Поскольку европейский бизнес на порядок менее конкурентоспособен, чем американский (из-за большей социальной нагрузки, большего бюрократизма и в целом меньшего масштаба действий), свободная торговля с США обернется для Европейского союза тем же, чем для стран Восточной Европы обернулась евроинтеграция - деиндустриализацией и массовой гибелью среднего класса. Которая, кстати, может привести к серьезным политическим потрясениям вплоть до прихода к власти фашистов или их современного воплощения - крайних либералов, с беспредельной жестокостью обслуживающих интересы уже не крупного национального, а глобального бизнеса.
Весьма существенно, что отчаянная попытка захвата украинского рынка под видом подписания соглашения об "ассоциации" (помимо свободной торговли с Европейским союзом оно предоставляло евробюрократии право вето на любое решение властей Украины и требовало укрепить ее западную границу, чтобы фанатики евроинтеграции не создали никаких значимых неудобств для объекта своего поклонения) представляется сегодня проявлением стремления европейского бизнеса хоть как-то компенсировать последствия своего неизбежного стратегического поражения после создания зоны свободной торговли с США.
Нелепая кровавость этой попытки, экономический смысл которой не сознавался даже проевропейскими политическими силами Украины, и ее чудовищный результат в виде резкого сжатия украинского рынка и физического уничтожения огромного количества ресурсов, под управление которыми только немецкий бизнес успел аккумулировать десятки миллиардов евро, весьма внятно характеризуют качество современного европейского управления.
Однако евроинерция исключительно велика, и на некоторое время она обеспечит сохранение евроинтеграции даже в неблагоприятных внешних и внутренних условиях.
Какая Европа нам нужна
Никакие общечеловеческие и гуманитарные иллюзии в отношении Европейского союза в настоящее время, когда он вполне открыто и официально объявил нам пока холодную войну, введя экономические санкции (второй пакет которых был принят немедленно после вторых Минских соглашений, чем Европейский союз весьма наглядно и убедительно "наказал" Россию за попытку прекратить развязанное и поощряемое европейцами кровопролитие на Украине), больше не имеют права на существование.
Как ни жаль, современный символ гуманистической цивилизации - Европа - практически полностью утратила творческий дух по отношению к глобальным процессам, страдает провинционализмом и догматизмом в предельно острой и опасной для окружающих форме, а также поражена близкой к патологии склонностью к стимулированию и всяческому поощрению предательства. Насколько можно судить, изложенное не позволит ей, при всем ее колоссальном накопленном культурном багаже и богатстве, не только вести сколь-нибудь успешную глобальную экспансию, но и даже и просто стать самостоятельным субъектом мирового развития.
Как это ни прискорбно, в настоящее время Европа представляет собой не более чем пассивный, управляемый внешними эгоистичными силами и уверенно клонящийся к упадку, хотя все еще и очень обеспеченный и достаточно мощный регион.
Для России Европейский союз, насколько можно судить, в настоящее время представляется прежде всего по-прежнему емким рынком, весьма полезным культурным феноменом, источником весьма разнообразного набора частично пригодных для заимствования форм и принципов и одновременно зловещим предупреждением о недопустимости слепого копирования даже лучших из них.
Современная Европа для нас, как бы это ни противоречило нашей историко-культурной традиции, выродилась в не более чем предмет и инструмент потребления. Да, самого разнообразного, включая эмоциональное и интеллектуальное. И конечно, ее разложение отнюдь не повод для озлобления и какого бы то ни было самоограничения этого потребления.
В конце концов, "если вам не нравятся кошки - значит, вы просто не умеете их готовить".
Просто не нужно ждать, что европейские страны решат за вас ваши проблемы и откроют перед вами дверь в лучший мир.
Блага, которые действительно способна предоставить нынешняя Европа, связаны с обеспечением индивидуального комфорта в самом широком смысле этого слова - от материального потребления и приобщения к безусловным культурным ценностям до бизнеса, личной безопасности, здравоохранения и доступа ко все еще сравнительно качественному (при всем неуклонном снижении его уровня) и, главное, признаваемому самой Европой образованию.
Этим и надо по мере возможности пользоваться.
А вот поиск союзников и учителей, коллективных и личных норм поведения, смыслов, ценностей, принципов или, упаси боже, мировоззрения, целостной жизненной философии - это не к Европе, как бы ни старались ее многочисленные поклонники и пропагандисты.
Потребляйте Европу правильно, пока она еще существует.
Глава 4. Наши возможности и наше место: объективные границы возможностей
4.1. Современное состояние России: перспективы системного кризиса
Социально-экономическую политику российского государства на протяжении всего времени его существования после распада Советского Союза не представляется возможным сколь-нибудь непротиворечиво объяснить без набирающей популярность гипотезы, согласно которой это государство сложилось в начале 90-х еще в недрах СССР как инструмент отнюдь не общественного развития, но разграбления советского наследства и легализации украденного в качестве личных богатств в фешенебельных странах. Уже и от наследства этого мало что осталось, и с легализацией на Западе проявляются пока не критичные, но уже пугающие "офшорную аристократию" проблемы, но машинка свинчена по-советски надежно и продолжает молотить, уничтожая страну.
Этим объясняются, насколько можно судить, и поразительно неизменные на протяжении всех 28 лет национального предательства (считая с обрушивших потребительский рынок хозяйственных реформ Горбачева) "ошибки" и "недостатки". Либерализм как идеология служения государства интересам глобального бизнеса, а не своего народа, кромешная коррупция, безнаказанный произвол монополий, труднодоступность правосудия, сжатие социальной сферы как универсальный ответ на любую финансовую проблему - словом, все, что душит и разрушает наше общество, легко объясняется этой гипотезой и вряд ли объясняется какой бы то ни было иной.
Любителям объяснять разрушительные последствия собственной политики коварными санкциями злокозненного Запада стоит напомнить: экономика России перестала ускорять свой рост при резком (на 38 %!) удорожании нефти еще в 2011 году. В 2012-м из-за присоединения к ВТО на заведомо кабальных, колониальных по сути условиях бурный до того инвестиционный рост сменился инвестиционным спадом: как многократно предупреждалось, "при прочих равных условиях" в страну идут или товары, или инвестиции. С января по август 2013 года промышленное производство было незначительно, но все равно ниже прошлогоднего. Паническое бегство из нашей страны частного капитала и ослабление рубля началось в январе 2014 года - еще во времена дорогой нефти (цена которой на мировых рынках гарантированно, как тогда казалось, превышала 100 долл/барр) и во внешнеполитической ситуации, в которой развязывание против нас Западом новой холодной войны невозможно было и представить.
Пресловутые санкции лишили Россию внешнего кредитования, но основной вред отечественной экономике принесли не они сами по себе, а категорическое нежелание определяющих социально-экономическую политику нашей страны либералов реагировать на новую ситуацию и заменить внешние кредиты внутренними. Ведь в экономическом плане государство отличается от обычной семьи в первую очередь именно тем, что не просто может, но и обязано эмитировать деньги в соответствии с потребностью своей экономики (такая эмиссия не вызывает инфляции при ограничении произвола монополий). Однако, принципиально отрицая национальный суверенитет, глобальный бизнес руками верно служащих ему либералов не дает государству исполнять свои неотъемлемые обязанности перед народом.
Кроме того, чтобы эмитировать свою валюту по потребности своей экономики, а не в том количестве, которое позволяет Запад, надо отделить спекулятивные деньги от инвестиционных, иначе кредиты на развитие производства пойдут на валютный рынок и обрушат его, как это произошло в нашей стране, например, осенью 1992 года.
Такие ограничения вводили на соответствующей нашей стадии зрелости финансовых рынков все развитые страны (собственно говоря, именно потому они и стали развитыми). Рыночные США отменили их (в виде закона Гласса - Стиголла) лишь в 1999 году, менее рыночная Япония - в 2000-м.
Но "что позволено Юпитеру, не позволено быку": российские либералы не смеют и помыслить об этом. Ведь такие ограничения ущемят интересы в основном спекулятивного глобального бизнеса, которому они служат.
Поэтому они отказываются от ограничения финансовых спекуляций и практически одинаковым образом регулируют спекулятивные и производственные капиталы, что удушает последние, а с ними и весь реальный сектор, вновь, как в "лихие 90-е", лишаемый кредита, а с ним и возможности нормального развития.
Под видом борьбы с инфляцией (вызываемой в наших условиях прежде всего девальвациями и произволом монополий, а не ростом остро дефицитной денежной массы) либералы в правительстве Медведева и Банке России предельно ужесточили финансовую политику. В 2014 году денежная масса выросла на 2,2 %, за январь-май этого года - на 0,6 %, с учетом роста цен реальная денежная масса менее чем за полтора года сжалась на 15 %. Именно таким образом либералы прошлого поколения уничтожали экономику России в чудовищные для страны и народа, но излюбленные ими 90-е годы. Демонетизация порождает обостряющийся денежный голод и не просто блокирует развитие, но и все в большей степени возвращает нас в социально-экономические реалии того времени.
Торможение роста экономики (с 4,3 % в 2011-м до 0,6 % в 2014-м) в 2015 году сменилось спадом: в январе-октябре он составил, по оценке Минэкономразвития, 3,9 %, в том числе в октябре - 4,0 % по сравнению с аналогичным периодом прошлого года. Некоторая стабилизация ситуации после максимального отставания от прошлогоднего уровня, достигнутого в мае, ни в коей мере не меняет сложившейся на протяжении последних лет пугающей тенденции и потому утешает слабо.
Падение уровня жизни, нарастающая неопределенность и страх перед будущим, становящиеся непосильными набранные в "светлом прошлом" кредиты ведут к опережающему свертыванию потребления.
Конечно, июньское сокращение розничного товарооборота на 9,4 % лучше анонсированного накануне обнародования официальной статистики "профильным" вице-премьером Голодец спада на 15 %, но шуточки в стиле "больной перед смертью потел" в отношении собственной жизни уже перестали веселить.
При этом федеральный бюджет буквально захлебывается от денег: неиспользованные остатки средств на его счетах по состоянию на 1 августа 2015 года составили 9,6 трлн рублей. На эти деньги можно построить, без всякого преувеличения, новую Россию, значительно комфортней и современней нынешней, или более семи месяцев финансировать все расходы государства, не собирая ни налогов, ни пошлин.
Однако в полном соответствии с "максимой Дворковича", по которой Россия должна платить за финансовую стабильность США, эти средства, по сути дела, заморожены федеральным бюджетом, а их основная часть вложена в ценные бумаги США и государств еврозоны.
Получая существенные инфляционные доходы (несмотря на экономический спад, федеральный бюджет перевыполнил план одиннадцати месяцев 2015 года по доходам), государство не только не увеличивает расходы пропорционально росту цен (только так можно выполнить свои обещания на деле, а не на словах), но и сокращает их, дополнительно ухудшая экономическую конъюнктуру и усугубляя нехватку денег. Болезненное урезание социальных расходов государства на фоне падения уровня жизни создает в регионах нарастающую социально-политическую напряженность, грозящую обернуться полноценным политическим кризисом, который может разразиться буквально на ровном месте.
Представляется принципиально важным, что неумолимое удушение агонизирующей экономики чрезмерно жесткой финансовой политикой российских либералов объективно требует все нового и нового ослабления рубля, хотя бы для удержания спада в пределах символически значимых 5 %.
Играют свою разрушительную роль и грезы об импортозамещении, выдаваемые правительственными либералами за государственную политику: не подкрепляя ослабление рубля ни дешевыми кредитами, ни свободными производственными мощностями и квалифицированной рабочей силой, ни легким доступом к инфраструктуре, ни стабильным рынком сбыта, они прекрасно понимают, что девальвация остается единственным способом хотя бы временно поддержать экономику, ничего не улучшая в ней.
Ослабление рубля будет крайне неравномерным и в целом стихийным - за счет нейтралитета Банка России при периодическом уходе бизнеса с рынка валюты из-за необходимости выплаты внешних долгов. Это существенно усилит его и без того существенные негативные последствия.
Позитивный эффект девальвации для реального сектора из-за ослабления российской экономики неуклонно уменьшается (уже снижения курса, проведенного с начала января по середину марта 2014 года, "хватило" лишь на три месяца - до середины июля), а негативный социальный (прежде всего в виде роста цен) растет и давно уже весьма существенно превысил для общества все возможные выгоды от нее.
Поэтому девальвация, ускорив рост цен, усилит нарастающее пока подспудно социальное напряжение, лишь до поры не ломающее крымские рейтинги полностью бездельничающего в сфере экономической политики государства, хотя временно поддержит экономику и позволит спасти некоторое количество политически значимых рабочих мест без существенных бюджетных дотаций.
Разумеется, ухудшение ситуации не будет носить линейного характера. В частности, по завершении крупных выплат по внешнему долгу экономика в отсутствие новых займов и, соответственно, новых крупных выплат несколько укрепится: экспортеры продолжат аккумулировать средства, а масштабных выплат по внешним долгам у них уже не будет. Остающиеся в их распоряжении денежные средства увеличатся и довольно существенно поддержат и банковскую систему, и реальный сектор, в который они частично просочатся.
Однако при открытости экономики практически настежь (а не стоит забывать, что условия присоединения к ВТО ставят Россию в значительно худшее положение, чем, например, неизмеримо более конкурентоспособный Китай) для экспортеров, как и для остальных, в России просто не возникнет масштабных возможностей инвестирования. Поэтому деньги будут по-прежнему неуклонно уходить из страны (если не в порядке возврата долгов прошлых лет, то в виде бегства частного капитала, загоняя Россию все глубже во всеобъемлющий социально-экономический кризис в стиле 90-х годов).
Без кардинальной смены социально-экономической политики, без перехода от разграбления и уничтожения страны к ее комплексному созиданию нас ждут хаос, дезорганизация и майдан, который может привести не только к распаду России, но и к уничтожению самой российской цивилизации.
Возможно, служащие глобальному бизнесу либералы, в том числе и занимающие ключевые посты в правительстве и Банке России, стремятся к такому развитию событий совершенно осознанно. Ведь оно позволит глобальному бизнесу практически без издержек овладеть всеми значимыми ресурсами нашей страны и быстро утилизировать все, не нужное ему непосредственно.
Однако, даже если возвращающая нас в 90-е либеральная социально-экономическая политика является результатом добросовестных глупости и убожества, а не осознанного предательства, от этого никому не легче: порождаемые ею угрозы не слабеют и будут усиливаться, пока она не канет в Лету вместе со своими носителями или пока не столкнет нас в очередную ужасную катастрофу. К сожалению, в силу качественного разнообразия факторов, которые могут стать катализаторами срыва России в новый системный кризис, характер и протекание последнего, несмотря на его все более очевидное приближение, по-прежнему не поддаются добросовестному прогнозированию.
4.2. Стратегические ресурсы России и возможности их использования
Вместе с тем в настоящее время, как и четверть века назад, российское общество все еще сохраняет возможности не только для выживания, но и долговременного успешного развития. В ближайшее десятилетие России предстоит нащупать качественно новую модель своего развития, которая неминуемо будет весьма специфичной в той же самой мере, в которой специфичным является и само российское общество. При этом нельзя не подчеркнуть, что именно нами и именно сегодня решается судьба наших потомков: будут ли они работать на компьютерах за не менее чем среднемировую зарплату или же мотыгой - за ничтожный физиологический прожиточный минимум.
Принципиальным ограничением (несмотря на свою самоочевидность, по-прежнему остающимся совершенно непостижимым для значительной части российских аналитиков) представляется то, что Россию можно вести только туда, куда она может пойти, и при этом туда, где она категорически необходима миру. После национальной катастрофы рубежа 1980–1990-х и особенно финансовой катастрофы 1998 года первое ограничение на виду, и нет сомнения, что его удастся учесть надлежащим образом.
Однако до сих пор остается открытым ключевой вопрос: какая Россия и для чего нужна миру? В чем именно состоит та его потребность, в особенности потребность лидеров мирового развития, которую мы - в том числе и уже в своем сегодняшнем состоянии - можем удовлетворить гарантированно лучше других? Именно в этом заключается коренной вопрос развития российского общества, от способности ответить на который зависит все его будущее. Между тем нарастающая конфронтация с внезапно развязавшим против нас необъявленную войну Западом, дискредитировав последний в глазах российского общества, мешает даже постановке этого вопроса, а не то что поиску на него внятных и обоснованных ответов.