– Скажи, а что ты испытываешь, где же твои оргазмы? У тебя есть любовник, с которым ты можешь расслабиться и кончить, или ты мастурбируешь? – продолжил выражать я своё недоумение бескорыстностью Люси.
– Нет, всё гораздо проще, – ответила Люси, жуя салат. – Я кончаю каждый раз, когда ты кончаешь.
– Как-то молчаливо и незаметно ты кончаешь.
– А чем молчаливее и незаметнее, тем сильнее мой оргазм.
– Ты уж расскажи, пожалуйста, поподробнее, – попросил я.
– А зачем тебе всё это? Я тебе отсасываю, получай удовольствие и не думай ни о чём.
– Понимаешь, Люси, я книжки пишу. И это мне очень нужно для рассказа.
– Только, чур, имён не называть и так сделать, чтобы никто меня не узнал.
– Можешь не волноваться. Я же не хочу, чтобы ты меня засудила.
– Вот именно. А книжку, когда издадут, подаришь?
– С дарственной надписью. Тебе – первой.
– Ну, ладно. А потом где-нибудь намекни, что это я, а то ничего мне от славы не достанется.
– Договорились. Расскажи-ка, как ты научилась так кончать?
– Ну, я тебе говорила про папу. Так вот, пока я ему сосала, он всегда с моим клитором играл. Мне было приятно. А однажды, когда он брызнул, я и кончила. Он это заметил и стал подыгрывать так, чтобы кончать, когда я кончаю. Вот я и привыкла – чуть первая капля выстреливает – и я тут как тут.
– Ну, а как твоя мать на это смотрела?
– Мать умерла, когда мне было пять. Я жила вдвоем с отцом.
– Удобная ситуация.
– Ага.
Подошла официантка, забрала пустые тарелки, предложила десерт.
– Только кофе, – сказала Люси.
– А я возьму и шоколадный торт, – сказал я официантке.
– Ну, а ты совокуплялась когда-нибудь? – продолжил я, когда официантка отошла.
– Конечно. Но самый первый раз отбил у меня к этому интерес. Парень заразил меня сифилисом, и я от него забеременела. Да я ничего и не почувствовала, кроме боли. Увидела его член с язвочкой, когда он вытащил, и подумала, что он натёр об меня. Можешь себе представить, как я после этого могла стремиться к ебле. Да на кой мне она нужна, если я могу кончать и вкусно, и безопасно.
– Да, но ты не позволяла мне притронуться к себе и сама с собой не играешь, как же ты кончаешь?
– А я сжимаю ноги, и мне этого достаточно, чтобы кончить. Для меня самое важное, чтобы мужчина извергся. Я кончаю от одного вкуса спермы.
– Вот это да! – не смог скрыть я своего удивления. – Ну и сколько же раз ты можешь кончить?
– Столько же, сколько можешь ты.
– Да, но если построить очередь мужчин!
– Мой рот и язык устанут быстрее, чем иссякнут мои способности. К сожалению, везде природа поставила ограничения наслаждениям.
– Э, да ты становишься философом, как только дело доходит до наслаждений! – не удержался я от иронического комплимента.
Официантка принесла счёт. Не в силах отвлечься от истории Люси, я всё никак не мог просуммировать чаевые с цифрой на счёте. Наконец я справился с этой задачей и снова повернулся к Люси.
– Проводи, меня, пожалуйста, до магазина, у меня там машина запаркована, – попросила Люси, пропустив мою иронию мимо ушей.
– Конечно-конечно, – заверил я её. На улице уже стемнело. "С другой стороны, чего ей бояться? – усмехнулся я про себя. – Она легко откупится от изнасилования". А вслух я спросил:
– Если тебя будут насиловать в рот, то ты всё равно кончишь от излившейся спермы?
Люси посмотрела на меня снисходительно и сказала:
– Не могу тебе сказать, до сих пор меня никто не насиловал. Насилие возникает как реакция на сопротивление, а я никогда не сопротивлялась.
Мы подходили к её машине. Я увидел, что за рулём кто-то сидит. Я сжал руку Люси и молча указал ей на машину.
– Это папа ждёт меня, он всегда волнуется, когда я ухожу с каким-нибудь мужчиной.
– Небось, ревнует, – сказал я опять иронически.
– Да, – сказала она серьёзно и с грустью. – Но он так любит меня, что не хочет лишать меня свободы. У него несколько лет назад был рак, и ему вырезали предстательную железу и яички.
Мы подошли к машине, её отец открыл дверь и с трудом вылез. Я теперь рассмотрел его под светом уличного фонаря. Это был благообразный, худой, измождённый мужчина, в глазах которого было явное страдание.
– Папа, это Джером, – представила она меня.
Он не протянул мне руки, но, глядя мне в глаза, обратился к Люси:
– Он не обижал мою девочку?
– Что ты, папочка, он очень вкусный, – заверила отца дочка.
Безотходное производство любви
Муж называл жену "уродкой", "вонючей тварью" и часто бил. Когда на лице появлялся синяк и его не удавалось скрыть косметикой, жена звонила на работу и сказывалась больной.
Сидя дома и в страхе поджидая возвращения мужа с работы, она размышляла о способах побега. В полицию она обращаться боялась, потому что муж её сам был начальником полицейского участка и мог бы её безнаказанно убить, узнав про её жалобу. По той же причине она боялась рассказать кому-либо о своей жизни. Ди и поделиться было-то не с кем: все её родственники жили в другой стране, а друзей и подруг она растеряла после и вследствие замужества. Рассчитывать приходилось только на себя, а себя она ценила весьма низко, в чём мужу удалось убедить её силой. Она себя и за женщину-то перестала считать, ибо муж неустанно повторял, что грязнее её быть не может, и требовал, чтобы она сосала ему член, а потом с омерзением кричал, что от неё разит спермой. Сам же он к ней не прикасался.
Как-то утром муж пообещал, что вечером её изобьёт. Впрок, в качестве меры воспитания, чтобы не помышляла о неподчинении. Так случалось часто: он обещал ей избиение за какую-либо провинность и объявлял о грядущем наказании перед уходом на работу, чтобы жена готовилась психологически к его возвращению.
Ди решила выйти и погулять по городу, чтобы как-то отвлечься от грядущей экзекуции. Ноги её дрожали от страха, и она села в первый подъехавший к остановке автобус. Она смотрела в окно на стеклянные стены высоких зданий, в которых отражалось солнце. Эти мелькающие, сверкающие стены подействовали на неё гипнотизирующе, и Ди заснула. Когда она проснулась, вид в окне был совсем иным – это был район трущоб. Полуразрушенные дома с выбитыми стёклами и сорванными с петель дверьми. По улице слонялись немногочисленные оборванцы. Автобус остановился на конечной остановке, и Ди вышла размять затёкшие ноги. Шофёр сказал, что автобус поедет обратно через десять минут, и налил себе из термоса кофе. Вокруг было пустынно, даже бродяги куда-то исчезли. В нескольких шагах от автобуса стоял небольшой двухэтажный дом. Входная дверь была распахнута, но жизни в нём никакой не чувствовалось, хотя во всех трех окнах на втором этаже стёкла были целы.
Её потянуло заглянуть в дом, Ди подошла к двери и переступила порог решительно, как некий рубеж. После маленькой прихожей открывалась пустая гостиная с прожжённым в нескольких местах грязным ковром, на котором грустило ободранное кресло. Обои висели, как слезающая после ожога кожа. Ди вспомнила, что, когда в детстве семья переехала в новый дом, она плакала первые дни, скучая по старому дому. Отец взял её с собой в старый, ещё не проданный дом, где он должен был забрать какую-то забытую вещь. Они вошли в пустые комнаты, и девочка сказала отцу: "Ну, кто захочет жить в таком пустом доме?" Вся её грусть по старому дому сразу пропала.
Наверх вела лестница, на которой уцелел истёртый ковёр.
Ди сделала несколько шагов по лестнице. Солнечный свет проникал в окна. На них не было занавесок, и потому сверху на лестницу лился свет. В комнате наверху стоял матрац, на котором лежали тряпки. Было непонятно, живёт ли здесь кто-то, или тряпки – это то, во что превратилось старое постельное бельё, пролежавшее здесь долгие годы.
Ди вспомнила, что скоро должен прийти с работы муж и он непременно исполнит своё обещание её избить. Ей показалось безумием возвращаться под его беспощадные кулаки, один из которых при замахе всегда посверкивал обручальным кольцом.
Она почувствовала, что ноги её подкашиваются от усталости, и брезгливо присела на край матраца. "Может быть, попросить у водителя немножко кофе?" – подумала она. В этот момент она услышала, что автобус отъезжает от остановки, и она подавила в себе порыв броситься вниз и догнать его. Она решила, что посидит здесь и уедет на следующем автобусе. Но до самого вечера автобус не появился. Ди боялась подходить к окну, чтобы её никто не заметил, и потому, крадучись вдоль стены, лишь выглядывала на улицу. Напротив лежал пустырь, за которым виднелись дома, полуразрушенные, как после бомбёжки. Когда она решилась было выйти на улицу, чтобы осмотреться, она увидела в окно двух бродяг, вид которых не вызывал у неё желания с ними общаться, и осталась сидеть на матраце.
Ди стала волноваться, что, если не появится автобус, ей придётся заночевать в этом доме, но утешала себя тем, что её никто здесь не бьёт и не оскорбляет. И муж её здесь не найдёт. "Но жить тут тоже нельзя", – говорила она себе. Ей стало тяжело сидеть, ни на что не опираясь, и она оперлась на локоть, потом, отодвинув тряпки, прилегла на матрац, который был не такой уж и грязный, и незаметно для себя заснула. Очнулась же она от того, что ей приснилось, будто кто-то страстно целует её в рот и стаскивает с неё трусики. Но это был не сон. Во сне она испытывала трепет, а когда она почувствовала на себе мужчину, ею овладел страх, но толика радостного трепета от сновидения в ней всё-таки ещё оставалась. Мужчина не делал ей больно, он уже избавил Ди от трусиков и, не отрываясь от её губ, медленно проникал в неё первым движением, и она почувствовала благодарность к нему за это, ибо, во-первых, в неё никто не проникал уже года два, а муж, который не брезговал ею в то давнее время, делал это резко, не увлажняя ни её, ни себя, и ей всегда казалось вначале, что ее разрывают пополам. А этот незнакомец двигался в ней, скользя и с нежностью, и (ей казалось) даже с благодарностью за то, что ему, бродяге – а кто ещё мог оказаться в этих трущобах? – привалило такое счастье. "Но я ведь оказалась здесь случайно, может быть, он тоже…" – подумала она, мечтая обнаружить на себе сказочного принца. Ди дошла до весьма высокого уровня возбуждения, когда мужчина извергся в неё. Он вышел из неё и сел рядом. Уличный фонарь, торчащий в окне, позволил ей разглядеть любовника. Он был строен от недоедания, неряшливо одет от нищеты, от него пахло потом, но он был привлекателен и молод.
– Ты такая красивая, – сказал он, не ведая, насколько приятно это было слышать его любовнице. – Как ты сюда попала?
– Я приехала на автобусе.
– Ко мне в гости?
– А ты здесь живёшь?
– И здесь живу… Давай выпьем. У меня и пожрать есть.
Бродяга вытащил из мешка, брошенного на полу, четыре гамбургера, завёрнутых в бумагу, и прямоугольную бутылку виски. Гамбургеры были не целые, похоже, с надкусами. Бутылка была на треть опорожнена.
– Я не хочу, – сказала Ди, чувствуя, что хочет и то и другое, и тут же поправилась: – А из чего пить?
Бродяга продемонстрировал, отпив из горлышка несколько глотков, и молча протянул бутылку Ди. Впервые в жизни она пила неразбавленное виски да ещё из горлышка. Она по неумению отхлебнула большой глоток и, чтобы подавить подступивший кашель, впилась в остывший гамбургер с таким аппетитом, которого никогда раньше не испытывала.
Яркий огонь разлился по её телу. Она обратила внимание, что её трусики белели на полу, и хотела поднять их, но бродяга опередил её и поднёс их к своему носу. Она ужаснулась, что её любовник с отвращением отбросит трусики и оскорбит её. Но он сказал:
– Ты пахнешь, как королева. А твоя пизда – это шёлковая сказка.
Королева зарделась от смущения и счастья. Вся её женская гордость воспрянула во мгновенье. Не та, вдолбленная, состоящая в том, что все должны её хотеть, но что она никому не должна давать. А та, что если её все хотят, то и она хочет всех. Чем красивее женщина, чем больше желаний она возбуждает у мужчин, тем больше ответственности она несёт, тем легче она должна быть доступна жаждущим её. И Ди почувствовала себя красивой и доступной. Она приняла бутылку из рук любовника и глотнула ещё раз.
Ей остро захотелось помочиться. Вернее, хотелось-то давно, ещё во сне, но тут стало просто невыносимо.
– Где здесь туалет? – спросила она.
– Его здесь нет.
– А как же…
– Нужно идти на улицу.
Она поднялась с матраца и оправила на себе юбку.
– Но я тебе идти туда не советую.
– Почему?
– Братья увидят тебя и заебут.
– Какие братья? – спросила она, забыв рассердиться на грубое слово, ибо сдерживалась из последних сил, чувствуя, что её пошатывает от выпитого.
– Тут нас таких много – и все мы братья. Но я тебе помогу. Джерри! – крикнул он.
У неё мелькнула мысль, что она даже не знает имени своего любовника. Но звук поднимающихся шагов по лестнице отвлёк её. Шёл мужчина, светя перед собой фонариком.
– Джерри, нам оказала честь своим визитом Королева, и она к тому же хочет писать. Не хочешь ли отпить королевской влаги?
– Ещё бы, – с почтением сказал Джерри и отвесил ей поклон. – Садись, Королева, надо мной, и я всё выпью.
– Вы что, с ума сошли? – вскричала она, успев отметить, что Джерри чуть старше её любовника и тоже неплох собою.
Джерри лёг на пол и раскрыл рот, положив рядом с собой горящий фонарик. Бродяга взял Королеву за бёдра и силой заставил присесть над Джерриным ртом, сказав:
– Я люблю тебя, ну, пожалуйста!
Ей никто не говорил слов любви долгие годы, и никто не показывал ей такого всеприятия. Ди почувствовала, как Джерри лижет ей промежность. Поза была провокационной для мочеиспускания, и к тому же Королева чувствовала, что ещё чуть-чуть – и её просто разорвёт. Бродяга присел рядом с ней, целуя её в шею, и Королева выпустила первую струйку, чтобы как-то облегчить себя. Джерри радостно заурчал. И тут она подумала, удивляясь вылезшей собственной циничности: "А чёрт с ним, раз ему нравится, главное, чтобы потом целоваться не лез".
И Королева зажурчала. Из-под неё послышались громкие жадные глотки. Потом Джерри её облизал, и ей не надо было вытираться. Впрочем, было и нечем.
– А теперь надо запить, – сказал Джерри, поднимаясь с пола, и приложился к бутылке виски.
– Встань на коленки, Королева, – попросил Джерри, и она взглянула на Бродягу в поисках решения своей судьбы.
– У Джерри теперь внутри всё горит огнём, и ему нужно его потушить.
Бродяга установил женщину на краю матраца. Джерри вошёл в неё, уже подготовленную, легко и твёрдо. Бродяга целовал её грудь, восхищаясь вслух красотой Королевы, как он её стал называть, и она радовалась нежности, которую получала, и радости, которую дарила этим мужчинам буквально всем своим существом. Излияние Джерри заставило её произнести вслух фразу: "Какое чудо!" Эту фразу Королева повторяла про себя, чтобы хоть как-то отобразить то восторженное ошеломление, которое испытывала с этими незнакомцами.
– Благодарю покорно, Королева, и до скорого, – сказал Джерри, прощаясь, и похлопал её по заду, к которому уже пристраивался Бродяга. Ди услышала, как Джерри спускается по лестнице. Она, чувствуя небывалое опьянение, вытянула ноги, легла на живот и заснула, уткнувшись лицом в тряпьё, так и не дождавшись оргазма Бродяги.
Королева проснулась раньше Бродяги и не могла поверить, что с ней случилось то, о чём ей рассказывали память и тело, полное новых и прекрасных ощущений. Ей хотелось пить, но ещё больше ей хотелось оправиться. Королева стала подниматься с матраца, и Бродяга сразу раскрыл глаза. Он улыбнулся, узнав подарок судьбы, и спросил:
– Ты куда?
– Я хочу пить, и мне надо помыться.
– Сиди здесь и никуда не двигайся. Я сейчас приду.
Он спустился по лестнице и вернулся через несколько минут, держа в руках бутылку апельсинового сока и бутылку виски. За ним поднимался Джерри, а за Джерри ещё один мужчина. Теперь при утреннем солнце она хорошо их разглядела. Все со щетиной: Бродяга с русой, Джерри с чёрной, а новый незнакомец – с рыжей.
– Королева, – сказал Джерри – доброе вам утро. Разрешите мне представить вам нового члена вашей свиты – Рыжего.
Рыжий, с длинными волосами, забранными в хвостик резинкой, был тоже строен и лукав. Он подошёл, поцеловал ей руку и сказал звонко:
– Госпожа, мы будем проводить ваш утренний, дневной и вечерний туалеты, а также, – Рыжий оглянулся на Джерри в поисках одобрения, – и ночной, если потребуется.
Он взял из рук Бродяги бутылку сока, открыл её и подал Королеве. Она с жадностью выпила несколько глотков.
– А теперь запей, – сказал Бродяга и подал ей бутылку виски.
– С утра пить? – спросила она удивлённо, думая, что муж, наверно, уже разыскивает её.
– Именно с утра, – подтвердил Джерри.
Она сделала глоток и снова потянулась за бутылкой сока – запить. Голова сразу закружилась, и нестерпимо захотелось опорожниться. Джерри лёг под ней на пол. Она послушно присела над ним, стыдливо поглядывая на Рыжего и прикидывая, а что же делать с большой нуждой.
– Мадам, – сказал Рыжий, – вам не следует стыдиться меня, ибо я буду поглощать ваши отправления из соседнего отверстия.
С этими словами он лёг на пол в одну линию с Джерри так, что головы их касались, а ноги смотрели в противоположные стороны. Бродяга поцеловал её в губы, лаская грудь. Королеве действительно было никуда не деться – можно сдерживать любые желания, но не эти. Когда она присела, Джерри и Рыжий, упираясь друг в друга головами, сделали "мостики", и их рты пришлись точно под отверстия присевшей Королевы.
Королева больше всего смущалась запаха, от которого было не спрятаться, как можно спрятаться, закрыв глаза, от жуткой сцены. Но она видела стоящие члены Джерри и Бродяги и знала, что, когда она опорожнится, они все захотят углубиться в неё. Женщина старалась отвлечь себя на радость освобождения от ненавистного мужа. Из смущения она хотела сдержать второй позыв на испражнения, но Рыжий почувствовал и сказал:
– Не стесняйся, у тебя ведь есть ещё.