Мои статьи о Русско-японской войне появились в той же "Искре" под названием "Война и революция". Я предсказывал поражение царской армии и настаивал на революционных действиях, чтобы использовать войну как благоприятную возможность для свержения самодержавия. Я, помимо прочего, был первым, кто указал на возможность и необходимость поднять восстание на Черноморском флоте. Мои взгляды были восприняты с воодушевлением. Поскольку в то время в России еще не существовало того сознательного буржуазного либерализма, который в нынешней войне оказывает влияние даже на радикальных представителей социализма в России. Когда революция 1905 г. достигла своей кульминации, я устремился в Россию. Мои немецкие друзья А. Бебель, Ф. Меринг и другие пытались отговорить меня, указывая на первостепенное значение моей научной деятельности в области социализма. Я отвечал, что, в моем понимании, целое движение стоит одной книги.
Моя тактика в период революции 1905 г. определялась следующей предпосылкой: открыть шлюзы революционному пролетариату в России, чтобы усилить революционный потенциал пролетариата на Западе. Однако я прекрасно осознавал, что социализм в России на тот момент еще не мог найти свое воплощение, тем не менее мне было ясно, что победоносная революция, опирающаяся на широкие рабочие массы, освободит стихию пролетариата, и настаивал, чтобы пролетариат использовал эту стихию в интересах установления рабочей демократии. "Если бы речь шла лишь о том, чтобы создать в России буржуазный парламентаризм, – сказал я своим русским друзьям, – то я бы спокойно остался в Германии, где этот парламентаризм уже имеет довольно долгую историю".
Моя позиция по отношению к войне
"Капитализм, чье историческое развитие характеризуется уничтожением целых классов населения, разжег войну в Европе, столкнув в экономической, политической и военной областях конкурирующие силы, которые он взрастил в каждой стране, сопровождая невиданным разрушением социальной культуры, коррупцией и деградацией. Задействовав созданные им чудовищные средства вооружения и военные подразделения, он разрушил промышленность Европы, над созданием которой поколениями трудились наука и цивилизованные нации, уничтожил благосостояние и ту самую цивилизацию, на которую ссылался, как на последнее и бесспорное оправдание беспрецедентного ограбления народа, разрушил тот порядок собственности, чью неприкосновенность он проповедовал и пытался защитить всеми средствами государственного насилия". Так я охарактеризовал мировую войну в октябре 1914 г.
В другой раз я высказался о национализме следующим образом:
"Многие, кстати, сильно заблуждаются по поводу национального подъема, который сейчас охватил Европу. Это не начало новой националистической эры современной цивилизации, а скорее конец национализма, его грандиозная и кровавая агония. Война активизировала все те национальные чувства, все силы национализма, что коренились в народах. Это гигантская мобилизация, грандиозный парад национализма. Дальше идти некуда. Национализм исчерпал себя без остатка. И тем не менее именно эта война продемонстрировала, что народы в своем развитии не могут обособляться по национальному признаку… Национализм разгорелся ярким пламенем – останется только пепел",.
Наконец, позицию социалистического пролетариата к концу войны я сформулировал так: "Мы больше не хотим возвращаться к прошлому бесправию. Мы хотим стать новой властью. Приход к власти пролетариата в каждом государстве и их всемирное объединение при учете интересов каждой отдельной нации является единственным залогом долгосрочного мира".
Как очевидно, я высказался достаточно ясно. Чтобы приписать мне империалистические или националистские взгляды, нужно бессовестно лгать. Нашлись лжецы, в них никогда нет недостатка. Я бы хотел, прежде чем возразить лжецам, обозначить тактические разногласия, которые действительно возникли между мной и радикальным крылом русских пораженцев, таких как Ленин, Мартов, Троцкий.
Русские пораженцы настаивали на том, что победа Антанты укрепила бы позиции царского правительства. Исходя из этого, возникла простая и ясная революционная тактика для России. Но как же при данных обстоятельствах надо было действовать немецкой социал-демократии? Если сказать немецким рабочим "Не ходите на войну, обратите ваше оружие против своего правительства", то это, разумеется, сработало бы на руку царскому правительству. Поэтому не оставалось ничего иного, как ввязаться в войну.
Находятся умники, которые считают, что немецкая социал-демократия не должна говорить ни да ни нет, что ей следует воздерживаться от голосования по военным кредитам. То есть "и невинность сохранить, и капиталец скопить". На такое коварство немецкая социал-демократия не способна. Перед нами стояла не интеллигентcкая проблема спасения души, а насущная необходимость коротко и ясно ответить немецким рабочим: за войну или против?
В начале войны мне доводилось слышать от русских товарищей следующее возражение: даже если бы немецкая социал-демократия выступила против войны, немецкая армия все равно добилась бы победы и, таким образом, опасность со стороны царизма была бы не так велика. Однако война длится скоро уже четыре года, Центральные державы время от времени оказываются в весьма сложном положении, и как же можно утверждать, что опасность была не велика!
Был и более серьезный аргумент: если немецкая социал-демократия решилась бы на революцию, то вся Европа поднялась бы на революцию и войне пришел бы конец.
Однако мы видим, что русская революция пока что не повлекла за собой революцию ни в одной другой стране. И это на четвертом году войны! Что было бы, разразись революция в Германии уже с началом войны? А вот что – войска Антанты с превеликим удовольствием разгромили бы Германию, а полчища бравых русских вошли бы в Берлин при полной поддержке и одобрении царя.
Тот, кто ратовал за поражение России, должен был принять победу Германии. Не признавать этого – значит закрывать глаза на реальное положение вещей. Но победа Германии, возразят нам, стала бы триумфом прусского милитаризма. Так какое же решение принять в такой ситуации? Нет ничего проще. Надо было, согласно старому правилу социал-демократии, выбрать меньшее из двух зол. А то, что условия в Германии предпочтительнее, чем в царской России, в этом не может быть никаких сомнений.
Такое решение далось мне легко, поскольку я верил в историческую миссию немецкой социал-демократии и знал, что мировая война сама по себе является чрезвычайно мощным революционным фактором.
Политический опыт, приобретенный мной в рядах немецкой социал-демократии, с развитием которой мое имя неразрывно связано последние 25 лет, привел меня наряду с моими научными трудами к тому, что я пользуюсь сложным методом при определении тактики социал-демократии. При этом я учитываю: 1) общие условия развития мирового капитализма; 2) взаимосвязь противоборствующих сил в отдельно взятых капиталистических государствах; 3) уровень политического развития и силу массовых организаций пролетариата в каждой из стран.
Еще в 1895 г. в моих статьях "Профсоюзы и социал-демократия" я предсказал на основании анализа мирового рынка стремительный рост капиталистического производства, обострение и столкновение коммерческих и политических интересов капиталистических стран и мировую катастрофу, к которой приведет этот путь развития, обеспечив тем самым переход к социализму. Из этого я извлек вывод – в противоположность имевшему место в социалистических кругах того времени мнения, сейчас называемого большевистским, – что при этом откроются широкие возможности для профсоюзной борьбы пролетариата. В области политики я требовал сконцентрировать силы на борьбе за восьмичасовой рабочий день. Таким путем, как мне казалось, пролетариату проще всего будет прийти к идее социальной революции, которая вытекала из общих условий развития капиталистической индустрии и конкуренции.
Все события, которые разыгрались с тех пор, – невиданный доселе взлет промышленного производства, колониальные войны, Русско-японская война, Русская революция, Турецкая революция, беспрецедентный рост трестов, концентрация банковского капитала, конкуренция между Англией и Германией, а также обострение их политических отношений, панамериканизм Соединенных Штатов – целиком и полностью соответствовали моим предсказаниям и подготовили очевидный результат.
Обрушилась катастрофа мировой войны.
Теперь нужно было определить взаимоотношения капиталистических стран, в ней участвующих.
Страны Антанты вызвали сильнейшую неприязнь уже одним только союзом с русским самодержавием. Но это еще не все. Страны Антанты, сплотившиеся вокруг Англии, капиталистическое мировое господство которой клонилось к закату, изначально боролись за безнадежную вещь и оказались по этой причине в положении представителей экономического и политического меньшинства.
Либеральная болтовня, штамповавшаяся политиками и газетами Антанты, не могла изменить положения вещей. Суть проблемы была не в словах, а в позиции, которую заняла эта группа стран в мировом конфликте. Эта позиция определяла ее политику, а все остальное служило лишь прикрытием. Центральные же державы, напротив, наперекор внутренним мотивам, движущим их правительствами, играли в мировой войне революционную роль.
Революционный характер политической позиции большого государства, безусловно, является гораздо более важным политическим фактором, чем политическая недальновидность или политическое благоразумие его правительства.
Англия стремилась сохранить и укрепить свою позицию как мировой державы. Германия, напротив, боролась за свободу выхода к морям. Германия хотела создать железнодорожное сообщение через Багдад до Индийского океана. Англия пыталась воспрепятствовать этому. Германия, опираясь на развитие промышленности, заполонила своей продукцией абсолютно все рынки. Англия с применением силы стремилась закрыть эти рынки для Германии и обеспечить себе монополию. Англия хотела в такой мере ограбить и оттеснить Германию, чтобы она была больше не в состоянии конкурировать с ней. Этой цели отвечали и политические планы Антанты. Сейчас, при наличии опубликованных тайных документов, в этом нет никаких сомнений. Планировалось расчленить на части Германию и Австрию, чтобы навсегда ослабить их. Колесо истории стремились повернуть вспять и довести Центральную Европу до беспомощного состояния, в котором она находилась в 40-х гг. предыдущего столетия. Если послушать сейчас речи политиков Антанты, то все эти планы кажутся лишь досадным недоразумением. Разумеется, им приходится сейчас идти на попятную, поскольку результаты войны не соответствуют ожиданиям государственных мужей Антанты. А если бы они победили, то не отказались бы от своих планов, а наоборот, дали бы полную волю своей фантазии. По этой причине исход мировой войны, даже если не брать в расчет возможный триумф русского самодержавия, не был безразличен пролетариату. Было крайне необходимо, чтобы победа досталась не консервативным, а прогрессивным силам капитализма.
Победа Центральных держав открывала широкие перспективы промышленного развития всех стран, в то время как победа Антанты, напротив, неизбежно сузила бы эти возможности, загнав их в насильственные рамки.
Конкретно для немецких рабочих вопрос целостности империи и ее индустриального развития был вопросом собственного будущего. Удар, направленный против единой Германии и против немецкой промышленности, одновременно был ударом по немецкой социал-демократии. Исходя из общей позиции, требовалось учитывать третий фактор: силу и организацию пролетариата. Тут, однако, возникал общепризнанный факт, что немецкая социал-демократия опережала все другие социалистические партии. Можно критиковать ее сколько угодно. Но тем не менее не подлежало сомнению, что если немецкая социал-демократия не достигла бы социализма, то другие и подавно. Запугивание насилием помещиков или прусской военщиной, которыми либеральные болтуны Антанты пытаются замаскировать свои империалистические чаяния, не могло сбить меня с толку. Я знал, что война при любых обстоятельствах послужит демократизации и росту революционности немецкой армии. По этой причине я считал правильным не сталкивать социал-демократию с армией, а связать их вместе.
Так сформировалась моя позиция по мировой войне.
Разумеется, я мог заблуждаться. Ошибка могла вкрасться как в исходные данные, так и в оценку действующих сил; кроме того, многое зависело и от хода военных действий. Но я не ошибся. В мою пользу свидетельствовал не только сам ход войны, но и возникновение и изменения русской революции, равно как и картина конца войны, которая нынче перед нами открылась.
Моя позиция полностью совпадала с позицией немецкой социал-демократии.
Ответ клеветникам
Сколько бумаги исписано, сколько разбрызгано чернил и слюны, сколько грязи собрано, чтобы ошельмовать меня. Если бы эта насквозь пропитанная гнилью атмосфера настигла меня, я бы задохнулся. Однако я не заразился этим зачумленным воздухом.
Все, в чем меня обвиняли, настолько мало соответствовало реальному содержанию моих мыслей и чувств, что мне казалось, будто все происходит в каком-то другом месте и я просто сторонний наблюдатель. При этом я вовсе не хочу сказать, что готов пустить этот поток клеветы на самотек. Я бы задушил эту гидру лжи и клеветы в зародыше, когда она не обросла еще тысячью голов, если бы мне не мешала цензура и бойкот газет. С самого начала я выявил этот мутный источник развязанной против меня газетной травли; я протестовал, печатал опровержения. Однако как подцензурная, так и нелегальная русская пресса игнорировали меня. Несколько месяцев прошло, прежде чем издающееся в Париже "Наше слово" нашло возможность напечатать мое письмо. Ленин опубликовал бессмысленную критику моих сочинений. Троцкий поносил меня, параллельно выступая в качестве благодарного ученика.
Почему все это? Потому, что общественное мнение в России в 1914 г. изменилось по сравнению с 1905 г. Буржуазный патриотизм за это время настолько возрос и окреп, что охватил все слои общества и расколол социал-демократию. В 1904 г. пораженцы вели открытую и ясную политику, по меньшей мере не скрывая того, что поражение России повлекло бы за собой победу Японии. В 1914 г. уже боялись не только ясно высказаться, но и просто допустить подобную мысль и с радостью схватились за идею крушения всех противоборствующих сторон, которая застила горизонт и избавляла от необходимости делать решительные выводы. Как удобно и для успокоения совести, и для отвода глаз!