Катрин припомнила поговорку "Темнота – хоть глаза выколи" – и прикоснулась руками к глазам, чтобы снова убедиться, что они на месте, открываются и закрываются и не болят. "На что они мне в такой темноте? – думала она. – Но должны же откопать меня, тогда жизнь продолжится, и вокруг будет светло. А вдруг не откопают?" Порывом ужаса обдало её с ног до головы. И тут Катрин почувствовала, что её ноги затекли, оттого что она сидит на корточках, и она уселась, выпрямив ноги. Стало больно – острые обломки впивались в ягодицы. Катрин попыталась нащупать более ровное место и передвинуться на него, кое-как ей это удалось, и она села, опершись спиной на обломок стены. Катрин прислушалась – стояла полная тишина, и от этого становилось ещё ужасней. Она постаралась взять себя в руки и продумать, как продержаться, пока её спасут.
Во-первых, для этого нужен воздух. По-видимому, его запасы достаточны, потому что она не задыхалась и, значит, он откуда-то поступал, наверно, остался канал во внешний мир, и она сможет его отыскать.
Затем ей нужна вода. Воды нет. Ей сразу вспомнились рассказы, как люди, затерявшись в пустыне, пили собственную мочу. С этим будет тяжело. Катрин подумалось о трёх клиентах как источниках дополнительной мочи, и её чуть не вырвало – но она подавила в себе позыв к рвоте, понимая, что ей нельзя терять ни капли жидкости. Придя в себя от этой тошнотворной мысли, она продолжала размышлять и пришла к следующему необходимому компоненту выживания – еде. Тут она снова почувствовала голод, но теперь уже вместе с суровой жаждой.
Катрин опять закричала от страха и ужаса перед своей судьбой. Но было такое впечатление, что звук никуда не распространялся, а теснился в этой пещере, оглушая саму Катрин. Она решила детально ощупать поверхность, отделявшую её от мира света и свободного движения. Катрин автоматически поднялась во весь рост и ударилась головой, ещё не успев выпрямиться. Она упала на колени, и опять ей стало нестерпимо больно. Она села на корточки, но двигаться так было тоже неудобно. Катрин решила обвязать колени чем-либо, чтобы можно было передвигаться, стоя на них. Но чем? На ней был рабочий халатик, под которым только лифчик и трусики. Она не хотела использовать его для защиты колен и обнажать тело под царапины и ушибы. И тут она вспомнила про клиентов – она решила снять с одного из них брюки и обмотать ими колени – всё равно мужчинам одежда не нужна при их неподвижности. Катрин нащупала одного из них и попыталась стащить брюки. Мужчина пошевелил ногами, а ей нужно было, чтобы он поднял зад. Но клиент был так придавлен балкой, что пошевелить его бёдра было невозможно; она передвинулась к другому – та же ситуация. Тогда Катрин вспомнила о ножницах, которые она положила в нагрудный кармашек, – конечно же, она может разрезать брюки. Это оказалось тоже непросто – материал был плотным. Ноги мужчины двигались, но не сгибались в коленях. Наконец она срезала верхнюю, доступную часть материала. Стягивая брюки, ей пришлось расстегнуть ширинку, и тут она наткнулась рукой на голый член, который находился в состоянии эрекции. Катрин постаралась вспомнить лица мужчин, к которым она вышла, чтобы пригласить очередного на стрижку. Память служила ей верно: один был лет двадцати пяти со смуглым весёлым лицом, второй постарше – блондин с коричневыми глазами и третий – лет пятидесяти с острым взглядом и щетиной на лице. С кого из них она срезала брюки, и чей член так отреагировал на это? Ощутит ли она когда-нибудь твёрдость Фрэнка? – подумала Катрин о своём возлюбленном. Его мочу она бы в крайнем случае попила.
Катрин разрезала брюки на две части и обмотала ими колени, завязав узлы так, чтобы становиться на них, – сразу стало легче передвигаться. Катрин тщательно ощупала стены. Пещера, в которой она оказалась, была метра три в длину и метра два в ширину. Катрин обнаружила оторванную трубу, уходящую в потолок пещеры, по-видимому, из неё поступал воздух. Катрин закричала в неё и прислушалась. Ничего в ответ она не услышала. Перед глазами у неё стали появляться яркие звёзды, светящиеся круги и спирали, которые начали образовывать волшебные миры. Катрин понимала, что это происходит от полной темноты, что это галлюцинации. Она в изнеможении села у стены и закрыла глаза. Галлюцинации пропали. Нестерпимо хотелось пить. Вдруг она услышала журчанье. Она счастливо повернулась в направлении звука – может быть, где-то водопроводная труба? Но она отчётливо почувствовала запах мочи. Страх охватил её – значит, канализационная труба? Но тут же её осенило, что это мочится мужчина, с которого она сняла брюки. Ей тоже захотелось помочиться, но она вспомнила, что ей нельзя терять жидкость, и она сдержалась. Должны же их вскоре откопать – ведь работы уже, наверно, ведутся. Почему ничего не слышно?
Катрин решила, что надо постараться заснуть, так быстрее пройдёт время, и во сне она не будет чувствовать ни голода, ни жажды. Её охватило забытьё, которое тем не менее не избавило её от тревоги. Когда Катрин очнулась, ей показалось, что она проспала целую ночь. Ужас подступил с новой силой. Жажда держала её крепко за горло, и голод раздирал живот. К тому же она поняла, что не может больше терпеть и ей необходимо опорожнить мочевой пузырь. У неё опять пронеслась мысль о том, что надо бы как-то сохранить мочу, чтобы, когда станет совсем невмоготу, выпить её. Но где сохранить? Она села на корточки, спустила трусики и облегчилась. Однако голод и жажда, казалось, только усилились. Катрин в отчаянии закричала изо всех сил, но звук не распространялся сквозь толщу завала, сгрудившегося вокруг неё. После крика ей показалось, что язык у неё не сгибается от сухости. Чего бы она не отдала сейчас за каплю воды или чего-нибудь жидкого! И тут идея осенила её – она бросилась к мужчине, с которого срезала брюки. Она нащупала его безжизненный член и взяла его в рот, но во рту было так сухо, и языком ей было трудно двигать. Она стала мастурбировать член рукой, обхватив головку губами. Член быстро отреагировал, налившись кровью. Никогда в своей жизни Катрин не делала этих движений с такой жадностью, вернее с жаждой, и притом без всяких сексуальных переживаний. Жидкость – вот что требовал её организм. Член не заставил себя долго ждать и выплеснул семь крупных драгоценных капель. О, какими желанными и сладкими они показались Катрин! Ничего в жизни не было вкуснее и нужнее. Она высосала и выжала всё, буквально до последней молекулы. Но как этих капель было недостаточно! Она подползла к соседним бёдрам, расстегнула ширинку, выловила спящий член и стала его будить. Он быстро проснулся и вскочил – ещё шесть капель были ей наградой. Катрин тотчас переползла к третьему. Она обнаружила, что этот мужчина помочился в трусы – всё было мокро. Но теперь любая влага была желанна для Катрин, и она старательно выдоила ещё пять капель, несмотря на солёный вкус члена.
Но эти капли только раззадорили её, ей хотелось напиться ими, наесться. Катрин решила ещё раз пройтись по кругу. Она вернулась к первому члену и принялась за дело. Работая рукой, она думала о постоянной, но лишь дразнящей съедобности мужчин, тогда как женщины съедобны в течение многих месяцев после родов, причём обильно и молочно.
Второй раз оргазм приходил значительно труднее, и ей пришлось использовать все свои навыки, чтобы его ускорить, – она играла с яичками, вставляла палец в анусы и в конце концов добилась своего сначала с одним, потом со вторым, а затем и с третьим. Губы и язык у неё болели. Катрин чувствовала, что заморила червячка (или червячков, ухмыльнулась она), но ни от голода, ни от жажды полностью не избавилась. Она села у стенки, чтобы отдохнуть.
"Бедные проститутки, – подумалось ей, – какой это тяжёлый хлеб", – и Катрин улыбнулась мысли, что не хлебом единым жив человек. Она снова вспомнила о Фрэнке, с которым, может быть, она больше никогда не увидится, и чуть было не заплакала, но вовремя остановила себя, вспомнив, что не должна терять влагу. Катрин не испытывала раньше особого наслаждения, делая минет Фрэнку, но с какой бы радостью она сделала это ему сейчас. Минет ей всегда представлялся как самое сокровенное проявление любви, но теперь она только пренебрежительно усмехнулась этой мысли.
Катрин легла, стараясь отодвинуться в сторону от острых обломков, лежащих под ней. Забытьё снова пришло к ней. Катрин снился фонтан, из которого хлестала не вода, а сперма, ей снился стол, уставленный мясными блюдами, но только она подносила кусок ко рту, как он превращался в мужской половой орган, и она в ужасе отбрасывала его. Потом ей снился Фрэнк, который поил её водой из стакана, и она была поражена тем, что это не член и не сперма.
Катрин очнулась с обновившимся чувством голода и жажды. Она прислушалась, в надежде услышать какие-либо звуки, свидетельствовавшие о спасательных работах. Где-то отдалённо слышались удары.
Она снова подползла к чьим-то ногам и нащупала член. Катрин принялась мастурбировать его рукой. Он не поднимался, она взяла его в рот. Наконец он нехотя стал твердеть. Она опять взяла его в руку, и он потерял эрекцию. Катрин снова взяла его в рот и малопослушным языком вернула его в твёрдое состояние. В конце концов она ощутила живительные капли и, высосав все, сразу передвинулась к соседу.
Двигаясь головой и помогая рукой, она успела подумать, что люди дивятся смелости дрессировщика, который кладёт голову в раскрытую пасть тигра, но ведь мужчина обладает не меньшей отвагой, позволяя женщине брать его член в рот. В каждой женской пасти острые зубы, и они легко могут откусить его. Почему бы ей не откусить сейчас член, налитый кровью, она смогла бы тогда напиться ею, а не какими-то каплями. Но ещё не помрачённое сознание воспротивилось людоедству, и Катрин удалось сдержаться. Член выплеснул семя, и она переместилась к третьему. У этого крайнего справа был чрезвычайно шершавый член, и ей казалось, что она даже изодрала об него свои губы в кровь. Она узнала вкус крови на губах и догадалась, что кровь выплеснулась вместе с семенем. Катрин высасывала из последних сил "скупые мужские слёзы". И вдруг она расхохоталась безумным смехом. Она вспомнила, что мужчины совсем не двигали на этот раз ногами. Она пошла по новому кругу. Теперь она придумала имена для каждого: левого она назвала "головастиком", среднего – "кривым", того, что справа, – "шершавым". С величайшим трудом добившись семяизвержения у "головастика" и "кривого", Катрин снова оказалась у "шершавого". Он был совершенно холодным. Катрин пыталась вызвать в нём теплоту своим ртом, пока не догадалась, что мужчина умер, и вместе с ним умер "шершавый". Она взяла из кармашка ножницы и ткнула острым концом в яйца, тело не пошевелилось.
"Он умер, значит, его тело сгниёт, но ведь он только что был жив, значит, кровь в его жилах ещё живая", – и, не рассуждая больше, она откусила головку. Сразу брызнула кровь. Так как рот её был сомкнут, то кровь залила ей лицо. Катрин выплюнула откушенный кусок и стала жадно высасывать кровь. Целых три больших глотка. Сила возвратившейся жизни ринулась по её телу. Кровь больше не выходила, так как её уже не подталкивало сердце. Катрин стала жевать мясо. Было живительно вкусно. Если бы не полная темнота, она бы не смогла совершить всё это – глаза бы не выдержали такого зрелища. Катрин подумала, что нужно скорее попить крови из другого места, пока она не свернулась. Катрин схватила ножницы и распотрошила брюки, нащупала ляжку и всадила остриё ножниц, вытащила их, и губами отыскала дырку. Ляжка была волосатой, и волосы при глотании попали ей в горло. Катрин закашлялась.
– Живые есть? – послышался далёкий голос.
– Есть!!! Есть! – заорала Катрин, и голос её сорвался.
– Сколько вас?
Катрин на секунду замялась.
– Я одна! – но из горла выходил только хриплый шёпот.
– Держись, скоро тебя откопаем! – донёсся голос, и послышались отчётливые удары.
Ей показалось, что это голос Фрэнка. Конечно же, это мог быть только он, решивший спасти её от гибели и разыскавший её. Слёзы потекли из глаз Катрин, и она уже не сдерживала их. Катрин вдруг резко ощутила, насколько она по нему изголодалась.
Разбериха
У Синди муж, по имени Форест, был индеец и гомосексуалист. Благодаря первому обстоятельству она научилась пить, а благодаря второму мы стали с ней любовниками. Синди пила хорошие коньяки и виски и щедро угощала ими меня из своих запасов в баре. О наклонностях своего мужа она узнала не сразу, да и он обнаружил их в себе тоже не с рожденья.
Мать у Синди умерла рано, и она с детства ухаживала за младшим братом и за отцом, который был прикован к постели диковинной болезнью. Такого рода детство научило её заботиться о других и делать это без надрыва, как само собой разумеющееся. Посему Синди была женщиной, которой можно признаваться в своих слабостях, она не закатывала истерик, не озверевала, даже не дулась, а наоборот, старалась помочь, если к ней обращались с проблемой. Тем более если проблема оказалась у мужа.
Смерть его отца стала событием, которое развязало Форесту руки и язык. До этого он не смел признаться себе в своих наклонностях и тем более предпринять какие-либо действия в гомосексуальном направлении. Муж, чуя в себе интерес, любопытство, тягу к мужчинам, больше всего страшился, что это каким-то образом станет известно отцу, и поэтому Форест запретил себе отвлекаться от женщин, пока отец жив. Он так и сказал себе: "Пока отец жив".
Отец умер на следующий день после кровоизлияния в мозг, так что Форест был освобождён от угрызений совести за неизбежные помыслы об ускорении смерти отца, окажись его болезнь длительной. После похорон Форест и Синди хорошо выпили, и он признался жене, что давно мечтает о мужчине. Синди не слишком удивилась этому признанию и даже, с одной стороны, обрадовалась, потому что оно объясняло холодность к ней мужа. Она уже начинала тревожиться, что что-то не то с ней, а теперь получила полное себе оправдание. От радости она предложила помочь мужу найти мужчину, а сама сразу стала планировать развод. Форест благодарно целовал её в голову и доливал виски себе и ей.
Синди ходила с мужем несколько раз в бары, где собирались гомосексуалисты, чтобы тот смог хотя бы присмотреться к обстановке. Потом они вместе отвечали на объявления в газетах и придумывали своё объявление, которое поместили в нужную газету. Синди даже сочинила каламбур, называя Фореста геем, а себя гейшей.
Тем временем они мирно развелись, оставаясь друзьями, и, когда я познакомился с Синди, Форест уже нашёл свою первую мужскую любовь в лице медбрата Вика, среднего роста, с женскими повадками, но с мужской щетиной. Они жили вместе и были весьма нежны друг к другу: держались за ручки, чмокались и оказывали другие знаки взаимного внимания из гетеросексуального репертуара.
Мы познакомились на вечеринке, куда меня взяла с собой Синди. Собственно, знакомство состояло из обоюдного любопытства: мол, что это за бывший муж и, мол, что это за новый любовник. Говорить было, как в большинстве случаев, не о чем. Синди оделась в юбку и блузку, но почему-то ей вздумалось не надевать лифчик, да ещё расстегнуть блузку так низко, что усмотреть её соски не составляло никакого труда. Меня это раздражало как дешёвый способ привлечь внимание – добро бы это была большая красивая юная грудь – нет, это были какие-то бесформенные отростки, которые только по месту расположения и по наконечникам сосков давали основания считать их грудями. Синди когда-то имела такие до неприличия огромные груди, что решила во что бы то ни стало их сократить. Какой-то коновал оттяпал из них куски мяса, оставив груди в шрамах, а соски нашлёпнутыми на кончики грудей. Ох уж эти мне бессмысленно грудастые, ибо без детей, а смотрят они на мужчин лишь в жажде их поглотить если не целиком, то хотя бы часть. Раздражала меня эта Синди со своим бывшим мужем, бывшим мужчиной. Истинная причина этого раздражения лежала, наверно, в том, что Синди никак не могла кончить со мной. Она утверждала, что вообще в присутствии мужчины не может кончить. Её изнасиловали лет в пятнадцать, и насильник пытался её убить, но почему-то у него не получилось. Думаю, что посягательство на её жизнь после совокупления и оказалось неизлечимой травмой. Она боялась расслабиться для оргазма, в неизбывном страхе, что её убьют. Синди убеждала меня, что на следующее утро после встречи со мной она неожиданно кончает на работе без всякого возбуждения. И чем больше я её разжигаю накануне в тщетной попытке прорваться к её оргазму, тем сильнее на следующий день она его испытывает. Я не знал, утешает ли она меня таким способом, но при мне она не могла кончить даже от вибратора, доводя его, бедного, до такого горячего состояния, что пластмассовый корпус обжигал руку и приходилось его выключать.
Я активно осматривал женщин на вечеринке в надежде избавиться от Синди или хоть с кем-то поменяться. Вот сколько есть парочек, пресытившихся друг другом, но всё равно торчащих вместе, так как лучшего не нашли, а сил на разлуку не хватает. Нередко случается, что проходят на улице мимо друг друга две пары, незнакомые, и каждый думает: "Вот мне бы её", а каждая думает: "Вот мне бы его". И люди, столь постылые друг для друга, являются столь желанными для других, так же постылых друг для друга людей. И вот мужчины меняются женщинами, и женщины меняются мужчинами, и из двух холодных пар образуются две горячие пары. Смена мест производит выделение огромной энергии.
Вот я и надеялся, что случится что-либо подобное. Я чуть было не ужаснулся, когда увидел пьяных Фореста и Синди на диване, целующихся по старой памяти, а по этой схеме мне оставался хахаль Фореста, что меня явно не устраивало. И тут действительно появился Вик, а с ним индианка, с длинными, конечно же чёрными, спутанными волосами, худая как жердь, но с красивым лицом. Вик, повиливая задком, подвёл её ко мне и представил:
– Это Скай, сестра Фореста, – и подмигнул.
Я сказал ей, что она мне нравится безоблачностью своих глаз. Облаков в них действительно не было, но густого тумана – хоть отбавляй. Красна девица, а по-американски краснокожая, действительно чего-то набралась, надышалась или накололась.
Скай мне ничего не ответила и только абстрактно улыбнулась. Я предложил ей выпить. Она опять ничего не сказала, но, когда я поднёс ей бокал, она взяла его и опрокинула, как стопку. Вик увилял к Форесту отбивать его от бывшей жены.
Тут я увидел рядом с собой Синди.
– О, вы уже познакомились! – сказала она радостно-пьяным голосом.
– Да, мы познакомились, – ответил я за себя и за Скай.
Глаза той смотрели в сторону, но улыбка на лице сохранялась. Синди прислонилась ко мне и театральным шепотом произнесла:
– Ты с ней можешь делать всё, что хочешь, я не возражаю. – И добавила: – И она возражать не будет.
Изрекши это, Синди поплелась в другую комнату.
Скай никак не отреагировала на появление Синди, а когда та исчезла в другой комнате, Скай как будто бы очнулась и сказала ей вслед:
– Сука, сделала из моего брата гея, чтобы своему братцу услужить.
– Какому братцу? – спросил я.