6. Катынский лес в 1940 г. не был безлюдной территорией. Он традиционно являлся местом массовых гуляний. Там же функционировал пионерский лагерь. Работал он и летом 1940 г., и в июне 1941 г. Получается, что НКВД устроил расстрел на территории детского учреждения, а потом ничего не подозревающие пионеры разгуливали поверх свежих захоронений, не чувствуя трупного запаха, о котором говорилось в отчетах обеих комиссий.
7. И немецкая, и советская стороны сходились в одном – расстрелянных было более 11 тыс. человек. Поляки корректировали эту цифру в сторону уменьшения – 4,5 тыс. человек. Почему? Это соотносится с данными о количестве заключенных польских офицеров. Но дело-то как раз в том, что в Катынском лесу были расстреляны не только поляки. Среди жертв расстрела были также русские и евреи. Это вполне подчиняется логике немецких оккупационных войск, но не логике НКВД.
8. Документы расследования немецкой комиссии пропали: одна часть сгорела в ходе польского восстания в Варшаве, другая сожжена в Берлине перед капитуляцией Германии. Удивительное дело: официально переданные в начале 1990-х гг. Леху Валенсе "катынские документы" также пропали. Геббельсовской аргументации предлагается, таким образом, поверить на слово.
И вот на фоне этой нехватки доказательств появляются некие документы, будто бы извлеченные из российских архивов и будто бы доказывающие правоту Геббельса. Сам факт противоречия материальных и письменных источников должен был вызвать вопрос о возможной подделке последних. Однако никаких подозрений у современных российских властей не возникло.
В конце 1980-х гг. началось массированное давление западной общественности на Советский Союз с требованиями раскрыть архивы и предъявить всему миру свидетельство причастности НКВД к катынскому расстрелу. В 1990 г. "лучший немец" М. С. Горбачев заявил, что документы найдены. В 1992 г. эти "доказательства" в виде трех документов были предъявлены общественности. Любой человек, мало-мальски знакомый с принципами архивного дела, может понять, что это абсолютная фальшивка. Письмо Л. П. Берии с предложением расстрела польских военнопленных написано не на бланке, у него нет номера. Ни один архивист не станет принимать всерьез подобную бумагу. Все эти "документы" помечены грифом "Совершенно секретно", а не "Строго секретно", как действительно маркировались секретные бумаги. На документах такого рода должно было быть указано, кто их оформлял, что сделано с копиями, черновиками и т. п. Ничего этого на представленных бумагах нет. Зато налицо множество исторических нелепиц. Упоминается "чрезвычайная тройка", хотя к 1940 г. тройки уже были упразднены. Да и сами тройки, в то время когда они существовали, формировались по совершенно иному принципу – представитель областного управления НКВД, секретарь обкома и прокурор, а потому заявленный в "документах" состав из трех энкавэдэшников был невозможен. Упоминается даже КПСС, которой, как известно, в 1940 г. еще не существовало. Документы явно фальшивые.
Россия приняла на себя несовершенное ей преступление. И это целиком вписывается в логику информационных войн. У страны создается комплекс исторической неполноценности, ощущение национальной вины.
И в данном случае уместно привести слова создателя катынского мифа Й. Геббельса: "Чтобы в ложь поверили, она должна быть ужасающей".
52. Миф о пакте Молотова – Риббентропа как поводе для начала Второй мировой войны
Широко распространенным, особенно на Западе, стал миф о "преступном характере" советско-германского договора о ненападении (пакт Молотова – Риббентропа) как поводе для развязывания Второй мировой войны. Раздаются предложения перенести дату начала Второй мировой с 1 сентября на 23 августа 1939 г. Хотя даже без детального, давно сделанного анализа событий простая логика подсказывает, что Германия просто не могла за одну неделю – с 23 августа, когда был подписан договор, до 1 сентября 1939 г., когда началось немецкое вторжение в Польшу – подготовиться к мировой войне. На самом деле план вторжения в Польшу был утвержден Гитлером еще в апреле 1939 г., то есть за четыре месяца до подписания пакта Молотова – Риббентропа. Значит, Германия вторгалась бы в Польшу вне зависимости от того, был бы подписан договор с СССР или нет.
При этом фактически замалчиваются события, связанные с подготовкой и подписанием в сентябре 1938 г. Мюнхенских соглашений Англии, Франции, Италии и Германии, и их последствия для европейской и мировой политики. А ведь именно они во многом подтолкнули Гитлера к дальнейшей эскалации нацистской агрессии в Европе. Например, английский посол в Германии Невилл Гендерсон неоднократно в беседах со своими зарубежными коллегами и при личном общении с Гитлером говорил, что "немцы правы, утверждая, что из-за негибкости чехов единственным эффективным средством остается применение силы", "Германии суждено властвовать над Европой… Англия и Германия должны установить близкие отношения… и господствовать над миром", а буквально за несколько дней до начала Второй мировой войны заявил, что "не может исключать… возможности заключения Британией союза с Германией", одновременно советуя собственному правительству "не провоцировать" Гитлера. И не стоит думать, что Гендерсон был этакой белой вороной в дипломатии. Его выступления вполне соответствовали настроениям английской политики, что прекрасно подтверждает высказывание премьер-министра Великобритании Невилла Чемберлена, адресованное Гитлеру во время их встречи 15 сентября 1938 г.: "Достаточно лишь сказать, что факт расовой мотивации действий национал-социалистической партии <…> исключает всякий империализм". По сути аналогичной позиции придерживались и французы. Еще в ноябре 1937 г. на встрече в Лондоне премьер-министр Франции Камиль Шотан и министр иностранных дел Ивон Дельбос, обсуждая с английскими коллегами возможную агрессию Германии против Чехословакии, отмечали, что, несмотря на наличие соглашений между Францией, СССР и Чехословакией о взаимопомощи, подписанных в мае 1935 г., Франция не будет препятствовать Германии, если аннексия Судетской области будет проведена без прямого "акта агрессии". История не дала возможности Шотану и Дельбосу делом "подтвердить" сделанное заявление, но за них это не менее успешно сделали в Мюнхене Эдуард Даладье и Жорж-Этьен Бонне, продемонстрировав "преемственность" курса на "умиротворение" нацистской Германии. К тому же как-то "забылось", что сразу же за "мюнхенским сговором" последовало подписание англо-германской и франко-германской деклараций о мире (30 сентября и 6 декабря 1938 г.), которые, по сути, ничем не отличались от советско-германского договора о ненападении августа 1939 г. Вот только пакт Молотова – Риббентропа, подписанный в тот момент, когда лишь чудо могло остановить германское вторжение в Польшу, не позволил этой агрессии сразу же вылиться в завоевание "жизненного пространства на Востоке". Договоры и соглашения Англии и Франции с Гитлером, наоборот, весьма поспособствовали укреплению уверенности нацистов в полной безнаказанности своих действий. Было бы интересно в преддверии наступающей через два года печальной годовщины событий сентября 1938 г. в Мюнхене предложить западным "партнерам" принять резолюцию, аналогичную Резолюции ПАСЕ № 1481 (призывающей к осуждению преступлений тоталитарных коммунистических режимов), и вести отсчет Второй мировой от "мюнхенского сговора", а также провести ряд международных конференций с подробным разбором документов и фактов. Или как минимум публично, с широким привлечением СМИ проанализировать их реакцию на подобное предложение.
53. Миф о том, что, узнав о нападении Германии на СССР, Сталин испугался, впал в прострацию и несколько дней находился на даче, ничего не делая и ожидая ареста
Этот миф получил широкое распространение благодаря Н. С. Хрущеву, который в феврале 1956 г. на XX съезде КПСС в знаменитом докладе "О культе личности и его последствиях" заявил: "Было бы неправильным забывать, что после первых серьезных поражений Сталин думал, что наступил конец. <…> После этого в течение долгого времени Сталин фактически не руководил военными действиями, прекратив делать что-либо вообще".
Несмотря на то что за минувшие с тех пор 60 лет утверждение Хрущева, находившегося, заметим, в первые дни войны далеко от Москвы, было много раз опровергнуто, его продолжают распространять некоторые либеральные историки, в том числе имеющие высокий статус.
Один из них – директор Государственного архива РФ (ГА РФ) доктор исторических наук С. В. Мироненко. Накануне 70-летнего юбилея Великой Победы он щедро делился с читателями "Коммерсанта" пропахшей нафталином хрущевской дезинформацией, заявив: "Сталин, как это стало известно из воспоминаний Никиты Хрущева, Анастаса Микояна, а также управляющего делами Совнаркома Чадаева (потом – Государственного комитета обороны), находился на "ближней даче", но связаться с ним было невозможно. Никто не мог понять, что происходит. И тогда ближайшие соратники – Клим Ворошилов, Маленков, Булганин – решаются на совершенно чрезвычайный шаг: ехать на "ближнюю дачу", чего категорически нельзя было делать без вызова "хозяина". Сталина они нашли бледного, подавленного и услышали от него замечательные слова: "Ленин оставил нам великую державу, а мы ее просрали". Он думал, они приехали его арестовывать".
В действительности 22 июня в 5 часов 45 минут якобы "впавший в прострацию" Сталин уже принял первых посетителей. Ими были наркомы иностранных дел, внутренних дел и обороны В. М. Молотов, Л. П. Берия и С. К. Тимошенко, начальник Политуправления Красной армии Л. З. Мехлис и начальник Генштаба Г. К. Жуков. Всего же в первый день войны у Сталина было 29 встреч. Все они прошли не на даче в Кунцево, а в сталинском кабинете в Кремле. Последний посетитель вышел из него в 16 часов 25 минут. Эта информация зафиксирована в тетрадях, в которых велся учет принятых Сталиным лиц. В них с точностью до минуты указывалось время вхождения в сталинский кабинет и время выхода каждого посетителя. Достоверность этого документа никем не ставится под сомнение.
Благодаря тетради учета посетителей можно установить то, что 23 июня своего первого посетителя (им был Молотов) руководитель Советского государства принял очень рано – в 3 часа 20 минут. Пять минут спустя к нему пришли К. Е. Ворошилов и Л. П. Берия. Всего же в этот день у Сталина побывал 21 посетитель. 24 июня на приеме у него были 20 человек. 25 июня у Сталина состоялось 29 встреч, 26 июня – 28, 27 июня – 30, 28 июня – 21 встреча, последние посетители вышли из его кабинета в 00 часов 50 минут, то есть уже 29 июня. "Все эти дни и ночи он, как всегда, работал, некогда ему было теряться или дар речи терять", – свидетельствовал Молотов.
Всего же в "прострации" (если верить Хрущеву и Мироненко) за первую неделю войны руководитель СССР провел, согласно записям в тетради учета посетителей, 173 встречи. А ведь "эти записи, – справедливо заметил историк Ю. В. Емельянов, – не позволяют составить полного впечатления о рабочем времени Сталина, так как здесь не учитывается время, когда он говорил по телефону и работал в одиночестве".
В последующие дни Сталин работал над Директивой Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) партийным и советским организациям прифронтовых областей (принята 29 июня) и постановлением Президиума Верховного Совета СССР, СНК СССР и ЦК ВКП(б) об образовании Государственного комитета обороны (ГКО) (принято 30 июня). ГКО не был предусмотрен Конституцией СССР. Его учреждение диктовалось экстремальными условиями начала Великой Отечественной войны, необходимостью скорейшей мобилизации всех сил на отпор врагу и требованиями максимальной централизации руководства. ГКО был наделен всей полнотой власти, его решения и распоряжения были обязательны для всех государственных и военных органов, граждан страны. Тот факт, что ГКО возглавил именно Сталин, также не свидетельствует о его испуге и прострации.
Наконец, в те же дни руководитель Советского Союза готовил текст своего выступления. 3 июля Сталин выступил с ним по радио. Эту его без преувеличения историческую речь слушали десятки миллионов людей. Ни у кого из них не возникло впечатления, что Сталин был испуган или находится в прострации.
54. Миф о коллаборационистах как патриотах России
Попытки оправдания и даже восхваления сотрудничества с нацистами Власова, Краснова и Шкуро, а в крайнем варианте – всех антисоветских военизированных формирований, которые якобы боролись за освобождение России от "жидо-большевистского ига", потребовали создания мифа о коллаборационистах-патриотах. Миф этот был очень распространен в эмигрантской среде и пользуется определенной популярностью среди части патриотического движения в современной России. Некоторые ангажированные авторы даже сконструировали термин "Великая Гражданская война 1941–1945 гг.".
Расчеты коллаборационистов на вероятность воссоздания независимого российского государства после разгрома СССР были не более чем утопией. Надо отдать должное немцам – сами они никогда не поддерживали ожиданий "русских патриотов" насчет такой возможности, о чем всегда прямо и заявляли. Достаточно посмотреть на факты геноцида русского населения на оккупированных территориях, чтобы понять, что немцев интересы русского народа и его политическое существование не волновали вообще. Даже если сравнить максимальную численность коллаборационистских формирований (1,5 млн человек) с численностью вермахта и его союзников в составе действующей армии, то становится очевидной вся абсурдность надежд на построение "свободной России". Мало того, при оправдании власовцев, казаков Краснова и других забывается существенный факт: они были объединены на основе отрицательной политической мотивации – ненависти к большевизму. Если даже допустить, что СССР был бы разгромлен, то весьма разнородным силам, не говоря уж о национальном коллаборационизме, скорее всего не удалось бы договориться между собой. Подтверждением этому служат и разрозненность антибольшевистских сил в Гражданской войне, и политические дрязги в среде русской эмиграции в 1920–1930-е гг.
55. Миф о том, что Красная армия в 1944 г. могла, но не пришла на помощь Варшавскому восстанию, позволив гитлеровцам его подавить
Правдой в этом мифе является лишь то, что нацисты подавили восстание и разрушили город. Все остальное – фальсификация истории, предпринятая в русле кампании по дискредитации СССР и Красной армии. Ее цель – приравнять СССР к нацистской Германии. Причем первую попытку возложить ответственность за поражение восстания на Красную армию его инициаторы предприняли в августе 1944 г., когда на улицах польской столицы продолжались бои. Чтобы разоблачить вымыслы фальсификаторов, обратимся к надежно установленным фактам.
В июне-июле 1944 г., когда союзники в Нормандии пытались преодолеть сопротивление не лучших частей вермахта, Красная армия, с блеском проведя операцию "Багратион" – одну из крупнейших во Второй мировой войне, освободила Белоруссию и начала освобождение Польши и Прибалтики. И хотя к концу июля наступательный порыв 1-го Белорусского фронта ослабел, 1 августа генералу В. И. Чуйкову удалось форсировать Вислу и захватить плацдарм у деревни Малый Магнуш. 2 и 3 августа Чуйков продолжал расширять плацдарм и переправлять на него войска. Позже он вспоминал: "Это было очень трудно, так как с мостами у нас дело не ладилось: вражеские самолеты сразу же разбивали их". Чуйков привел факты, о которых сегодня не вспоминают польские историки и журналисты:
"Жаркая схватка развернулась на участке обороны 220-го гвардейского стрелкового полка 79-й гвардейской стрелковой дивизии. Стрелковая рота, которой командовал Владимир Трифонович Бурба, занимала оборону во ржи… Шесть атак одну за другой предприняли гитлеровцы, но не могли пробиться через рубеж, занятый гвардейцами.