Жизнь без миссии
Отношения России с Украиной осложняются тем, что Украина после выхода из СССР так и не предъявила миру свою историческую миссию. Хотя только наличие этой миссии может гарантировать целостность народа. Историческая миссия существует у народа любой суверенной страны. У Польши – есть, у Финляндии – есть, у крошечной Литвы – есть, а у Украины – нет.
Историческая миссия есть, разумеется, у России. Вряд ли кто-нибудь будет это оспаривать. Её можно изучать, анализировать, описывать и интерпретировать, но её невозможно отменить. Замечу только, что Россия – европейское государство. И именно сегодня Россия вынуждена отстаивать те исконные европейские ценности, которые сложились в христианскую эпоху и от которых европейские правительства склонны отрекаться в угоду интересам так называемых "глобальных элит" – наднациональных центров силы.
Определённая роль в этом процессе принадлежит Русской православной церкви, стремящейся сберечь чистоту апостольского христианства. Шаги в этом направлении, кстати, временами предпринимает и Ватикан – как государство и как дислокация РКЦ.
В течение последних 25 лет на Украине формировался негативный тип идентичности. Западная часть Украины искала пути для того, чтобы вскочить на подножку Евросоюза, притулиться к миссии большой Европы и насильственно втянуть туда и русских, проживающих на Украине. Но ведь восточные и южные области Украины очевидно тяготеют к пространству так называемого русского мира. Центральная же Украина пребывает в зоне политической и идеологической "турбулентности".
Что делать в этой ситуации?
Необходимо, чтобы разные части Украины осознали свою принадлежность к некой общей миссии. Такой, которая объединяет, а не разъединяет нацию.
На самом деле историческая миссия большей части Украины совпадает с миссией России. Поэтому и только поэтому никакая другая миссия не придумывается, "не вытанцовывается". Альтернатива в виде вхождения в "западный проект" умозрительна и утопична. А поскольку у страны нет миссии, это огромное многоукладное пространство разваливается. Без высшего смысла оно не может существовать как целое ни культурно, ни территориально. Не потому, что там разные народности: моноэтничные страны в мире можно сосчитать по пальцам. А потому, что рвутся связи с материнским телом, происходит отказ от общих исторических побед и поражений, войн и революций, от общей литературы, музыки и науки. Эти нервные жесты означают лишь одно: на более низком уровне они отражают отказ от чего-то большего, глобального и возвышенного. Отказавшись от единой миссии, они оставили её России и оказались в вакууме. Именно этот вакуум и является источником украинской хаотичной и неустойчивой пассионарности. Заметим попутно, что миссия и государственные границы вовсе не обязательно должны совпадать.
Нельзя сказать, что на Украине не было попыток если не заполнить, то хотя бы заговорить этот вакуум. Они были. И, что крайне характерно, имели религиозные истоки.
Первые, кто попытался заявить нечто похожее на альтернативную миссию, – украинские униаты. Они считали и считают, что соединяют в себе расколотое христианство, соединяют православие и католичество. Эти идеи они повторяли все 25 лет. И сейчас униаты активно ведут свою миссию везде, включая Крым. Весь украинский народ, по их мнению, должен стать униатом. В этом его миссия. Они утверждают: "Мы преодолели в себе схизму". На самом деле это, конечно, неправда.
Униатство – не результат естественного синтеза, а стопроцентно католический феномен. Его адепты поминают папу римского на литургии и являются частью "латинского проекта", хотя у них есть виньетка в виде женатых священников. На самом деле это мостик для похода дальше на восток, для "дранг нах остен".
Конечно, собственным украинским проектом это движение не является. Речь идёт о "духе противоречия", действиях от противного, вопреки – по сути о банальном подрыве позиций православия.
Причём к этой задаче помимо униатов подключены и православные "майданные богословы". Речь идёт о том, что "москальское" православие – не кондиционное. Оно, мол, сотрудничает с властями, имеет за спиной опыт выживания в ходе советского периода (что, по их мнению, минус, а не плюс) и так далее. И наоборот: украинское православие – чистейшее, самое-самое, не какое-нибудь самопальное, без изъянов. И при этом политически грамотное, поскольку пропитано идеями Майдана. Вам это ничего не напоминает? "Мы – носители чистоты веры и мы её спасём" – мотив хорошо знакомый.
Созидание и утверждение в рамках украинских границ "чистого" православия в качестве исторической миссии также выглядит неубедительно.
Сравним. В XX веке такими же спасителями веры считали себя представители Зарубежной церкви. Вся их риторика была построена на осуждении и очернении Православной церкви, которая находилась на территории Советской России. После высылки из СССР Солженицын встречался с карловчанами и сказал им, чтобы они не строили иллюзий и признали, что судьба русского православия будет решаться в метрополии, а не в рассеянии. Те же слова можно обратить и ко всем православным церквям, которые сегодня зарегистрированы украинским правительством.
Зараженные вирусом майданного национализма сейчас чувствуют себя примерно так же, как эмигранты. Те, отмежёвываясь от Москвы, постоянно дробились и спорили друг с другом, утверждая себя только и исключительно за счёт отторжения метрополии. С абсолютно нулевым результатом.
Так и сейчас фактические и потенциальные раскольники ничего не добьются. Разумеется, не добьются они ничего в том случае, если сама Русская Православная Церковь не будет разложена изнутри либерал-православными симпатизантами Майдана.
А у нас, слава Богу, миссия есть. Она распространяется не только на Россию, но и на Украину, Белоруссию, Приднестровье, Молдову… Обозначить её легко: это отстаивание исконных основ мирового христианства. Это сохранение веры для современного секуляризованного мира.
ЕГЭ
Это ж надо умудриться на глазах изумленного народа ввести сословную и имущественную сегрегацию, когда в результате ЕГЭ и других столь же блистательно проведенных преобразований граждан лишили равного доступа к образованию.
Необходимо менять всю идеологию российской школы. Иначе можно ликвидировать Академию наук, закрывать российские вузы и обращаться к нашим американским "партнерам" со словами: "Правьте нами". Третьего пути не будет.
Между пиаром и журналистикой
Мне хотелось бы поговорить о пиаре и журналистике. Но поговорить не вообще и абстрактно, а обращаясь к очень узкой аудитории – моим коллегам, которые работают на ниве православной журналистики. Оба явления досконально изучены и описаны. Всем известно, что это вещи противоположные по своим задачам. Однако мы живём в эпоху перемен и переломов, живём в то время, когда относительность всего и вся утверждается как норма. В этой ситуации один и тот же текст может быть и пиаром, и журналистской работой. Всё зависит от контекста.
Весь секулярный мир находится сегодня в зоне пиара. Пиар направлен на раскрутку бренда. Вопрос первый: нужно ли пиарить православие? Православию много веков. Второй вопрос: нужно ли раскручивать бренд Церкви? Церковь – это вечный бренд. И мы не планируем его продавать или выгодно обменивать на иной продукт, на иной бренд.
Поэтому говоря о формах работы с религиозным материалом, выбирая между журналистикой и пиар-технологиями, мы, прежде всего, должны помнить о долге. Помнить о том, что, вступив в пространство Церкви, мы добровольно возложили на себя обязанности по сохранению и развитию Церкви как Божьего Дома. Мы в этом доме и хозяева и слуги одновременно. Поэтому главное – это определить задачи православных СМИ в сегодняшнем социальном контексте. Если мы сумеем их определить, то сумеем и реализовать: и в сфере журналистики, и в сфере пиара.
Прежде чем продолжить эту статью, мне хотелось бы оценить интеллектуальный уровень моего читателя. Мне хотелось бы понять, насколько вы образованны, каков ваш кругозор. Что вы уже читали, а что ещё не читали. Каких писателей и философов вы знаете. Способны ли вы сформулировать и изложить на бумаге разницу в мироощущении Малевича и Гогена, Малера и Шнитке, Пруста и Джойса? Ведь не обладая высоким интеллектуальным потенциалом, вы не можете на равных вести диалог с вашими светскими оппонентами…
Стоп! Весь предыдущий абзац – чистая провокация. Перечитайте его. У вас возникло чувство стыда за то, что вы не читали Джойса и даже толком не знаете, кто это такой? У вас возникло чувство ущербности?
Надеюсь, что нет. Ведь это именно то, чего добиваются наши оппоненты. Внушить православным, что они ущербны, неполноценны, глуповаты. Что они не способны к аналитической работе. Что у них низкий профессиональный уровень. И так далее. Цель – парализовать вашу волю к самостоятельному независимому мышлению. Не читали Джойса? Содрогаетесь от Шнитке? Ничего страшного. Мир устроен так, что одни читают Джойса, а другие – Феофана Затворника. Одни слушают Шнитке, а другие – Мусоргского.
Ваши знания и ваш религиозный опыт позволяют вам видеть реальные политические и религиозные процессы, понимать их, оценивать место Церкви в этом процессе и принимать правильные решения. Так что никогда не тушуйтесь перед тем, кто пытается снисходительно поставить вас на место. Это всего лишь психологический трюк в полемике. Не более того.
Православные журналисты могут предлагать свою церковную, отличную от атеистической либеральной, повестку дня.
Что же мы можем предложить в качестве этой повестки дня? Она должна быть актуальна, то есть отвечать политическим вызовам времени и вместе с тем соответствовать глобальным историческим задачам, которые стоят перед христианами.
Сегодня российскому обществу необходимо заключить новый общественный договор, в котором главную роль будут играть не политические и экономические, а негласные нравственные правила. Без них любые механизмы, включая экономические, не могут функционировать. Без выполнения негласных моральных норм горизонтальные связи в обществе рвутся, социальные лифты не работают, процветают сепаратизм, коррупция и экстремизм. Отсутствие нравственных ориентиров в обществе приводит к огромным человеческим и цивилизационным потерям.
В современном мире любая ценность предельно функциональна. Нравственность в том числе. Она есть условие взаимного доверия. Без неписаных правил люди глухи и слепы по отношению друг к другу, они не составляют единства и становятся легкой добычей предприимчивых авантюристов, откуда бы последние ни приходили – из "оппозиции", из "власти" или из других, более солидарных и пассионарных групп и институтов.
Традиционные нормы – базис любого успешного общества. Любая другая идеология всегда будет моралью отдельной группы в ущерб интересам остальных. Традиционные нормы способны объединить всех. Эти нормы – не повинность, это – капитал взаимного доверия. Как говорят в таких случаях американцы, вкладываясь в этот капитал, каждый получит свою долю прибыли. В выигрыше окажутся все жители нашей страны. И напротив: если в обществе нет неписаных правил, оно распадается.
Без солидарности нет общества. А без нравственности нет солидарности.
Все мы знаем о том, как часто интеллектуалы критикуют правила политкорректности, породившие в западном обществе двойную мораль. Но в 1960-е годы Европе и Америке удалось избежать социальных потрясений, используя правила уважения друг к другу людей разных культур, национальностей и социальной принадлежности. Эти правила выполнялись на уровне слов и бытового поведения. Однако сегодня политкорректность и толерантность уже не справляются с задачей консолидации общества. Они выполнили свою задачу и уходят со сцены.
Мы находимся перед иными угрозами. Главная – это рост правового нигилизма. Когда позволено безнаказанно давить пешеходов, врываться в храмы, продавать любой товар и контент, будь то пропаганда насилия и алкоголизма, наркотиков, разврата.
Но мы избежим угроз, если договоримся и будем сами, без министерской указки, контролировать информационную сферу, следить за её чистотой. Сегодня нам нужны новые правила поведения. Это правила социальной корректности. Приняв их, как когда-то Запад принял правила корректности политической, мы покажем, что являемся нацией и готовы уважать друг друга. Тем самым мы сможем сохранить ценности, без которых общество не выживет. Это, как уже было сказано, солидарность.
И, конечно же, семья. Семья есть ядро социальной системы и образец нравственного согласия. Её необходимо охранять.
И ещё одна чрезвычайно важная задача социальной корректности – преодоление в обществе раскола, вызванного историческими причинами. Это означает необходимость примирить белых, красных и всех остальных. В последние десятилетия мы и так лишили страну права на любую историческую преемственность, будь то преемственность советская, дореволюционная или религиозная. Обществу надо вернуть право на историю. Нам нужен консенсус по поводу собственной истории. Мы должны знать, кто мы такие. Социальная корректность также позволит преодолеть разногласия на этом пути. У нас должно быть единое прошлое, если мы хотим иметь единое будущее.
Утверждение взаимного доверия (солидарности), семейные ценности, право на единую историю и должны стать нашей положительной повесткой дня.
Сегодня у нас, христиан, есть очень высокие шансы изменить ситуацию в стране, повернув общество лицом к традиционным ценностям.
Амнистия
В 1983 году, вернувшись из лагеря, мама рассказала необычную историю из её зековской жизни.
"Мы возвращались колонной из рабочей зоны в жилую через посёлок Горный со второй смены. Полторы тысячи зечек. Стояла зима 1982 года. Девять часов вечера. Перед жилой зоной нас остановили на обычный шмон. Неожиданно задул очень сильный ветер и послышался гул, земля шаталась. Из-за сопок начал подниматься светлый диск – серебристое зарево. Диск поднимался и освещал всё вокруг – сопки, зону, посёлок. Стало абсолютно светло, как днём. Светлый диск заполнил половину небосвода. Это было так страшно, что все оцепенели. И зечки, и конвой, и собаки. Стояли не шелохнувшись. Как заворожённые. Это явление длилось около часа. Диск начал опускаться и как бы растворяться. Снова наступила темнота. Ветер стих. Гул стих. Шмон отменили. Всех быстро провели в зону. Женщины решили, что это знак – скоро будет амнистия".
Консерватизм как противоядие от фашизма
Консервативный поворот, который наблюдается сегодня в российской власти, закономерен и неизбежен. В истории любой страны можно найти периоды разбрасывания и собирания камней. Обычно это связано с какими-либо историческими переходами, общественными изменениями. Но в России 1990-х произошло нечто иное. Вместо преодоления исторических разрывов и перекосов советского времени мы получили сильнейшую дезинтеграцию и деградацию общества: страна едва не потеряла управляемость и не лишилась суверенитета. Процессы распада зашли далеко. "Разбрасывание камней" превратилось в идеологический суррогат, на его основе в обществе сформировалась негативная идентичность. А это уже системный сбой социального организма. Сегодня посредством консерватизма общество и государство восстанавливает свой иммунитет – основу всякого здорового организма.
На примере Украины мы видим, как отсутствие такого иммунитета толкает общества к пещерным идеям, нацизму, гражданской войне и крови. Сегодня наша страна вынуждена ускорять движение по консервативному пути, чтобы не оказаться перед теми же угрозами. Здоровый консерватизм – лучшее противоядие от фашизма.
Консервативный поворот российской власти – необходимая социальная терапия. И он может иметь только позитивные последствия. Но лишь при условии, что эта линия будет проводиться последовательно и достаточно быстро. Любое лечение помогает, если проводится вовремя и доводится до конца.
Конечно, не всё пока проходит гладко, как хотелось бы. Во-первых, внутри правящего класса и вокруг него существуют разные группы с разными интересами. И если подавляющая часть общества осознаёт необходимость консервативного курса, то в "высших эшелонах" всё не так просто. Но невозможно идти против течения. Время для консолидации в обществе и в элитах ограничено: страна стоит перед серьёзнейшими историческими вызовами.
Актуальным в российской и глобальной повестке дня для консерватизма является поиск новых форм для старой идентичности. Не годится ни разрыв с ней, ни антикварное поклонение отжившим институтам. Например, Европе как воздух необходимо возвращение к христианским ценностям, новая христианизация общества. Но это отнюдь не означает возврата к средневековым элементам теократии. Светское государство остается светским. Речь именно о ценностях. Почему? Потому что это основа собственной идентичности, отказываясь от которой, Европа перестаёт быть собой. Перед Россией стоит в сущности та же проблема. Наша задача – быть впереди, а не в хвосте этого процесса.
Потенциал консерватизма как политической идеологии с точки зрения выполнения типичных для идеологии задач (мобилизации общества, консолидации элиты, выработки стратегии развития, диалога с внешним миром) очень высок. И причина в том, что именно консерватизм как наиболее универсальная и интегральная идеология способен выполнять все эти задачи одновременно. Никакой другой идеологии это не под силу.
Здесь очень важно понимать следующий момент. Подлинный консерватизм – отнюдь не "крайнее" или радикальное направление мысли, как иногда ошибочно говорят о нём. Напротив, это самая политически трезвая позиция. Консерватизм – наименее фанатичное направление политической мысли, поскольку он никогда не ставит часть выше целого, какую-либо одну идею – над всем интеллектуальным опытом нации.
На уровне политического пиара и в ходе геополитических баталий консервативные установки нередко подвергаются критике. Но надо понимать, что на самом деле в западном мире считаются лишь с теми и уважают только тех, кто способен защищать свои ценности, свой путь и свою историческую миссию. Хотя бы потому, что такая страна является предсказуемой и договороспособной и может быть долговременным и надёжным партнером. Это должно касаться отнюдь не только газовых поставок. Ну, а негативная риторика вызвана международной политической конкуренцией, которую никто не отменял.
На самом деле национальное самоопределение и суверенитет и есть основа подлинного, а не придуманного европеизма. Не случайно в самой Европе "европеизмом" является самостоятельность, а не подражательство. Подражание – удел отсталых и слабых.
Мариуполь
"Это была Страстная Пятница. Я садился на станции "Смоленск" в проходящий поезд "Мариуполь – Ленинград". Состав с буквами "СССР" на вагонах тронулся на север. Запах угля и дыма проникал во все щели окон общего вагона, прицепленного первым за паровозом, и напоминал запах ладана".
Этой фразой начинается моя книга "Религиозное измерение журналистики".