Ференбах продержался чуть меньше года – после того, как союзники в мае 1921 г. объявили окончательную сумму репараций, он отказался от своего поста. Новое правительство возглавил его коллега по партии Йозеф Вирт, на плечи которого легло выполнение требований Антанты (Erfüllungspolitik). Германия добровольно соглашалась с ролью жертвы, выставляя напоказ свои страдания и пытаясь тем самым доказать державам Антанты абсурдность их требований. Рейхстаг голосами НСДПГ, СДПГ и Центра был вынужден одобрить "политику исполнения", ставшую питательной средой для нового всплеска антиверсальских настроений. Официально распущенные добровольческие отряды оставались серьезным резервом реваншистских сил, особенно в Баварии. Их командный состав склонялся не только к экстремистским воззрениям, но и к практике политического терроризма. 26 августа 1921 г. удалось уже не первое покушение на Эрцбергера, подписавшего Компьенское перемирие, 24 июня 1922 г. был убит сторонник политики исполнения, крупный предприниматель и министр иностранных дел Вальтер Ратенау. Главе правительства пришлось признать, что "главный враг республики находится справа". Однако законы о ее защите, появившиеся в ответ на террористические акты, саботировались полицейскими чиновниками на местах при сочувственном отношении "национально мыслящей" прессы. Они лишний раз продемонстрировали слабость веймарской коалиции и разожгли аппетиты ее противников справа и слева.
"Политика исполнения" похоронила надежды на быстрое оздоровление германской экономики. Послевоенную коньюнктуру сменила депрессия, из страны началось бегство капиталов. С июля 1922 г. падение курса национальной валюты переросло в гиперинфляцию. Капитаны тяжелой индустрии наращивали давление на правительство, требуя стабилизировать экономику за счет трудящихся, слишком много получивших в предшествующие годы. Предложенный Гуго Стиннесом "План восстановления Германии и Европы" уже не нес в себе и следа от той готовности к компромиссу, которую проявили предприниматели в первые дни Ноябрьской революции. Стиннес предлагал увеличить рабочий день на два часа без дополнительной оплаты, чтобы таким образом восстановить конкурентоспособность немецких товаров на мировом рынке. Его меморандум косвенно спровоцировал правительственный кризис, показав, что правительство Вирта исчерпало свой ресурс.
Его замена была лишь вопросом времени – и кадров. Выбор Эберта в ноябре 1922 г. пал на беспартийного предпринимателя Вильгельма Куно, симпатизировавшего национально-консервативным силам. Куно признал крах "политики исполнения", заявив о невозможности для Германии продолжать выплаты репараций. После ряда ультиматумов французский премьер Раймон Пуанкаре решил продемонстрировать твердость. Несмотря на слабые протесты из Лондона и Вашингтона, французские и бельгийские войска 11 января 1923 г. начали оккупацию Рурской области, дававшей 70 % добычи угля и 50 % производства стали. Современники писали, что этот шаг "вырвал экономическое сердце Германии". В ответ правительство Куно призвало население оккупированных регионов к пассивному сопротивлению. В Руре началась всеобщая забастовка, вынудившая оккупантов прибегнуть к военной силе для возобновления работы железных дорог, заводов и шахт. Как государственные чиновники, так и рабочие частных предприятий продолжали исправно получать зарплату из Берлина. Отказавшись от какихлибо политэкономических резонов, правительство стало печатать деньги "по потребностям".
В конце лета доллар стоил уже более миллиона марок. Развал финансовой системы привел к возрождению примитивных форм товарообмена: рабочие стали получать зарплату произведенными изделиями, горожане вновь отправились на "менку" по деревням. Казначейство не успевало выпускать деньги, хотя на него работало полторы сотни типографий. В конце концов на банкнотах цифры с новыми нулями стали печатать поверх старого номинала. Кассиры предприятий, отправлявшиеся в банк за наличностью, вынуждены были вместо привычного саквояжа загружать ее в грузовой автомобиль. Цены в магазинах менялись не по дням, а по часам. На каждом углу в Берлине как грибы стали появляться будки с надписью "обмен валюты" – получив зарплату и купив самое необходимое, люди спешили поменять летевшие в пропасть рейхсмарки на "твердые" доллары.
Все это было равнозначно "одному из крупнейших ограблений в мировой истории" (А. Розенберг). За год гиперинфляции государство избавилось от своих военных долгов, а население потеряло все свои сбережения, если они находились на банковских счетах, а не были вложены в недвижимость. Крупные предприниматели, напротив, получали почти бесплатные кредиты на закупку оборудования внутри страны и сохраняли валютную выручку за экспортированные товары.
Концентрации собственности способствовало массовое банкротство мелких и средних фирм, не имевших достаточных оборотных средств. Число безработных достигло шести миллионов, сохранившие свое рабочее место получали зарплату, не превышавшую 40 % от довоенной. Летом 1923 г. стачечная волна перекинулась из Рура на другие регионы страны, достигнув своего пика во всеобщей стачке 11 августа, в которой участвовало до 3 млн. рабочих. Вновь поползли слухи о псевдодемократах, греющих руки на народных бедствиях. Массовое возмущение грозило перерасти в антиправительственные акции, способные объединить радикальные силы справа и слева. Пытаясь вырвать инициативу из их рук, фракция СДПГ в рейхстаге внесла вотум недоверия правительству Куно. 13 августа формирование нового кабинета министров было поручено Штреземану – ставка делалась на "большую коалицию" с привлечением СДПГ. Как и его предшественник, новый канцлер должен был на сто восемьдесят градусов повернуть репарационную политику Германии. 26 сентября Штреземан провозгласил отказ от пассивного сопротивления. В тот же день Эберт подписал указ о чрезвычайном положении на территории всей страны и передаче исполнительной власти военным. Почувствовав, что инициатива уходит из их рук, антиреспубликанские силы активизировали свои действия.
Можно выделить три центра их концентрации, каждый из которых имел вполне определенные географические очертания: коммунисты к югу от столицы, в Центральной Германии, политизированная военщина в Баварии и сепаратисты на берегах Рейна от Майнца до Кельна. Как идеологическая, так и пространственная равноудаленность вершин подобного треугольника давала правительству Штреземана шанс выступить против каждой из них поодиночке, используя возможности не только политического, но и военно-административного маневра.
После объединения с большинством членов НСДПГ в конце 1920 г. КПГ превратилась в массовую партию (меньшинство "независимцев" в сентябре 1922 г. вернулось в СДПГ). В своей пропаганде она сохраняла акцент на социальные низы – неквалифицированных рабочих, безработных, сельских батраков, однако ее кадры рекрутировались в основном из среды "академиков" – лиц с высшим образованием, из-за левых взглядов и неортодоксального поведения так и не нашедших своего места буржуазном обществе. Это обстоятельство облегчало процесс "большевизации" партии. Рассматривая себя как один из отрядов всемирной армии пролетарской революции, КПГ на деле попадала во все большую финансовую и организационную зависимость от руководства Коминтерна, а в конечном счете – от Политбюро ЦК РКП(б). Политика симпатий и антипатий курировавшего партию в Москве Карла Радека имела своим следствием частую смену руководства КПГ, и не менее частую смену тактических установок. После неудавшейся попытки захвата власти в Мансфельдском районе Германии (март 1921 г.) "спартаковское" крыло партии окончательно потеряло свои позиции в пользу лидеров нового поколения, уже полностью вписывавшихся в большевистскую модель партии профессиональных революционеров.
Политические метания коммунистов начала 20-х гг. ярче всего отразило их предложение "единого рабочего фронта", обращенное к социалистам и профсоюзам. Задуманная как средство завоевания масс в борьбе за их насущные интересы, новая тактика вскоре превратилась в эффектный пропагандистский маневр, лишенный практического содержания. КПГ набирала очки только в условиях социальных кризисов и внутриполитических потрясений, поэтому события 1923 г. вновь выдвинули ее на авансцену политической жизни Германии. Выбросив лозунг "Бейте Пуанкаре на Рейне, а Куно на Шпрее", лидеры компартии продемонстрировали готовность к союзу с крайне правыми силами. Впрочем, сотрудничество с "национал-большевизмом" осталось лишь незначительным эпизодом в истории КПГ. Гораздо большее значение имело успешное проведение партией "антифашистского дня" и участие во всеобщей забастовке 11 августа. Падение правительства Куно в Москве было записано на счет коммунистов, и в руководстве РКП(б) и Коминтерна заговорили о революционной ситуации в Германии. Осторожным Сталину и Радеку противостояли радикально настроенные Бухарин и Зиновьев, которые в конечном счете провели свою точку зрения о необходимости практической подготовки "немецкого Октября". По предложению Троцкого был даже назначен точный день вооруженного выступления – 9 ноября 1923 г., пятая годовщина "буржуазной" Веймарской республики. Политическое руководство СССР контролировало его организационную и военно-кадровую подготовку, советское посольство в Берлине стало штабом грядущей германской революции.
По аналогии с Советами в России, обеспечившими легальность партийной диктатуры, аналогичную роль должно было сыграть вхождение коммунистов в земельные правительства Центральной Германии. 10 октября лидеры КПГ получили портфели министров в правительстве Саксонии, через неделю – Тюрингии. Сразу же началось активное формирование "пролетарских сотен" – прообраза Красной Армии. Из СССР в Германию были направлены эшелоны с хлебом, чтобы убедить немецких рабочих в преимуществах новой власти.
Но уже 21 октября планы "немецкого Октября" дали решающую осечку. После того, как берлинское правительство предъявило правительствам Саксонии и Тюрингии требование о немедленном разоружении рабочих отрядов, лидер КПГ (и одновременно саксонский министр) Генрих Брандлер потребовал начать всеобщую забастовку, но не был поддержан представителями производственных советов и социалдемократами. Не решившись выступить в одиночку, КПГ разослала своим "военно-революционным комитетам" на местах сигнал отбоя. До Гамбурга он не дошел, и местные коммунисты начали восстание на свой страх и риск, в течение нескольких дней удерживая под своим контролем ряд рабочих кварталов города. Руководитель этого выступления Эрнст Тельман, пройдя через все перипетии внутрипартийного конфликта, возникшего в результате неудавшегося повторения российского опыта, возглавил КПГ. Но это уже была другая партия – вплоть до начала 30-х гг. коммунисты оставались в тени политической жизни Веймарской республики.
Поражение в Центральной Германии вызвало острую дискуссию в ЦК РКП(б) и косвенно воздействовало на внутриполитическую эволюцию нэповской России. Находившаяся в Москве Клара Цеткин писала 6 ноября своим товарищам по партии: "Все, что касается германской революции, вызывает здесь невероятный прилив энтузиазма… Не только для масс, но и руководства нынешний поворот событий означал падение с заоблачных высот на весьма жесткую землю. Я убеждена, что в России он воспринимается гораздо более болезненно, нежели в самой Германии". Потеря большевиками идеологической легитимации, связанная с очевидным провалом мировой пролетарской революции, привела к появлению сталинской концепции "социализма в одной стране", на десятилетия вырвавшей СССР из общеевропейского исторического процесса.
Если подготовка "германского Октября" находилась под контролем Москвы, то деятельность рейнских сепаратистов явно выдавала французскую режиссуру. Не добившись в ходе Парижской конференции создания буферного государства на левом берегу Рейна, Франция попыталась решить эту задачу немецкими руками, как только зашатались государственные устои Веймарской республики. Во второй половине октября в ряде городов к западу от Рейна группам сепаратистов, опиравшихся на поддержку оккупационных войск, удалось захватить магистраты и провозгласить независимость Рейнланда. Но встретив пассивное сопротивление местного населения, они были вынуждены сдаться немецким властям. Отзвуком октябрьских событий стало предложение обер-бургомистра Кельна Конрада Аденауэра о создании Рейнской федерации, связанной с Германией союзническими отношениями. После ухода из Рура оккупационных войск подобные проекты потеряли последних приверженцев.
В отличие от первых двух, третий центр антиреспубликанских сил не имел подпитки извне, напротив, считал себя единственно национальной силой в окружении предателей Отечества. Правительство Баварии не скрывало своих симпатий, саботируя законы о защите республики и давая приют разношерстным военизированным организациям, объединявшимся ненавистью к демократам, евреям и "красным". Впрочем, в их идеологии все три понятия переплетались между собой и сливались в ненавистном облике Веймарской республики. Если общий образ врага сплачивал крайне правых, то обилие лидеров и слабость массовой базы не предвещали их выступлению серьезных шансов на успех. Ставка делалась скорее на сочувственное отношение рейхсвера во главе с не лишенным политических амбиций генералом Сектом и перенесение баварского опыта на всю Германию.
8 ноября на собрании активистов "национального фронта" в мюнхенской пивной Гитлер заставил своих влиятельных союзников согласиться с требованием немедленной демонстрации силы, имитировавшей "поход на Рим" сторонников Муссолини. Начавшийся на следующий день "пивной путч" завершился плачевно – пройдя несколько кварталов по центру Мюнхена, путчисты во главе с Людендорфом и Гитлером были разогнаны нарядами конной полиции. Фельдмаршал отделался испугом, контуженный лидер НСДАП был арестован и приговорен к пяти годам тюрьмы (отсидел он всего лишь год, потратив это время на написание книги "Майн кампф"). У национал-социалистского движения появилась своя "революция" и свой "мученик", пострадавший от республиканского режима.
Еще не имея информации об исходе "пивного путча", Эберт потребовал от генерала Секта решительных действий. Пресса вновь заговорила о военной диктатуре, коммунисты – о фашистском перевороте. Однако до вооруженных столкновений дела не дошло – своим поспешным выступлением Гитлер расстроил планы более умеренных союзников по "национальному фронту". 15 ноября было объявлено о введении новой денежной единицы (Rentenmark), обеспеченной не золотом, а материальными ценностями и приравнивавшейся к триллиону бумажных марок. Чтобы добиться финансовой стабилизации, правительство пошло на резкое сокращение государственных расходов, прежде всего в социальной сфере, а также отказалось от восьмичасового рабочего дня, который рассматривался рабочими как одно из главных завоеваний республики.
Протест социал-демократической фракции рейхстага вылился в вотум недоверия правительству Шейдемана. 23 ноября на посту рейхсканцлера его сменил Вильгельм Маркс, председатель партии Центр. Пройдя через серьезные потрясения, первая германская республика отстояла свое право на существование.
События 1923 г. показали не только кризисное состояние общества в целом, но и известный запас прочности нового государственного устройства. Веймарская конституция содержала в себе достаточно рычагов для нейтрализации сил, заинтересованных в смене политического режима и установлении собственной диктатуры, и сторонники республики осенью 1923 г. сумели эффективно их использовать. Следует отдать должное искусному лавированию Штреземана, за три месяца нахождения у власти показавшего себя выдающимся государственным деятелем. Сказалась и твердая поддержка рейхспрезидента Эберта, полномочия которого осенью 1922 г. во изменение конституции были продлены еще на три года. Пруссия, традиционный оплот консерватизма и военщины, на сей раз выступила бастионом демократии, оказавшись благодаря усилиям земельного правительства во главе с социалдемократом Отто Бауэром вне антиреспубликанского треугольника. Наконец, свою роль сыграло и отсутствие диктаторских амбиций у генерала Секта, который отдавал предпочтение легальным путям движения к вершинам власти.
Разномастный характер противников Веймарской республики определил их достаточно пассивное поведение. Уверенные, что ее дни сочтены, они скорее выжидали, чем готовили ее неизбежную гибель. Решительные действия исполнительной власти – запрет радикальных партий (включая КПГ) 23 ноября 1923 г. – не позволили их лидерам раскачать ситуацию до критической амплитуды. Население, измотанное инфляцией и нуждой, в целом пассивно отнеслось к перспективе новых революций. Десять лет спустя кредит доверия к демократическим институтам будет исчерпан полностью, и "республика без республиканцев" станет легкой добычей гитлеровской клики.
Пока же перед Германией открывалась перспектива внешне– и внутриполитической стабилизации. В апреле 1924 г. комиссия экспертов под руководством американского банкира Чарльза Дауэса разработала новый план репараций, делавший акцент не на военно-административные, а на хозяйственные рычаги их взимания. Ежегодные суммы платежей увязывались с прогрессом немецкой экономики, для стабилизации национальной валюты Германии выделялся международный кредит. Репарации финансировались за счет приватизации железных дорог с иностранным участием и введения косвенных налогов на потребительские товары, включая главный национальный продукт – пиво. Рейхсбанк и крупнейшие промышленные предприятия должны были находиться под контролем иностранных наблюдателей, чтобы обеспечить "прозрачность" бюджетного баланса Германии. План Дауэса принес явное облегчение не только экономике, но и политической атмосфере в стране, хотя националистам казался более утонченной формой кабалы.
Выборы 4 мая 1924 г. стали своего рода запоздавшей местью населения власти за потрясения прошедшего года. Наибольший прирост голосов получили те силы, которые не смогли победить республику "своими" методами – коммунисты (12,6 %) и праворадикальный блок (26 %). В декабре того же года немцам вновь пришлось идти к избирательным урнам из-за того, что правительственные партии не смогли договориться о путях реализации плана Дауэса. Новый состав рейхстага стал символом стабилизации – он единственный полностью отработал свой легислатурный период. То, что за эти четыре года в Германии сменилось шесть правительств, уже никого не удивляло. Чехарда кабинетов подрывала в глазах населения и без того невысокий престиж парламентской системы. Занимавшие пост рейхсканцлера в годы стабилизации Вильгельм Маркс и Ганс Лютер являли собой скорее тип "управляющих делами", нежели творчески мыслящих политиков.