тексты?
ИК: По большому счету в текстах "Наутилуса" нет скрытых тайн, для человека грамотного они не такие уж загадочные. Просто публика считывала не те эмоции, которые в них содержались. И вообще вся эта суета по поводу включения группы в круг звезд эстрады очень мешала работать. Для меня никогда не имели значения поклонницы, которые звонят по телефону и писклявыми голосами произносят: "Нам нравится ваша группа!" Это может польстить в 22–24 года. В тридцать лет это просто раздражает, а уж в сорок становится невыносимым. Я всегда был счастлив оттого, что меня никто не знает в лицо. Потому что, как это тяжело и плохо, я убеждался каждый раз, пытаясь прогуляться с Вячеславом Бутусовым по улицам Санкт-Петербурга. Все время приходится стряхивать с себя всяких ненужных людей, как собачек, которые цепляются к штанам.
ВП: Скажите, Илья, последний альбом "Наутилуса", "Яблокитай", записанный с помощью английских музыкантов, - это попытка преодолеть местечковость русского рока и вывести его на международный уровень?
ИК: Думаю, что все уже поняли, что "русский рок" - понятие очень узкое и обреченное на законченность. Это не значит, что никто теперь не будет ничего делать в этом жанре и что народ не будет это слушать и покупать. По большому счету время духовного откровения закончилось. Наш рок уперся рогами в стенку и больше ничего нового не сделает.
ВП: И когда же вы это поняли?
ИК: Первые легкие запахи разложения появились в начале 1990-х. Но тогда трудно было разобраться: то ли это внутри самого жанра, то ли общая обстановка в стране. Сейчас стало понятно, что таких песен а-ля Шевчук можно спеть еще 150, они все равно ничего не добавят. Сейчас мы живем с Западом в едином информационно-культурном пространстве, поэтому то, что имеет значение в Лондоне, имеет значение здесь. Если сравнить альбом "Яблокитай" (я не имею в виду артистический уровень) с последними творениями Дэвида Боуи и "Ю-Ту" (которые записывались почти одновременно), будет видна общая тенденция - попытка при помощи ритмов, взятых из других жанров, оживить рок-песню. Это уже общемировая тенденция.
ВП: Признайтесь, заимствовали ли вы что-либо из западного песенного материала, работая над песнями для "Наутилуса"?
ИК: Абсолютно сознательно и даже в настоящее время использую этот литературный прием, поскольку считаю, что он совершенно законный. Постмодерн в этом веке сделал его даже банальным. Это же не дословный перевод, а использование каких-то фрагментов, диалог с культурой, которую ты слушаешь.
Если говорить о новом альбоме, то в нем очень много позаимствовано у Леонарда Коэна, типа цитаты "Сестры печали". В альбоме "Разлука" есть такие смешные источники (в песне "Ален Делон говорит по-французски"), как название дискотечной песни уже подзабытой группешки "Бананарама", она называлась "Robert De Niro speaks Italian".
ВП: Русскому року от силы тридцать лет от роду. Почему так быстро закончился его век?
ИК: У нас же мало кто хочет делать что-то новое. Во-первых, в силу возраста, который делает человека до какой-то степени консервативным. Во-вторых, наше поколение родилось в этой стране между двумя мирами, у нас было долгое и счастливое детство, которое кончилось несколько лет назад. Оно на многих давит, как груз, который нельзя стряхнуть. Отсюда всякие "митьковские песни", дикая популярность фильмов "Белое солнце пустыни", "Кавказская пленница" и т. д.
ВП: В отличие от рока, поп-музыка, на ваш взгляд, переживает развитие?
ИК: Безусловно. Поп вообще ориентирован на моментальную продажу, поэтому сразу отражает всякие новые тенденции.
Рок-н-ролл же - это явление культовое, он создал собственную толпу слушателей, которые на него ходят из соображений полуидеологических. Не важно, что и как играется, главное - атмосфера. Поэтому он и захлебнулся во вкусах этой аудитории, которая не растет, не расширяется.
Газета "Аргументы и факты", 1997
Акулы пера. Илья Кормильцев
Ведущий Илья Легостаев
Ведущий: Перед самым началом московских концертов в ходе прощального тура "Наутилуса" вы распространили заявление, суть которого сводилась к тому, что Вы покидаете группу, потому что считаете, что все это уже в прошлом, и потому нет никакой нужды дальше каким-либо образом сотрудничать. Почему возникла такая необходимость уйти, можно сказать, в самом конце истории?
ИК: Дело в том, что за некоторое время до прощальных гастролей "Наутилуса" мне стали поступать многочисленные звонки от собратьев ваших по журналистскому цеху, которые говорили что-то типа: "Ну расскажите получше, как это у вас тут задумано - этот рекламный трюк насчет прощальных гастролей". Я говорю: "Это не рекламный трюк". Те: "Да ну, мы знаем лучше, сами такие придумываем, расскажите, как Вы это придумали". Я почувствовал, что есть необходимость сделать какое-то действие, которое подчеркнуло бы для широкой публики, что это действительно навсегда, чтобы не было дороги назад. И я считаю, что оказал этим определенную услугу группе и Славе в первую очередь.
Ведущий: Ну теперь можно окончательно говорить… закончились самые последние концерты в Екатеринбурге, что легенда утонула. Вам не обидно, как одному из начинателей движения?
ИК: Мне абсолютно не обидно, поскольку легенда может стать легендой, только когда она утонет и не раньше.
Ведущий: Ну хорошо… и тем не менее с группой связан целый период жизни. И потом, мне почему-то казалось, что когда Вячеслав Бутусов был у нас в программе, он, может быть, и выглядел немного усталым, но все же вполне жизнеспособным и очень творческим человеком. В голове у него масса идей, и они могли продолжать и продолжать работать дальше. Как вы думаете, что все-таки явилось основной причиной, по которой они решили прекратить свою работу?
ИК: А причин было очень много, нельзя все свести к одному простому ответу. Наверное, лучшим ответом будет то, что сказал однажды один мудрый старый еврей: "Всякой вещи под солнцем свое место и свое время". Я уверен, что Слава действительно полон идей и жизненных сил. Очень надеюсь на это и думаю, что он может сделать много чего еще, но, мне кажется, совершенно необязательно, чтобы это продавалось под той же торговой маркой.
Алексей Остудин, "Хит-FM": Я тут недавно имел честь лицезреть по нашему сугубо местному кабельному телевидению интервью как раз с прощального концерта "Наутилуса" в зале "Россия". Интервью причем не с самим Бутусовым, а именно с музыкантами группы. Они были очень обижены (ну, они производили впечатление людей, немножко обиженных, таких брошенных), и в их словах звучал (немножечко между строк) тезис о том, что Илья Кормильцев, человек, который является "серым кардиналом" группы, что он-то и есть причина прекращения истории группы, что у него есть какие-то концептуальные соображения по этому поводу (почему группа должна завершить свое существование), и у них сквозит такая обида, что, мол, их-то на самом деле никто не спросил, а их статус в группе - как у наемных музыкантов, которые с уходом могут унести "только себя и больше никого" (это их слова). Как Вы можете прокомментировать такого рода заявление людей, которые работали с Вами?
ИК: Ну, во-первых, наша группа никогда не претендовала на статус профсоюза. Это было объединение частных лиц с целью игры музыки. Поэтому каждый уносит только самого себя, как из любого дела. И полагаться можно в дальнейшем только на свои собственные силы. Поэтому не вижу здесь ничего особенно обидного. А насчет "серого кардинала"… это большое преувеличение… очень большое преувеличение. Оно, очевидно, связано с тем, что есть у людей такая привычка: "А вот кого не видно нигде? А вот кого не слышно нигде? Вот, наверное, он-то и есть самый главный!" Таким образом, случайно создался имидж "серого кардинала", на который я никогда в жизни не претендовал, но который, не скрою, нередко бывал мне удобен.
Ведущий: Хорошо, Илья. Но согласитесь, довольно непонятная ситуация: Вы не музыкант, Вы пишете только тексты для песен и при этом (а это уникальный случай в нашей индустрии грамзаписи), Вы являетесь практически непосредственным участником группы и, как выясняется, имеете очень большое влияние. Насколько часто Вам приходилось это влияние каким-то образом реализовывать?
ИК: Я, конечно, всегда имел определенный голос в обсуждении всего, что группа делала. То, что я не музыкант, не является абсолютно никаким препятствием для того, чтобы быть членом творческого коллектива, если ты занимаешься творчеством. Если это нехарактерно для нашего бизнеса… ну так это нехарактерно для шоу-бизнеса нигде. Поэты, которые не поют сами - довольно редкое явление, но они существуют, такие случаи бывали. Я не принимал единоличное решение о том, чтобы распускать группу "Наутилус Помпилиус". Такое решение принимал Слава. Я после некоторого размышления пришел к выводу, что он абсолютно прав. Если с музыкантами на эту тему не посоветовались, как они считают, можно задать вопрос, каким образом можно "посоветоваться" в данном вопросе, если человек не хочет больше работать под этим именем?
Ведущий: Спасибо большое! Продолжаем.
Капитолина Деловая, "Московский комсомолец": Я бы хотела продолжить тему распада "Наутилуса". Насколько я знаю, этот распад сопровождался довольно тяжелыми отношениями в группе между Славой, музыкантами и Вами. Например, последние концерты проходили по такой схеме: в гримерках Слава и музыканты были в разных концах коридора, затем Славу и музыкантов сводили вместе к выходу на сцену. Они отрабатывали, уходили, публика начинала вызывать "Наутилус" на бис. Музыканты были готовы выйти, а Слава говорил им на это "вам это надо, а мне - нет". На мой взгляд, это говорит о том, что Слава себя исчерпал как музыкант и, наверное, не только как музыкант "Наутилуса". Или вот еще один слух… хотя у меня достаточно оснований, чтобы считать, что это не слух: говорят, что Слава связался в Питере с какой-то черной сектой сатанистов или чего-то в этом роде. И настолько сильно влияние этих людей сейчас на Славу, что распад группы - одно из последствий этой порочной связи. Насколько это действительно так?