- Брат - нет, потому что нельзя (впрочем, он и не пробовал), а мои и Татьяны родители - да: сначала одни, потом другие, затем еще раз, еще.
- Какой, интересно, выдалась первая встреча? Лились слезы, крики радости были - что?
- Я уж не помню.
- Ну хорошо: вот ты обнял маму и что почувствовал?
- Я, я, я. Нет, лучше давай о другом. Все было.
- Кажется, в папке, из которой ты достаешь один за другим раритеты, еще кое-что осталось. Что, если не секрет?
- Вот орденская книжка моего отца Богдана Васильевича. (Зачитывает.) Медаль "За боевые заслуги", ордена Отечественной войны, Красной Звезды, еще Красной Звезды - это все сорок второй год. А вот вещица забавная. Иду я как-то по Лондону и вдруг вижу - за один фунт продается билет… члена КПСС.
- Как символично!
- Что ты - моим детям уже не расскажешь, какая это была ценность и что значили эти слова: "Партбилет положишь!". Современному поколению этого не понять, это как в том анекдоте про Чернобыль, когда инженера отправляют туда и говорят: "Если в разрушенный энергоблок не полезешь, положишь партийный билет". Тот всю ночь мается и спрашивает наутро: "А где мне его взять - я ж беспартийный?". Так вот, покупаю я за один фунт эту книжицу, открываю и в глаза сразу бросается, на чье имя она выписана. Читай!
- Суворов Віктор Степанович. Виданий Шевченківським райкомом Компартії України міста Львова.
- Это не я - однофамилец, но где еще можно было увидеть партбилет Виктора Суворова? Виктору Степановичу, если он жив, пламенный привет!
- 1950 року народження. Все взносы, я свидетельствую, уплачены - до девяносто первого, небось, года.
- До февраля девяностого Виктор Степанович дотянул, а потом, видно, рукой махнул: "Да ну вас!".
- Сломался.
- Хочу, кстати, сказать пару слов о партийных билетах и о предательстве. Восемнадцать миллионов человек в рядах КПСС состояли, и вдруг сперва партийный секретарь, потом секретарь обкома и уж затем член Политбюро ЦК подписывают указ о ее запрещении. На это, кстати, не я, а один умный мужик внимание обратил. "Восемнадцать миллионов коммунистов, - заметил, - было: хоть один пошел на защиту своего райкома, хоть один вынес на своей груди Красное знамя?". И после этого я предатель? Ладно, идем дальше.
Ты вспоминал про обыск, проведенный в квартире родителей жены в Запорожье, и "уликах", якобы обнаруженных в карманах моего костюма. Вот копия, но у меня где-то и подлинник расписки лежит о том, что управлением КГБ по Запорожской области (телефон такой-то) изъяты жовто-блакитні значки: с гербом, на котором изображены бык и копье, на ленточке, в виде кленового листа и с какой-то эмблемой - все это, разумеется, на изобличающем меня националистическом фоне. Некий Геннадий Константинович, который ее составил, сейчас получает, поди, от Украины пенсию за то, что с национальной символикой когда-то боролся, но не мое это все было - подбросили. Что бы я был за разведчик, если бы такие вещи хранил?
- Что здесь еще в папке?
- Оттого, что ты все-таки из Киева, покажу мой диплом, выданный после окончания Киевского высшего общевойскового командного дважды Краснознаменного училища имени Фрунзе.
- Шестьдесят восьмой год, с отличием.
- Ну, конечно, а вот лист оценок.
- Все - "отлично", а что это за погоны?
- Они из Калининского суворовского военного училища, которое в шестьдесят пятом году окончил. Им скоро будет полвека - таких уже ни в каких музеях не сыщешь.
Украинского языка я не помню, но это не вина моя, а беда. Родился я в русско-украинской семье, но в гарнизоне на Дальнем Востоке. Отец мой всю жизнь "гэкал", и я тоже - уже потом отучили, а Татьяна у меня полтавская, из Карловки, и некоторые здесь говорят: "У вас такой красивый акцент - наверное, вы шведка". На это я всегда отвечаю: "Да, шведка из-под Полтавы".
Увы, на языке предков не говорю, но если когда-нибудь в Украину вернусь, освою его очень быстро. Желаю моей Родине и всем ее гражданам светлого будущего, в которое я свято верю. Счастья вам и добра!
Приложение
Отрывок из романа Виктора Суворова "Аквариум"
Глава XII
1
Вербовка - сложное дело. Как охота на соболя. В глаз нужно бить, чтобы шкуру не испортить. Но настоящий охотник не считает трудностью попасть в соболиный глаз. Найти соболя в тайге - вот трудность.
ГРУ ищет людей, которые обладают тайнами. Таких людей немало. Но советник президента, ракетный конструктор, штабной генерал отделены от нас охраной, заборами, сторожевыми собаками, тайными привилегиями и огромными получками. Для ГРУ нужны носители секретов, которые живут одиноко, без телохранителей, нужны носители государственных секретов, которые не имеют радужных перспектив и огромных получек. Нам нужны носители секретов, которым нужны деньги. Как найти таких людей? Как выделить их из сотен миллионов других, которые не имеют доступа к секретам? Не знаете? А я знаю. Теперь я знаю. У меня блестящая идея.
Но вот беда: к Навигатору на прием попасть невозможно. Уже много дней он сидит в своем кабинете, как в заключении, и никого не принимает. Младший лидер - злее пса. К нему подходить опасно - укусит. Младший лидер тоже почти все время в командирском кабинете проводит. А кроме них там Петр Егорович Дунаец сидит. Официально он - вице-консул. Неофициально - полковник ГРУ, заместитель Навигатора. Теперь к этой компании присоединился еще и контр-адмирал Бондарь - заместитель начальника 1-го Управления ГРУ. Он в Вену прилетел как член какой-то делегации, не военной, а гражданской, конечно. В делегации его никогда не видели. У него более серьезные заботы.
Вся компания - генерал, адмирал и два полковника очень редко из командирского кабинета появляются, как стахановцы, в Забое сидят. Мировой рекорд добычи поставить решили?
Женя, пятый шифровальщик, носит им в кабинет и завтрак, и обед, и ужин. А потом подносы оттуда выносит. Все холодное, все нетронутое. А еще Женя оттуда выносит груды кофейных чашек и пирамиды окурков. Что там происходит, Женя, конечно, не знает. Все командирские шифровки обрабатывает только Александр Иванович - первый шифровальщик. Но у него рожа всегда каменная. Без эмоций.
Наверняка то, чем занимаются четверо в кабинете, именуется научным термином "локализация провала". Знать, крупный провал, глубокий. И нужно рубить нити, которые могут нащупать следователи. И потому в командирский кабинет вызывают по одному самых опытных варягов резидентуры, и после короткого инструктажа они исчезают на несколько дней. Что они делают, я не знаю.
Мне этого не положено знать. Ясно, что нити рубят. А как рубят? Можно только догадаться. Дают агентам деньги и паспорта: уходи в Чили, уходи в Парагвай, денег на всю жизнь хватит. Это не всем, конечно, такая удача. Речь о безопасности ГРУ идет. Речь идет о том, останется ли могущественная организация, как всегда, в тени, или о ней начнут болтать все бульварные газеты, как о КГБ или CIA. Для ГРУ очень важно вновь увернуться в тень. Ставки в игре небывалые. И поэтому ГРУ рубит нити и другими способами. Кто-то сейчас с диким воплем под поезд падает в награду за долголетнюю верную службу. Каждому свое. Кто-то при купании утонул. Со всяким это может случиться. Но чаще всего автомобильные катастрофы происходят. ГРУ, как анаконда, никогда не убивает ради любви к убийству. ГРУ убивает только при крайней нужде. Но убивает неотвратимо и чисто. Нервная это работа. Вот почему к Младшему лидеру сейчас лучше не подходить. Укусит.
2
- Ты, Витя, на доброте своей сгоришь. Нельзя быть таким добрым. Человек имеет право быть добрым до определенного предела. А дальше: или всех грызи, или лежи в грязи. Дарвин это правило научно обосновал. Выживает сильнейший. Говорят, его теория только для животного мира подходит. Правильно говорят. Да только ведь и мы все животные. Чем мы от них отличаемся? Мало чем. У остальных животных нет венерических болезней, а у людей есть. Что еще? Только улыбка. Человек улыбаться умеет. Но от ваших улыбок мир не становится добрее. Жизнь - выживание. А выживание - это борьба, борьба за место под солнцем. Не расслабляйся, Витя, и не будь добрым - затопчут.
Давно за полночь. С берега Дуная тянет прохладой. Где-то далеко садится самолет. Дождь прошел. Но с каштанов еще падают тяжелые теплые капли. Младший лидер сидит напротив меня, горестно подперев щеку кулаком. Вообще-то он уже не Младший лидер. Это просто по привычке мы его так называем, да и то не все. Теперь он просто полковник ГРУ Мороз Николай Тарасович. Добывающий офицер, действующий под дипломатическим прикрытием. Это не много. Полковник ГРУ это тоже не очень высоко. Полковники всякие в ГРУ бывают. Важно не звание, а успехи и положение. Добывающий полковник может быть просто борзым, как два военных атташе, которых эвакуировали одного за другим. Он может быть гордым и успешным варягом. Полковник может быть заместителем лидера или Младшим лидером. А в некоторых случаях и лидером небольшой дипломатической или нелегальной резидентуры.
Сейчас полковник Николай Тарасович Мороз сведен с предпоследнего этажа на самый низ. Локализация провала завершена. Младшего лидера сместили. Троих борзых, что его всегда обеспечивали, эвакуировали в Москву. И все затихло. Со стороны изменений ведь не увидишь.
Кончилась власть полковника Мороза. На его место пока никого не прислали. Так что Навигатор правит нами лично и через заместителей. Нелегко ему без первого заместителя, но, откровенно говоря, и Навигатор не очень сейчас старается. Все как-то само собой идет.
Падение Младшего лидера каждый по-своему переносит. Каждый по-своему реагирует. Для офицеров "ТС", радиоконтроля, фотодешифровки, для охраны, для операторов систем защиты, связистов, шифровальщиков и всех остальных, не участвующих в добывании, он так и остался полубогом. Ведь он же по-прежнему добывающий офицер! Но среди нас, добывающих, к нему теперь по-разному относятся. Конечно, капитаны, майоры и подполковники не хамят ему. Он равен нам по положению, но тем не менее полковник. Но вот среди полковников, особенно малоуспешных, кое-кто и посмеивается. Интересно мы устроены: те, кто больше других к нему в дружбу лез, те больше других сейчас над ним потешаются. Друзья в беде познаются. Николай Тарасович на шутки не обижается. Не огрызается. Пьет Николай Тарасович. Здорово пьет. Навигатор внимания не обращает. Пусть пьет. Горе у человека. Сдается мне, что и сам Навигатор поддает. Боря, третий шифровальщик, говорит, что Навигатор с зеркалом пьет, закрывшись в кабинете. Без зеркала пить не хочет, считает, что пьянство в одиночку - серьезный вид пьянства. Не знаю, шутит Боря или правду говорит, но только месяца три назад не осмелился бы Боря ни шутить так, ни личные командирские тайны выдавать. Видать, ослабла рука Навигатора, нашего папочки, нашего командира. Ослабла рука Лукавого. Возможно, что Навигатор с бывшим Младшим лидером иногда и вдвоем напиваются. Но Лукавый умудряется это в секрете сохранить, а Николай Тарасович не прячется.
Сегодня вечером под проливным дождем бегу я к своей машине, а он, бедолага, мокрый весь, ключом в дверь своего длинного "ситроена" попасть не может.
- Николай Тарасович, садитесь ко мне, я вас домой отвезу!
- Как же я, Витя, тогда утром в посольство вернусь?
- А я за вами утром заскочу. Поехали.
- Вить, айда выпьем?
Как не выпить? Отвез я его за Дунай. У меня тут места есть, мало каким разведчикам известные. Да и цены умеренные. Пьем.
- Добрый ты, Витя. Нельзя так. Ты человека из беды выручаешь, а он тебя и сожрет. Говорят, что люди - звери. Я с этим, Витя, ну никак согласиться не могу. Люди хуже зверей. Люди жестоки, как голуби.
- Николай Тарасович, все еще на свои места встанет, не расстраивайтесь. Навигатор вас за брата считает, он вас поддержит. Да и в Аквариуме у вас связи могучие, и в нашем управлении, и на КП, и в информации.
- Это все, Витя, правильно. Да только. ш-ш-ш, секрет. Провал у меня. Жестокий. В Центральном Комитете разбирали. Тут связи в Аквариуме не помогут. Ты думаешь, почему я не в Союзе? Потому как странно будет: в одной стране процесс шпионский, а из соседней - дипломаты советские исчезают. Проныры-журналисты мигом параллель проведут. А для политики разрядки это вроде как серпом по глотке. Это вроде признания нашей вины и заметания следов. Временно я в Вене. Немного уляжется, забудется, тогда и меня уберут. Эвакуируют.
- А если вы успеете особо важного вербануть?
Он на меня грустным взглядом смотрит. Мне немного за свои слова неудобно. Мы оба знаем, что чудес не бывает. Но что-то в моей речи нравится ему, и он грустно улыбается мне.
- Вот что, Суворов, я сегодня слишком много болтаю, хотя права у меня нет такого. Болтаю я, потому как пьян, а еще потому, что среди многих известных мне людей ты, наверное, меньше всех подлостью заражен. Слушай, Суворов, и запоминай. Сейчас в нашей своре полное расслабление с полудремотой, как после полового сношения. Это потому, что Навигатору по шее дали - еле удержался, да меня сбросили, да транзит нелегалов временно через Австрию прекращен, да поток добытой документации сейчас по другим каналам в Аквариум идет. И многим кажется, что делать ничего не надо. Все разленились, распустились без тяжелой руки папаши. Это ненадолго. Наша свора потеряла ценнейший источник информации, и Центральный Комитет скоро об этом напомнит. Лукавый на дыбы взовьется. С каждого спросит. Лукавый любого в бараний рог скрутить может. Он обязательно себе жертву выберет и на алтарь советской военной разведки положит. Чтоб никому не повадно было расслабляться. Будь, Виктор, начеку. Скоро Лукавому шифровку от Кира принесут. Лукавый страшен во гневе. Многим карьеры переломает. И правильно. Какого черта напоминаний ждете, как бараны в стаде? Виктор, работай сейчас. Завтра, может быть, уже поздно будет. Послушайся моего совета.
- Николай Тарасович, у меня идея есть неплохая, но я уже давно к Навигатору на прием попасть не могу. Может, завтра еще раз попробовать?
- Не советую, Витя. Не советую. Подожди. Скоро он всех по одному на львиную шкуру на великий суд вызывать будет, тогда и скажешь ему свою идею. Только мне ее не говори. Я ведь никто сейчас. Не имеешь права ты мне свои идеи говорить. А еще, я ведь и украсть твою идею могу. Мне идеи сейчас позарез нужны. Не боишься?
- Не боюсь.
- Зря, Суворов, не боишься. Я такая же скотина, как и все остальные. А может быть, и хуже. Пойдем по бл., по лебедям?
- Поздно, Николай Тарасович.
- Самое время. Я тебе таких девочек покажу! Не бойся, пошли.
Вообще-то я не против на девочек посмотреть. И не боюсь я его. Он хоть и считает себя зверем, и хотя рука его к убийству вполне привычна, он все же человек. Редкое исключение среди тысяч двуногих зверей, встречавшихся на моем пути. Я - зверь в большей степени, чем он. И инстинкт размножения во мне не слабее инстинкта самосохранения. Но он пьян, и с ним можно нарваться. А за этим следует эвакуация.
- Поздно уже.
Он понимает, что я не прочь на девочек посмотреть и в их обществе немного расслабиться, но сегодня не пойду. И он не возражает.