Безукоризненное несовершенство
Плохо не то, что существует человек толпы. Плохо то, что он перестал стесняться.
Плыть против течения почетно, но тяжело. Сначала тащишься от своей крутизны, потом ноешь от одиночества и, наконец, спрашиваешь: зачем мне это надо? Не лучше ли быть таким, как все - приятным в общении и незамысловатым?
На заре жизни почти всех нас донимает тяга к прекрасному. Мы соперничаем за любовь ближних, мечтаем о самой красивой девушке в мире, миллиарде долларов на счету и Оскаре за лучшую роль. Но однажды замечаем, что все это не важно - мир принадлежит уродам. Только они получают подлинное удовольствие от существования в то время, как мы отравлены нелепой эстетикой совершенства.
Герои колониальных войн возвращаются домой, чтобы услышать от чиновника в военкомате: "Я вас туда не посылал!" Олимпийских чемпионов забывают на следующий день после ухода из большого спорта. Конкурсы красоты обновляют состав участниц ежегодно. А уши Микки Мауса никто даже не собирается отнести в клинику пластической хирургии - их образцовое уродство приносит прибыль и так.
Цель никогда не оправдывает средства. Мой приятель угробил десять лет на возведение дома своей мечты. Растоптав экологические нормы и законы Украины, он урвал кусок заповедника на берегу Днепра, изгнав оттуда бобров, зайцев и местных жителей, и воздвиг замок, в сравнении с которым французские "шато" в долине Луары кажутся вигвамами индейцев.
Но настоящий хозяин в этом феодальном раю - не мой друг, а его садовник! Именно он живет тут круглый год, наслаждаясь чистым воздухом и живописным видом из окна в то время, как номинальный владелец собственноручно убивает себя на работе, борясь за звание ударника капиталистического труда. Бросить "каторгу" бедняге не дано - она принадлежит ему целиком до последней акции и приносит хорошие дивиденды. Одна беда - не ясно, кто кем руководит. Фирма - директором? Или директор - фирмой?
Рафаэли и Фидии - только досадные отклонения на магистральной линии развития человечества. Нормальный обыватель ничего не слышал о гармонии и принципе "золотого сечения". Бывший мэр Омельченко перенес архитектурные кошмары своего родного села в Киев без комплексов и сомнений. Его не волновало, что колонна на Майдане Незалежности "слизана" с точно такой же в Будапеште, а идея переустройства самой площади напоминает торт, выпеченный на кондитерской фабрике им. Карла Маркса. То, что до него тут творили еще какие-то "архитекторы", тоже не беспокоило градостроителя-самородка. Он самовыражался из любви к лопате и зарытым бюджетным деньгам. Если бы судьба сделала его мэром Рима, от Колизея тоже остался бы только подземный торговый центр!
Необъяснимый, на первый взгляд, успех Малевичей и Пикассо в XX веке покоится на железобетонном фундаменте. Искусствоведы будут молиться не только на черный квадрат, но даже на дырку в холсте - лишь бы иметь право издеваться над принципами красоты, а не работать в поле под плетью надсмотрщика. Втайне они знают: обывателю нет никакого дела до подлинного искусства. Если граждане, не испытывая никаких неудобств, всю жизнь проводят в уродливых квартирах, женятся на Пронях Прокоповнах и одеваются "у Воронина", значит Малевича они тоже схавают. В квадратные головы удобнее всего вкладывать принципы кубизма. То и другое идеально создано друг для друга.
Все примитивное всегда побеждает. Оно берет числом, а не умением. Русские завалили мир матрешками, украинцы - писанками, американцы - пробочками от Кока-колы. Глядя на предметы народных промыслов, хочется уничтожить народ.
Мы редко задумываемся, что все прекрасное в нашей стране было создано в короткий промежуток между 1700 и 1917 годами. Насмотревшись в заграничном путешествии европейских чудес, Петр I захотел привить своим подданным хороший вкус. Из Италии и Франции завезли учебники и специалистов по высокому стилю. Естественно, не лучших, а тех, которые согласились поехать. Петербург и Москву по мере сил наполнили копиями из Парижа и Венеции. На губернские центры пошло то, что осталось. Поэтому, если Царское Село передирали с Версаля, то Киеву досталась только тень тени - одноэтажный Мариинский дворец, представляющий собой карликовый вариант Зимнего.
Два музея, которыми так гордится наша нынешняя независимая столица - Западного и Русского искусства, - всего лишь частные коллекции миллионера Терещенко и его зятя адвоката Ханенко, отобранные у хозяев советской властью. Больше ценителей изящного в Украине XIX века не нашлось - сахарозаводчик Лазарь Бродский вложил деньги не в картины, а в более доступный его практическому уму Бессарабский базар. Подлинных шедевров в Киеве так мало, что даже в музейные воры идут одни дилетанты - красть в общем-то нечего. А если и украдешь, то не кому продать! В стране, где даже президент коллекционирует колеса от крестьянских телег и расписные деревянные корыта, а высшим достижением национального духа считается печной трипольский горшок, эстетизм нужно классифицировать как психическое отклонение. Странно, что тут еще не закрыли Оперный театр, перепрофилировав его в зал игровых автоматов - зачем народу бельканто, если каждый может купить караоке?
Накануне Октябрьской революции отшлифовавший художественную выучку в Петербурге потомок запорожских казаков Дмитрий Мережковский ужаснулся, почуяв интуицией приход "грядущего хама". Своей пророческой брошюрой он думал отвратить беду. Но хам все равно явился! И не сам, а с хамкой! Наплодив бесчисленного хамья, это чудовище определило стиль нашей эпохи.
Плохо не то, что существует человек толпы. Плохо то, что он перестал стесняться. Раньше, проходя мимо королевской резиденции, простонародье чувствовало, что за зеркальными окнами скрывается какая-то другая высшая жизнь. Мраморные статуи богинь с телами, которых никогда не бывает у кухарок, мундиры гвардейцев и мелодии Моцарта, доносившиеся из дворцовой капеллы, убеждали, что тот, кто это заказал, не может быть таким, как все. Власть имела тайну, а искусство обязано было ее поддерживать. Но теперь музы служат не монарху, а конюху.
Вокруг этого полупьяного субъекта вертится теперь вся художественная жизнь. Толпы продюсеров и кураторов бегают наперегонки с вопросом: "Чего тебе еще хочется, мужичина?" Чудовище уже наелось чизбургеров, налилось пивом, вылюбило свою такую же объевшуюся и обпившуюся даму сердца с пупком, вывернувшимся вместе с животом за ширинку джинсов, и теперь блаженно порыгивает, само не зная, какого рожна еще пожелать. Самое разумное было бы натравить на него взвод конных драгун, чтобы оно убралось с загаженной площади. Но продюсеры не унимаются: а может все-таки развлечь его искусством? Мыльной оперкой? Сериальцем? Какой-нибудь музычкой? Может, оно облагородится?
Да оставьте его в покое, господа! Никакого искусства оно не хочет! Оно давно уже просит кнута. И тот, кто первым ему этого даст, снова двинет вперед и живопись, и оперу, и роман.
Матерная сила
Как показывает опыт, из языков завоевателей туземцы, прежде всего, усваивают ругательства.
Напрасно сдерживать себя правилами приличия. Там, где пробуксовывает вежливость и замирает высокий штиль, действует матерная сила. В некоторых ситуациях она незаменима. Бессмысленно успокаивать толпу хамов у пивного ларька россказнями о высоком предназначении человека. Но фраза: "Какое у вас тут все-таки, блядь, бескультурье!" немедленно вызовет у них чувство глубокого раскаяния. Некоторых даже удастся вернуть на путь истины.
Происхождение матерной ругани покрыто мраком времен. Странно, что поколениями обосновывая свой приоритет в изобретении лампочки и радиосвязи, открытие мата славяне упорно приписывают татарам. Такое равнодушие к своим истокам не радует! Чтобы гореть, лампочке необходимы провода. Радио умолкает, как только из него вынули батарейки. В отличие от них, мат бьет не в бровь, а в глаз везде, где есть самый обычный, даже ни дня не ходивший в школу человек. Мату не нужны электростанции, запчасти и техобслуживание. В его применении есть что-то от первобытной магии - того "слова", которым, как в стихах Гумилева, останавливали солнце и разрушали города.
Связанная с важнейшей для существования человека половой сферой, матерщина представляет собой исконный, уходящий корнями в глубь тысячелетий пласт языка. Выражение, стыдливо заменяемое эвфемизмом "ерш твою медь", несомненно, на порядок древнее, чем слово "хлеб", появившееся только после того, как человек перешел от собирательства к земледелию. Согласитесь, и "ерш", и "медь", и то, что они заменяют, существовали даже у обезьян, а "плюшка" - изобретение куда более поздней эпохи. Подозреваю, что мат - это чудом сохранившиеся в народе остатки священного языка древних славянских жрецов, исторгнутого из официального обихода введением христианства. "Еб же ж твою душу, мать-перемать, о великий, Перуне!" - взывал верховный служитель культа, после чего вымогал у Бога, чего было надобно. Мозг, в отличие от компьютера, нельзя перегружать мусором. Он задерживает только важнейшее. Отсутствие у славян письменности требовало сильных выражений, намертво врезающихся в память.
Отсюда, от прежней языческой святости матерщины, та упорная борьба, которую вела со сквернословием "культура в законе". Даждьбога, Волоса и Триглава христианство объявило демонами. Все относящееся к их почитанию - бесовским порождением.
Отчасти церковь была права. Древнее язычество - совсем не та культурологическая игра, в которую забавляются сегодня некоторые чудаки. В Купальскую ночь не только водили хороводы и прыгали через костер, но и топили вполне настоящую девку - в дар водяному. А Перуну, кроме петухов, резали выбранных по жребию балбесов призывного возраста. Причем, никакой комитет солдатских матерей даже пикнуть не смел! До того, как стать сказкой с русалками и лешими, язычество было такой реальностью, от которой мороз по коже!
И все же не обошлось без перегибов. Вместе с водой чуть не выплеснули ребенка. Народ сопротивлялся этому, как мог. Стоило его хоть чуть-чуть подучить грамоте, как он тут же начал материться в письменном виде. Неприличные выражения то и дело попадаются в Киеве на стенах древнерусских соборов. Самые безобидные из них, случается, проникают в научные издания. Но по-настоящему вкусные пересказываются археологами только в своем кругу - под пиво, рыбку и разговор по душам.
Почти незамеченной прошла находка в культурном слое летописного Вышгорода XI–XII веков детали от прялки с надписью, гласящей, что принадлежала она некой Бляди. Словно стесняясь собственной смелости, автор статьи в журнале "Археология" прокомментировал, что слово это употреблено в "полностью положительном смысле", "воплощая судьбу в ее женских причинах, приближенных к природным силам интимнейшей сутью человеческого бытия".
Да черта с два видел в этом кто-то уже тогда положительный смысл! Нечего нас дурить! Еще церковный устав Ярослава Мудрого однозначно гласил: "Аще кто назоветь чужую жену блядию, а будет боярская жена великих бояр, за срам ей 5 гривень злата, а митрополиту 5 гривень, а князь - казнить". Облаять блядью жену "меньших бояр" стоило только 3 гривни, причем, без риска для жизни, а еще три - митрополиту. Зато всего за 60 резан - весьма мелких, по сравнению с гривней, монет - можно было обложить тем же термином сельскую бабу, что являлось недорогим развлечением, доступным даже человеку со средним достатком. Облегчил душу, и всем хорошо - и тебе, и бабе, и княжьей администрации.
Как показывает опыт, из языков завоевателей туземцы, прежде всего, усваивают ругательства. Вызрев в горниле Древней Руси, напитавшись живительными соками народной мудрости, матерное слово победно двинулось во всемирный освободительный поход. В Советской Армии мне приходилось общаться с представителями народностей, о существовании которых большинство даже не подозревает, Даргинцы и турки-месхетинцы, гагаузы и зыряне, почти бессловесные горные таджики, которых ни за что на свете нельзя путать с равнинными таджиками-кулябцами, не говоря уже о куда более популярных в широких научных кругах молдаванах и кабардинцах, тут же приходили во вполне вменяемое состояние, заслышав перлы из сокровищницы русской речи. Практика показывает, что десяток этих отборных лексем вполне заменяют присягу и все уставы, вместе взятые, включая боевой.
Один умный узбек-сержант по фамилии Таджиев, сын муллы, питавший глубокое уважение к тому, что до армии я успел проучиться целых два курса в университете, на полном серьезе убеждал меня, что матерщину придумал сам Аллах, чтобы народы жили в мире и лучше понимали друг друга.
Мат чрезвычайно многообразен. Он преисполнен совершенно взаимоисключающими смыслами. Все зависит от интонации. Одно и то же слово может означать и высшую степень презрения, и романтичнейшее признание в любви. Отрицательная энергия, заключенная в нем, тут же трансформируется в положительную, и наоборот. Девушка, умеющая ругаться в постели, как дореволюционный извозчик, - подарок небес. У нее, наверняка, не бывает проблем с оргазмом. Скрытая матерная сила, заключенная в ней, способна превратить ужин в постели на двоих в незабываемый праздник. Особенно, если это профессорская дочь, протестующая таким образом против ханжеского воспитания родителей.
Но, как говорил Зощенко, "во всяком безобразии следует соблюдать приличия". Мат плох не сам по себе, а там, где неуместен. В парламенте и суде он так же смешон, как пьяный боксер, принявшийся размахивать кулаками на благотворительной вечеринке. Но на поле боя, в борделе и в уличной драке мат незаменим. Разговаривать с бесами можно только на понятном им языке. Иначе они так и не поймут, что пора покинуть приличное общество.
Насилие высокой культурой
Вся высокая мировая культура замешана на крови низших каст.
Старый маразматик профессор Преображенский проповедовал: "Никого драть нельзя! На человека и на животное можно воздействовать только внушением!" А что бы он сказал, если бы встретился не с безопасным Шариком, а с бешеным бультерьером?
Цивилизация любит противопоставлять себя варварству. Толпы миссионеров облагораживают Африку в уверенности, что туземцы обязаны без промаха мочиться в унитаз и помнить десять христовых заповедей. Болтуны-политологи громоздят пирамиды доказательств, обосновывая преимущества демократии. Благородные речи о необходимости мирного совершенствования всего и вся несутся в режиме "нон-стоп" с телеэкранов и парламентских трибун. Все убеждены в благотворности культуры, так, словно она - залог гуманности и духовной гигиены.
Но подлинная культура - достаточно жестокая вещь. Она всего лишь форма, в которую варвары вливают свою горячую живую кровь. Киевский гимназист Миша Булгаков навеки остался бы никому не ведомым интеллигентным наркоманом, не случись в его стране одна из самых чудовищных революций. Революция выгнала его на мороз из уютной квартиры на Андреевском спуске, столкнула лицом к лицу с петлюровскими рожами и дала тему для творчества. В результате рассказы о встречах с морфием заняли в булгаковском наследии подобающее им скромное место! Зато у нас появилась возможность щелкнуть каблуками и отдать честь автору "Белой гвардии". А если бы петлюровцы, не дай Бог, не пришли?
Культура - отнюдь не то, что она о себе мнит. Современная цивилизация напоминает любительницу мясного, не способную лично зарезать курицу. Мир для нее - гигантский ресторан. Но на кухню, где орудует ножом здоровенный негр, она предпочитает не заглядывать. Хотя шинкует-то негряка для нее! Ведь, если бы для себя потел, давно бы уж прикончил не курицу, а хозяйку! "Скажите, Бен, - спросил я как-то у одного знакомого американца, - вам никогда не снилось, что индейцы скупили Голливуд и снимают фильм об очень плохих ковбоях, которых вешают с соблюдением всех формальностей римского права?" "Отличная шутка!" - ответил Бен.
Однако у этой шутки есть все шансы стать реальностью. Просто индейцы будут не из резервации, а из соседней Мексики. Такие милые симпатичные "пеоны" в круглых сомбреро величиной с колесо от телеги.
От природы простой человек - достаточно скучное существо. Его потребности редко выходят за пределы физиологических. Фантазия приближается к нулю. Учебники трактуют его как "гомо сапиенс". Гуманисты называют "царем природы", несмотря на то, что оставленный без присмотра "царь" тут же начинает подыхать от тоски.
Одиночество для него непереносимо. Свободная минута вызывает животный ужас и тягу к самоуничтожению. Убивая время, он убивает себя, и если не орет на футбольном матче, то хлещет пиво или экспериментирует с новыми разновидностями наркотиков. При отсутствии же средств просто колотит соседа табуреткой по голове или таскает жену за волосы.
Этот симпатяга - идеальный объект для воздействия культурных сил. Поп или раввин необходимы ему, чтобы в порыве раскаяния он не наложил на себя руки. Терроризирующая двойками учительница литературы - дабы привить кое-какое увалсение к государственным институтам (в конце концов, она тоже чиновник, хоть и низшей категории). Пара-тройка басен об Эйнштейне и Бетховене, величия которых скот все равно не поймет, тем не менее, запугают его идеей чего-то темного и улсасного, что значительно превосходит по разрушительной мощи его жалкий интеллектуальный потенциал. Если же всего этого недостаточно, в дело вступит полицейский со свистком и палкой. На рутинной деятельности последнего и держится вся пирамида культуры.
До тех пор, пока мент на посту, любой профессор может рассулсдать не только о правах человека, но далее питекантропа. Но стоит стралсу порядка отойти в сторонку, как по университетским коридорам начинают толпами бродить недоучившиеся питекантропы, круша все на своем пути. Очередная революция ввергает мир в пучину варварства.
С научной точки зрения, разница между культурой и бескультурьем только в степени специализации. Дикарь все делает сам. Лично охотится за водяной крысой. Лично свежует тушку. Никому не доверяя, печет ее на углях. А набив живот, развлекает себя игрой на тамтаме. Какая энциклопедическая разносторонность! То ли дело у нас, где даже обычную барабанную дробь выбивает обученный в консерватории специалист за строго оговоренную плату!
Конечно, человек цивилизованный не станет отрезать пленным половые органы или пить кровь врага. Но только по причине брезгливости! Мало ли какие бациллы плавают в этой крови?
Зато с чувством глубокого удовлетворения он стравит парочку дикарских племен, живущих на приглянувшемся ему руднике, и будет любоваться, как те кромсают друг друга на куски каменными ножами. После чего введет миротворческий контингент, навербованный из подонков цивилизованного общества - тех самых, "по ком тюрьма плачет".
Наведя порядок, бравые парни познакомят местных жительниц с технологией применения презерватива и усядутся слушать вагнеровский "Полет валькирий", воображая себя героями фильма Фрэнка Копполы "Апокалипсис сегодня". Помните: вертолеты, хижины, чудные пляжи и немного вьетнамцев, которых нужно разогнать пулеметным огнем, чтобы покататься на серфе.