* * *
В доказательство того, что документализм не главное и скорее случайное, попутное свойство художественной прозы и что документ частенько носит печать некоторой, тоже попутной художественности, предлагаю письмо из Челябинска:
"Говорят, вы пишете книгу о раскулаченных крестьянах. Два года тому назад хотелось вам написать, но все никак не могла осмелиться. И вот все-таки решила.
Мы из оренбургских казаков. Жили до ссылки в с. Нижние Караси (Челябинской области). Семья состояла из двенадцати человек. Глава семьи - дед, Тырданов Семен Федорович, бабушка Фекла Леонтьевна, их сыновья - Владимир с женой и детьми, Константин (это мой отец, а мать - Антонина), дочери деда - Августа, Анна. Жили все вместе, в одном доме, исправно и дружно. Любили труд, работали от зари до зари. С хозяйством управлялись своей семьей. Наемных работников у нас не было. Раз в год нанимался один человек во время уборочной (была работа, где требовалось обязательно восемь человек). В хозяйстве было десять коров, животных-подростков - десять. Овец в табун пускали - сорок. Лошадей держали мало, рабочих - три, две-три - выездных. Птицы был полон двор, счета не знали: гуси, утки, куры, индюшки. Имели весь необходимый сельхозинвентарь. Был и трактор ("Фордзон") на три семьи: Тырдановы, Вязьмины, Ступниковы. Земля трех семей была объединена. Урожай делили пудовками по паю.
Сеяли лен, ткали льняную ткань, выжимали льняное масло, конопляное. Конопляное масло лучше, чем подсолнечное. Коровье, конопляное, льняное масло стояло бочками. На базаре было изобилие, и все дешево, товара много, а денег мало. На Урале земли было достаточно, если не лодырь, бери, трудись.
19 января 1930 года, утром, как обычно, управились с хозяйством, подоили коров. Отец уехал в поле за сеном. Только что-то жутковато было на душе, скот вел себя беспокойно, овцы ревели, коровы мычали. Что-то предчувствовали, а что? Ведь многих молодых казаков уже расстреляли, были среди них и наши родственники. Вскоре пришла беда в лице конвоя и комитета бедноты. Объявили: собирайтесь в ссылку! Когда отец приехал с сеном, уже все описали. Набежали "трудяги", они тащили все, что могли унести. С собой нам ничего не разрешили взять, только что на себя надеть. Женщины надевали по нескольку юбок. Перед самым отъездом всех обыскали. Расплетали косы, искали золото, а золота мы и в глаза не видали. В этот день высылали несколько семей. Вместе с нами ехали в ссылку и дед Мельников Дмитрий Степанович (по линии матери), бабушка Мария Ивановна, сын Федор Дмитриевич, жена Любовь Васильевна, дети Аня и Оля. Когда везли по селу, встретилась группа комсомольцев. Они стаскивали с женщин юбки, сняли с шестилетнего Ванюшки валенки, закидывали камнями, метили все больше в детей. Но многие прощались по-людски, по-христиански. Довезли нас до Шершней, подержали на морозе, поморозили, потом повезли обратно. Обрадовались мы, думали, вернут домой, а привезли в с. Полетаево. Посадили в теплушки, в которых скот возили, и привезли в Тюмень, от Тюмени до Тобольска везли на санях. В Тобольске прозимовали, жили подаянием. Местные жители относились доброжелательно. Весной на баржах привезли в Березово, потом отправили ниже на 70 км, в Устрем, высадили в лес. Вокруг не было ни души. Вырыли десять землянок на две семьи. Затем строили контору, лабаз для обработки рыбы. После этого стали строить бараки. Молодых мужчин отправили на рыбалку, стариков и женщин на раскорчевку и драть мох. Детей в садик. В садике кормили плохо, много детей умерло и много было больных рахитом. Родителей мы не видели до зимы. Отец на рыбалке, мать на раскорчевке, и дедушки тоже там же корчевали.
На раскорчевку привезли, было еще очень холодно. Снег не растаял. Поставили балаганы из веток и посредине железная печка. Спали на земле, подстилали солому. Люди простывали, опухали от голода. Больных от работы не освобождали, умирали прямо на работе. Хоронили там же, в том, в чем работал, без гробов. Умер дед Мельников Дмитрий Степанович на раскорчевке. Хоронить никого из родственников не пустили, хотя моя мать и была там же, то есть его дочь. Дедушку Мельникова до ссылки по ложным доносам арестовывали четырнадцать раз, а причина та, что его выбирал народ на съезды в Оренбург. Последний раз освободили по ходатайству братьев Кашириных, которых дед спасал от преследования белых как красных комиссаров в своем доме более года".
Часть вторая. Отступать некуда. Интервью, беседы, выступления
Из выступления на II съезде народных депутатов СССР
Уважаемые участники Съезда! Самыми безотлагательными я считаю законы: о земле, о самостоятельности местных Советов, о печати и других средствах массовой информации, о свободе совести.
В народе с нетерпением ждут именно эти четыре закона. Но Верховный Совет СССР либо не успел, либо не захотел всерьез их обсуждать…
Часами обсуждали мы вопросы о свободе въезда и выезда, о гражданстве и даже пенсионном обеспечении эмигрантов, а тем временем тысячи доярок и трактористов просто не доживают до нашей советской пенсии. Так стоит ли спорить о пенсионном обеспечении будущих эмигрантов публично? Не лучше ли убирать на это время микрофоны и телекамеры, не лучше ли спорить об этом втайне от всех, как втайне от всех принимаются некоторые рекомендации научных институтов и многочисленных правительственных советников?
Вы хотите примеры? Пожалуйста. Рекомендации правительству, например, по неперспективным селениям готовили втайне. Никто, кроме узкого ведомственного круга, не знаком с планом по концессиям, с планами атомщиков тоже…
Иные деятели говорят, что скоро начнется "революция снизу". Мне, например, уже надоели эти все революции, неважно - "снизу" или "сверху". Позвольте напомнить, что не хлебом единым жив человек и что не все измеряется и рублях и долларах. Вспомним войну, когда русские крестьяне жили на одной картошке. Говорят, что это были рабы.
Нет, хотя их обманывали на каждом шагу, это были великие патриоты. Может ли патриот быть рабом? Коротич с Егором Яковлевым скажут - да, а я скажу, что нет.
Говорят, что русские разучились хорошо работать. Это тоже клевета. Просто им надоело работать на чужого дядю, надоело платить чужие долги. Вот сейчас все только и спрашивают, когда же крестьянин накормит страну. Дорогие друзья, ограничивать крестьянский земельный вопрос одной Продовольственный программой - это весьма легкомысленно. Уничтожая крестьянство, мы разрушали государственные устои вообще. Как та свинья в басне Крылова, которая подрывала корни дерева и жрала желуди. Полноценное крестьянство - это полнота государственной жизни вообще, а не в частности. Это выход из многих экономических тупиков, это народная армия, чего почему-то боятся "передовики" перестройки. Крестьянство - это, наконец, подлинная национальная культура, язык, это замирение жестоких межнациональных стычек. Неужели это не ясно? А мы в комитетах месяцами судим и рядим, надо ли давать землю такому крестьянину. Да еще эта хитрость председательская - "никто не возьмет". Но ты прими сначала закон и гарантируй его длительную устойчивость, а потом говори: возьмут или не возьмут. В разговоре о земле нужна четкость в суждениях. Нельзя путать продажу земли, за которую ратуют новые городские миллионеры, или сдачу кому попало с наделами для самих крестьян, живущих на этой земле веками.
Противники земельной реформы намеренно смешивают одно с другим. Называют частниками и крестьянина-труженика, и городского рантье. Всем сторонникам новых земельных законов нарочно приписывают намерения уничтожить колхозы. Это, конечно, лукавство. С какой стати распускать существующие хозяйства? Наоборот, их надо всячески укреплять и поддерживать. Но распоряжаться землей должны сельские сходы и местные Советы. У каждого колхозника должно быть право, незыблемое право выхода из колхоза или совхоза с земельным наделом, право передачи этого надела и средств производства по наследству. Именно этого боятся многие нынешние администраторы, а с ними смыкаются сельские пьяницы, привыкшие получать гарантированную месячную зарплату, работая, как на фабрике, с девяти до пяти. Да и то с прохладцей.
Другая путаница возникает, когда говорят о крупных и мелких хозяйствах. Забывают или просто не читают Чаянова. Ведь мелкие хозяйства, имея ограниченные законом наделы, сами тотчас и обязательно объединятся в бытовые производственные кооперативы. И это будут тоже колхозы, только живые, а не мертворожденные. И такие колхозы уже нельзя будет безнаказанно ущемлять, как это делает государство с нынешними.
Земельный закон должен быть долговечным и неизменным, но допускающим национальные, региональные особенности хозяйствования. Только при этом условии мы остановим процессы деградации традиционных трудовых и нравственных ценностей. Только при этой устойчивости восстановится крестьянское мастерство, прекратится беспорядочная миграция, пойдет на убыль пьянство…
Все мы ждем принятия хороших законов. Но юридический закон без традиционного нравственного закона - пустая грамота. Нравственный закон во все времена действует сильней и надежней юридического. Взгляните, сколько вокруг примеров энтузиазма и бескорыстия. Когда речь заходит об истинно нравственных категориях, люди не жалеют ни сил, ни времени. Армянское землетрясение, чернобыльская трагедия, детский, затем культурный фонды. Без всякой агитации, только по сердечному зову народ повалил, по "пятерочке" отдает деньги на восстановление московского собора, разрушенного в 30-е годы.
Реабилитируйте раскулаченных крестьян! Уже одно это подбодрит сельского труженика, заставит думать всерьез о нашем ЦК и о правительстве. Дайте справедливый государственный статус униженной и оскорбленной России! Одно это сразу подстегнет экономику. Верните исторические названия городам, площадям и улицам! Только из одного этого у многих изменится отношение к семье, к работе, к ресурсам, к машинам, природе и к той же рюмке…
Уважаемый Съезд! Когда речь зашла о земле и крестьянских хозяйствах, сразу потребовалось всенародное обсуждение, а когда речь идет о будущих чернобылях, когда готовится соглашение по Находке и так далее, тут мы великолепно обходимся без всяких всенародных обсуждений.
Новые экономисты готовы отдать неизвестно кому целые регионы родной земли, а своему крестьянину мы боимся дать то, что принадлежало ему по праву еще в XVI веке. Мы физически уничтожили миллионы русских и украинских крестьян, разорили их семейные гнезда, а теперь боимся честно сказать об этом. Зато вовсю оправдываем репрессированных палачей. Боимся пока признать и тот факт, что Россию грабили в течение многих десятилетий, продавали художественные шедевры, в течение многих лет транжирили природные ресурсы, лес, например. Вокруг моей деревни за годы Советской власти леса были начисто выхлестаны, пустыни теперь вокруг моей лесной деревни. Грабеж продолжается и сейчас, в эту самую минуту. Не знаю, как в Сибири, но у нас на северо-западе уже нет спелых лесов. А Госплан и Минлеспром продолжают политику безжалостной вырубки.
Мы продаем за границу круглый лес. Чтобы удовлетворить ненасытный аппетит отечественных и зарубежных фирм, лесные "спецы" решили снизить возраст вологодских лесов, подлежащих вырубке. Да, я утверждаю, что растранжиривание природных богатств России продолжается. Потоки нефти, газа, миллионы тонн ценных минералов и руд, миллионы срубленных хвойных деревьев текут и текут в другие республики и за пределы страны. Русский народ обманут, Россия оскорблена и унижена. Верхние эшелоны власти об этой вопиющей несправедливости прекрасно знают, многие депутаты догадываются, а широкие массы чувствуют это на своей, извините за грубость, шкуре.
Давайте же, наконец, обнародуем цифры и факты: как формируется всесоюзный бюджет, как и куда идет налог с оборота, подоходный налог, какова взаимосвязь мировых и наших внутренних ценностей - сырьевых ресурсов. Правду о дотациях и прочих скрытых от глаз бюджетных экономических вычислениях мы тоже должны знать. Может быть, все сказанное покажется кому-то неправдоподобным или преувеличенным. Я готов ответить за свои слова не только перед депутатами Прибалтики, но и перед любой специальной депутатской комиссией. Предлагаю Съезду создать такую комиссию. Заканчивая, я должен повторить требования, которые наиболее часто звучат в тысячах писем и телеграмм, полученных мною от избирателей, читателей.
Первое. Немедленно разработать и придать РСФСР государственный статус.
Второе. Реабилитировать крестьян, репрессированных и раскулаченных в 20-30-х, 40-х и 50-х годах…
Третье. Создать российские средства массовой информации - в том числе и телевидение, кино, театр. Но не такой театр, который возглавляет депутат Лавров: я четыре года уже ставлю пьесу в одном ленинградском театре, помогали пять членов Политбюро - и ничем не могли помочь.
Четвертое. Вернуть православные и другие храмы и монастыри прежним владельцам - это очень серьезные требования и очень многочисленные.
Пятое. Восстановить исторические названия городов, улиц, площадей. Я подчеркиваю, товарищи, что это не просьба, а требование.
Прислушаемся к себе…
Для того чтобы говорить о Толстом, да еще публично, надо иметь безоглядную самонадеянность, приправленную изрядной долей нахальства. Я страшусь говорить о Толстом. Что можно о нем сказать? Любое высказывание будет мелким, - либо совсем банальным по сравнению с тем, что сказал уже он сам. О нем не надо говорить, надо просто читать (читать и перечитывать, как любил говорить Николай Рубцов).
Мы почти не знаем Толстого, а то, что знаем, касается лишь его художественных произведений. Но ведь Толстой не только гениальный писатель, он еще и философ. Он же и величайший протестант, и пророк, и обличитель, и педагог, и теоретик искусства. Массовому читателю не известна стихия толстовского наследия, мы живем по принципу "нет пророка в своем Отечестве". Даже теперь, когда вроде бы ликвидирована политическая цензура, редакторы предпочитают Толстому Набокова и Ходасевича. А почему бы не напечатать в каком-нибудь журнале, например, толстовский трактат об искусстве?
Толстой говорит: "Утверждение о том, что искусство может быть хорошим искусством, но быть непонятным большому количеству людей, до такой степени несправедливо, последствия его до такой степени пагубны для искусства и вместе с тем так распространено, так въелось в наше представление, что трудно разъяснить всю несообразность его…
Мы привыкли к такому утверждению, а между тем сказать, что произведение искусства хорошо, но непонятно, все равно что сказать про пищу, что она очень хороша, по люди не могут есть ее. Да, отвечают на это, вы еще не принимаете этой линии, потому что вы неразвиты, и потому вы лишены этого удовольствия, мы же хотим доставить вам это высшее удовольствие, которое вы не знаете, а мы знаем". "Кто это мы? И кто это вы?" - гневно спрашивает Толстой и так говорит о кучке людей, присвоивших исключительное право судить об искусстве: "Это крошечная кучка людей - паразитов, пришедшая к сознанию того, что нет Бога, нет смысла в жизни, что надо уничтожать себя, пока жив, наслаждаться, чем можешь". В другом месте Толстой говорит, что "чувства правды, красоты и добра независимы от степени развития". "Как только художник, да и всякий работник в духовной области позволяет себе сказать: меня не понимают не потому, что я не понятен (т. е. плох), а потому, что слушатели, читатели, зрители не доросли до меня, так он, с одной стороны, освобождает себя от всяких истинных требований всякого искусства, а с другой стороны, подписывает себе смертный приговор, подрывает в себе главный нерв искусства". Толстой писал, что "обеспечение художников в их материальных нуждах есть самое губительное для производительности художника условие", что "художник будущего будет жить обычной жизнью людей, зарабатывая на свое существование каким-либо трудом".
К сожалению, даже Толстой не избежал некоторого нигилизма по отношению к своему времени и некоторой идеализации будущего. Да, гений Толстого не избежал разлагающего влияния новейших экстремистских идей, но гений его со всей своей мощью сопротивлялся такому влиянию, сопротивлялся прежде всего с помощью проповеди нравственности, самоочищения и самосовершенствования.
Что бы сказал Лев Николаевич о Чернобыле? О гибели Арала? О строительстве каналов Волга - Чограй и Дунай - Днепр, о затоплении обширных пахотных территорий и о гибели русских лесов? Мы знаем примерно, что бы он сказал при виде всего этого. Это очень легко представить. Труднее предположить, что бы он сказал, если бы знал, что всего через 2–3 пятилетия после его смерти мы разрушим тысячи прекрасных культовых сооружений и не менее прекрасных гражданских памятников. Стал ли бы он так яростно громить русскую православную церковь? Осмелюсь предположить, что не стал бы.
Противоречия между художественным образом и идеологической установкой его создателя случаются, вероятно, не только у средних талантов, но и у гениальных художников толстовского масштаба. Но я не смог бы представить А. С. Пушкина, например, в роли воинствующего антиклерикального деятеля… Зато толстовская проповедь самоусовершенствования звучит сейчас удивительно современно, даже злободневно. О какой перестройке может быть речь, если каждый человек сам, не дожидаясь указаний сверху или со стороны, не разберется в себе, своем окружении, в своем прошлом и настоящем? Толстой примером всей своей жизни призывал к нравственному максимализму, его совесть постоянно пульсировала, заставляла его ежедневно словно на горячие угли ступать дальше на пути самосовершенствования.
Никто и ничто не поможет человеку стать лучше, кроме его совести, никто не поможет ему даже просто захотеть стать лучше, если не разбужена его совесть.
Давайте же и мы по примеру гениального писателя ежедневно и ежечасно слушать внутренний голос своей совести, нельзя делать вид, что голос этот совсем слаб, его, мол, не слышно… Прислушаемся к себе и обязательно услышим. А однажды услышанный, он звучит все громче и громче.
Из телевыступления на вечере в Останкине, 1990
Россия еще скажет свое веское слово. Выступление на внеочередном съезде народных депутатов
Дорогие соотечественники, уважаемый Съезд!
Ваш председатель пожалел для меня восемь минут, когда обсуждался Закон о земле. Что ж, время действительно дорого. Тут Борис Николаевич прав. Мы упустили время, мы не защитили интересы России. Россия по-прежнему беззащитна. В жестокой, изнуряющей политической борьбе наши лидеры мало думают о русском народе. И вы, депутаты, должны, обязаны воспитать, выдвинуть из своей среды новых, энергичных и умных и молодых лидеров. Нынешние лидеры вспоминают крестьянина только тогда, когда проголодаются, либо когда отечественная война. За шестьдесят лет колхозной жизни в моей деревне Тимонихе не выстроили ни одного дома. Зато было построено три скотных двора, две конюшни и три телятника.
Как видим, о скотине государство заботилось больше, чем о самом крестьянине. Но крестьянство - это ведь не только одна кормежка для городских жителей. Крестьянство - это спасение народа и государства вообще. Это спасение языка, национальных традиций, национальной культуры каждого народа. Спасенное крестьянство - это прекращение межнациональной борьбы, это здоровая экология и демография, армия, наконец!