Можно привести еще немало таких странностей в сочинениях В. Кожинова. Так, в книге "Россия, век XX. 1939–1964", являющейся продолжением той, о которой только что шла речь, в главе "Итоги войны" он писал: "Наших воинов погибло в боях в 1,7 раза больше, чем вражеских, и это объясняется главным образом (!) более высоким уровнем выучки, дисциплины и технической оснащенности армии врага" (с. 128). Тут все неверно. Во-первых, не в 1,7 раза больше, а в 1,3. Это сейчас общепризнано. Во-вторых, автор говорит о войне так, словно она была 3-4-месячным блицкригом, как и планировали немцы. А она длилась почти четыре года. И если в начальную пору, примерно до конца 1942 года, вермахт действительно имел более высокий уровень выучки (опыт двух лет войны в Западной Европе!) и технической оснащенности, то ведь потом все изменилось: мы решительно превзошли врага и в том и в другом. Однако автор настаивает на постоянном и всестороннем превосходстве немцев: "Чтобы убедиться в превосходстве германского воинского мастерства (!), достаточно (!), полагаю, знать следующее. Наши наиболее "результативные" истребители трижды герои Советского Союза (в таких случаях у нас принято писать Герои. - В.Б.) И. Н. Кожедуб и А. И. Покрышкин сбили соответственно 62 и 59 вражеских самолетов, а в авиации врага имелись 34 летчика, сбивших более 150 ("корифей" - Эрих Хартман - сбил 352)". Это поразительно во многих отношениях! В. Кожинов очень привержен цифрам, его сочинения испещрены ими, он любит их анализировать, сопоставлять, вычислять процент и т. п. Так, говоря о нашем и вражеском наступлении и отступлении, он непременно вычислит и сообщит нам среднюю ежедневную скорость движения. Например, мы узнаем, что от границы до Москвы немцы наступали со скоростью 7 километров в день. Но это не все. Кожинов вычел время, когда враг вынужден был останавливаться, и у него получилось, что наступал он со скоростью 16–17 км в день.
А тут аналитик встретил цифровые показатели одного и того же рода воинского успеха, и видит, что показатель вражеского летчика почти в шесть раз - поразительно! - превосходит показатели наших, и он не говорит свое обычное "необходимо вдуматься", не сомневается, не проверяет, а тотчас принял за истину. У Кожинова была "Энциклопедия Третьего рейха" (М., Локид-Миф, 1996), он неоднократно ссылается на нее. Так вот, даже там статья о Хартмане заканчивается так: "Многие военные историки подвергают сомнению количество сбитых им самолетов" (с. 493). Многие!.. Русского патриота Кожинова, увы, среди них не оказалось…
А ведь следовало бы задуматься хотя бы о том, что, когда началась война, Покрышкину было уже под тридцать - лучший для воина возраст, - он имел немалый летный опыт и воевал с первого дня. А двадцатилетний юнец Хартман попал на войну прямо из училища лишь в августе 1942 года. Но главное в другом: у нас и у немцев были разные системы подсчета побед. Если немецкий летчик сбивал трехмоторный бомбардировщик, ему засчитывалось три победы; если такой бомбардировщик сбили совместными усилиями пять немецких истребителей, каждому летчику засчитывалась победа; засчитывались также самолеты, уничтоженные на земле… Ничего этого у нас не было. Кроме того, у нас требовалось подтверждение и фотоконтроля и очевидца, а если сбитый самолет падал на территории, занятой врагом, то это не засчитывалось. У немцев в начальную пору фотоконтроля не было, и победа записывалась со слов летчика. Все это достаточно хорошо известно. Но ведь вот что самое-то удивительное: уверив себя в том, что немецкие летчики невероятно превосходили наших, Кожинов из этого, так сказать, единичного заблуждения относительно одного-единственного рода оружия сделал вывод о всестороннем и общем превосходстве "германского воинского мастерства", в том числе, разумеется, и полководческого. И вот всему этому верить, не сметь этому возразить?.. Нет, товарищ Кожемяко, это не для нас…
Дальше в этой же книге, произведя ряд сомнительных манипуляций с рядом сомнительных данных, Кожинов делал вывод: "На основе этих цифр сторонний эксперт мог бы прийти к выводу, что в 1941 году имела место не столько война, сколько капитуляция наших войск…" (с. 94). При чем здесь какой-то "сторонний эксперт"? Капитуляция?.. Даже иностранные, даже немецкие генералы и историки ничего подобного не говорили. А как сам-то автор думает? Да точно так же, как придуманный им "сторонний эксперт": для него вне сомнения "тот факт, что в 1941 году не менее трети наших тогдашних вооруженных сил так или иначе "сдались" врагу…"
Сдача в плен? Капитуляция? Это произошло 28 сентября 1939 года в Варшаве, 9 апреля 1940 года - в Дании, 3 мая 1940 года - в Норвегии, 14 мая 1940 года - в Голландии, 28 мая 1940 года - в Бельгии, 22 июня 1940 года - во Франции, 8 мая 1945 года - в Берлине. И каждый раз всё было по полной форме - с делегациями обеих сторон, с подписанием соответствующих актов о безоговорочной капитуляции. А у нас ни одна дивизия, ни одна армия не капитулировали, не подписывали никаких актов. Они не сдались, а были взяты в плен - это большая разница.
Но если даже, как пишет Кожинов, "не менее трети наших сил сдались", то ведь оставалось еще две трети. Что же делали эти силы, весьма немалые? Исследователь пишет: "Нередко утверждают, что "остановки" германских войск, наступавших в направлении Москвы (в конце июля и второй раз - в середине октября), были обусловлены непреодолимостью сопротивления наших войск. Но это едва ли верно" (с. 94). Какая уклончивая форма - "едва ли". По такому вопросу уж в наше-то время историк обязан иметь ясную и твердую точку зрения. Впрочем, мы тут же видим, что это "едва ли" как бы минутная слабость, на самом деле у Кожинова именно твердая точка зрения: "В начале войны наши войска в количественном отношении не уступали германским, но смогли только в очень (!) небольшой мере задерживать продвижение врага на восток" (там же). Так в чем дело? У Кожинова ответ такой: "В августе - сентябре враг перенес центр тяжести своих сил на Украину. В частности, туда переместились (!) танки Гудериана, а с середины октября ему пришлось пережидать распутицу" (там же). Ах, вот оно что! Мешала им только распутица, и ничего больше. Раньше битые немецкие воители дурили головы всему миру: "В сорок первом русским помог генерал Мороз!" А теперь русский патриот завербовал в наши союзники еще и генерала Распутицу. Да разве распутица, как и мороз, не мешали и Красной Армии, допустим, маневрировать и подтягивать свежие силы? Это исследователя не интересует. А что касается Гудериана, о котором у нас почему-то ужасно любят говорить, словно он был единственный в танковых войсках вермахта, то его 2-ю танковую армию действительно "переместили" на Украину, но как только 19 сентября немцы захватили Киев, эту армию опять "переместили" в группу армий "Центр", которой командовал генерал-фельдмаршал фон Бок, и в декабре она была разбита под Тулой. В своих "Воспоминаниях солдата" он писал: "Наступление на Москву провалилось. Все жертвы и усилия наших доблестных войск оказались напрасны. Мы потерпели серьезное поражение".
Кожинов уверяет нас, что все усилия доблестных войск были направлены на преодоление только распутицы. Но Гудериан поправляет его: "У нас недооценили силы противника, и за это пришлось расплачиваться" (с. 249). И первыми пришлось расплатиться как раз Гудериану и Боку. "Мощное контрнаступление Красной Армии, начавшееся 5 декабря, - констатирует "Энциклопения Третьего рейха", - поставило группу армий "Центр" перед угрозой уничтожения" (с. 82). За разгром их войск под Москвой Гитлер сместил обоих генералов и к серьезной работе уже не привлекал, маринуя в резерве.
Вадим Кожинов любил сокрушать разного рода устоявшиеся мифы. И это было весьма плодотворно, полезно, когда он пускал по ветру действительные мифы - о мракобесии и антисемитизме черносотенцев, о развале царской армии большевиками, о расстреле ими министров Временного правительства, о небывалой в истории кровопролитности и односторонней жестокости Октябрьской революции и Гражданской войны, о патриотизме и благородстве Колчака, о том, что Ленин будто бы сказал: "Пусть погибнет 90 процентов русского народа, лишь бы 10 процентов дожили до мировой революции", о том, что на Ленина было будто бы лишь одно покушение, - на самом деле с полдюжины, о сильно раздутом европейском, в частности французском, сопротивлении нацизму, о невероятных многомиллионных потерях Красной Армии в войне против Германии, о государственном антисемитизме в СССР и т. д. Все это было замечательно.
Или вот недавно созданный или, вернее, эксгумированный и клонированный из праха Гитлера и Геббельса миф о том, что Советский Союз сам планировал нападение на Германию, а Гитлер, мол, всего лишь опередил. Наши честные историки без устали твердят, приводя убедительнейшие свидетельства: не было и не могло быть такого плана. Но их старания, право же, не совсем понятны. Сколько сил и времени доктора-профессора потратили на опровержение малограмотных вымыслов психопата Резуна!.. Да ведь если бы возможности разгромить Германию были бы у нас еще в 1939 или 1940 году, то этим непременно надо было бы воспользоваться. Какова была обстановка? Фашистская банда Гитлера с ее людоедской идеологией высшей расы поработила всю Европу, изгоняла, преследовала, истребляла в концлагерях всех инакомыслящих и всех представителей "низшей расы". Она являла собой величайшую угрозу для всей мировой цивилизации. И разгром этой банды по собственному почину, избавление человечества от фашизма не могло быть не чем иным, как величайшим и благороднейшим подвигом в истории. Советский Союз и совершил его в 1945 году, но - в ходе разгрома фашистской агрессии. А - ведь еще лучше было бы - в 1939-м или в 1940-м. Но, увы, мы не могли это сделать, не было необходимых сил и политической возможности. Об этом можно лишь сожалеть, но стесняться этого, оправдываться за это - уму непостижимо!.. Ведь среди благородных мыслителей, что поносят нас за мнимый план превентивной войны против фашизма, много и тех, кто если не аплодировали, то молча взирали, как уже после Второй мировой Америка в надежде расправиться вторгалась в Корею, Вьетнам, Иран, Ирак, Югославию, которые никого не поработили и не насаждали фашистскую идеологию, но, видите ли, "представляют опасность для интересов Америки".
Разумеется, В. Кожинов выступил против и этого мифа, который точнее было бы назвать просто клеветой, он свою статью озаглавил "Миф о 1941 годе" ("Завтра", № 4, 2001)…
Однако, человек увлекающийся, он порой и сам создавал мифы. Так случилось и в процессе опровержения названной клеветы… Главный документ, которым манипулируют клеветники, это написанные от руки "Соображения по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками". Автор документа будто бы A. M. Василевский, который в звании генерал-майора был тогда заместителем начальника Оперативного управления Генерального штаба. Примечательно, что сей документ пустили в оборот лишь теперь, когда самого Василевского давно нет в живых. Я не буду здесь повторять доводы, опровергающие клевету. Это уже сделали Кожинов и, как уже сказано, многие другие. В данном случае любопытен миф, созданный самим мифоборцем.
В. Кожинов пишет: "Стоит сказать, что составитель документа A. M. Василевский, генерал-майор к началу Отечественной, через две недели после победы под Сталинградом 16 февраля 1943 года был удостоен звания маршала". Можно подумать, что из генерал-майора Василевский сразу стал маршалом. На самом деле 28 октября 1941 года он получил звание генерал-лейтенанта, 21 мая 1942-го - генерал-полковника, 18 января 1943-го - генерала армии и уж потом - маршала. Это несколько отличается от карьерного пути, допустим, Степашина или Шапошникова (не того, а этого). Но как бы то ни было, а взлет действительно стремительный. Кожинов пишет: "Во время войны немного ранее - 18 января - получил звание маршала один только Г. К. Жуков, который к тому же в начале войны был уже генералом армии".
В чем же видит Кожинов причину такого взлета? Оказывается, в тех самых написанных от руки "Соображениях", ибо "Московская битва, явившаяся первой сокрушительной победой над врагом, осуществлялась в полном соответствии со словами из "Соображений"… Так же осуществляются через год Сталинградская победа, а еще через полгода - Курская, после которой враг уже только отступал до самого Берлина. Словом, составленный 15 мая 1941 года документ, который иные историки толкуют как программу нападения СССР на Германию, в действительности закладывал основы победоносной стратегии в великой войне с напавшим на нас врагом".
Прекрасно! За такой вклад в военную науку и в победу действительно можно генерал-майору сразу дать маршала. Но что же это за магические слова из "Соображений"? Кожинов приводит их дважды, вот они: "прикрыть сосредоточение и развертывание наших войск и подготовку их к переходу в наступление". Видимо, Кожинов очень удивился бы, но пленивший его "рецепт победы" - это азбучная истина, всем известное первое правило любой наступательной операции: тайно произвести подготовку, скрытно сосредоточить силы и неожиданно ударить в неожиданном месте… Именно так старались и стараются действовать всегда со времен Ганнибала или раньше. Что ж тут нового? И все мастерство полководца на первой стадии наступления состоит именно в том, чтобы жестко выполнить это правило. Так что, все-таки не за написание от руки мудрых слов в "Соображениях", а за конкретное участие в разработке и проведении многих конкретных операций A. M. Василевский получил звание Маршала Советского Союза.
Остается лишь добавить, что "во время войны" вовсе не только Жуков и Василевский стали маршалами. За ними 6 марта 1943 года третьим маршалом военных лет стал Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин. Потом, уже в 1944 году, это звание получили шесть генералов: 22 февраля - И. С. Конев, 18 июня - Л. А. Говоров, 29 июня - К. К. Рокоссовский, 10 сентября - Р. Я. Малиновский, 12 сентября - Ф. И. Толбухин и 25 октября - К. А. Мерецков. Кроме того, три генерала стали Главными маршалами родов войск, а 12 генералов - "рядовыми" маршалами родов войск. Так что всего было 24 маршала. Что ж, армия большая, а война была долгая… И были эти маршалы в большинстве своем лет сорока пяти, а то и сорока: А. Б. Голованов, Н. С. Скрипко, И. Т. Пересыпкин… Обе ошибки В. Кожинова тут - и в отношении "рецепта победы", и в отношении звания маршала - представляются мне даже загадочными…
Между тем разговор с Куняевым по телефону продолжался. Я не знал, что вскоре он засыплет меня звонками, записочками и восхищенными посланиями читателей.
- А что ты устроил с письмами! - сказал я. - С чужими, личными, написанными вовсе не для печати, - взял и опубликовал! Да неужто не понимаешь, что это неприлично, непорядочно, за это можно к суду привлечь. И ведь печатаешь-то не для "полноты картины жизни", а главным образом, чтобы уязвить, а то и опорочить вчерашнего друга, приятеля, знакомца…
Действительно, вот письма Игоря Шкляревского. Они были большими друзьями, Куняев гостил у него в Белоруссии, он писал размашистые безоглядные письма, предназначавшиеся только для друга, и вот эта беззащитная душевная открытость выставлена на всеобщее обозрение… Разве получил его согласие? Да как же ты смеешь! Одна читательница прямо предупреждает: "Мое письмо носит сугубо личный характер. Публикация его равносильна моей гибели". И все-таки он печатает, а по тем данным, которые в письме, не составляет никакого труда, не выходя из дома, по телефону "вычислить" автора. Оказывается, получая письма, Куняев хранил их, как возможных в будущем заложников. Как хранил он текст речи Глушковой на своем юбилее и даже текст своей собственной надгробной речи на похоронах Слуцкого. И вот теперь - пожалуйста, у нас гласность, открытое общество, мы за прозрачность личной жизни…
Но что там друг-ровесник или безвестная читательница! Куняев пренебрег волей даже покойного Георгия Свиридова. И тот его прямо просил: "Не показывайте моих замечаний никому". Никому! А теперь их может прочитать всякий… Да тут же еще и "монологи Свиридова", т. е. беседы с ним, записанные неизвестно когда и как. Вот один известнейший русский композитор, ныне покойный, назван в них "слабеньким", другой, еще более известный, здравствующий ныне, - "опереточным", покойная поэтесса - "противной" и т. д. Почему я должен верить, что это Свиридов, а не Куняев продолжает свой "список"? Тем более что в иных случаях я точно знаю: Свиридов не мог этого сказать. Например, он у Куняева говорит, что вот, мол, такая была беспросветная русофобская обстановка, созданная коммунистами в стране, что "во время войны в эвакуации, когда на каком-то плакате я встретил слова "Россия, родина, русский", у меня слезы потекли из глаз". Это упертые глаза Куняева. Это он, а не Свиридов рисует лживую картину, в которой нет места тому, что задолго до войны у нас выходили огромными тиражами романы, поэмы, во всех театрах шли фильмы, спектакли об Александре Невском, Дмитрии Донском, Кутузове, Суворове, Петре Первом… Или во всех этих произведениях не допускались слова "Россия", "родина", "русский"? Космическими тиражами издавалась и русская классика. Так что, эти слова там были вычеркнуты? А оперы "Князь Игорь", "Иван Сусанин", "Хованщина", которые ставились не только в Большом, - это что, из китайской жизни?
А в конце разговора я сказал:
- Но самое удручающее в твоих воспоминаниях о столь сложном времени то, что в них нет ни сомнений, ни признания каких-то ошибок, ни сожалений, - ты всегда победитель, везде на коне, во всем прав!
Действительно, прочитал недавно воспоминания Виктора Петелина "Счастье быть самим собой" (М., "Голос", 1999). Они почти ровесники с Куняевым, примерно в одно время начали литературный путь. Не все кажется мне здесь нужным и интересным. Так, книга явно перегружена письмами, но среди них нет ни одного, которое так или иначе порочило бы адресанта, было бы сведением счетов с ним. А главное - автор нередко признается в ошибках, сожалеет о робком поведении в сложной ситуации, раскаивается… Здесь же - абсолютная непогрешимость! Но все-таки то, что я услышал в трубке, поразило меня:
- Приучайся к мысли, что я всегда прав!..