Ее любил весь мир, но её никто не любил в Советском Союзе - никто. Обидней было другое: она (вроде бы) все делала правильно, она (вроде бы) все правильно говорила, она - это без "вроде бы" - хотела добра, только добра… Нет, Советский Союз, её Родина, мстит ей так, как он не мстил, наверное, никогда и никому. Ну кто, кто позволил себе в Форосе, на большой, совершенно голой скале, начертить, да ещё с указательной стрелкой, эти поносные слова: "Райкин рай". Где рай?! Это Форос рай?! Если бы все, что она делала для державы (причем делала публично, на глазах у всех) предложил бы кто-нибудь другой (Алла Пугачева, например), был бы восторг, всюду, на каждом шагу. А её везде встречала ненависть. И - лесть ближайшего окружения. В ответ на лесть, именно в ответ, у Раисы Максимовны образовались свои тайны. Да, конечно: она, Раиса Горбачева, появилась в этой стране слишком рано, слишком… эффектно, наверное, чтобы те люди (вся страна, на самом деле), кто ещё не умел, не научился красиво одеваться и отдыхать, как она, в Италии, воспринимал бы её без иронии… Ну и что? А получилось так, что она запрягла свою страну, как Хома Брут - ведьму, и тут же, без спроса, стала учить всех уму-разуму, всех! Надо же, она объявила себя матушкой! "Н-нет, эту дамочку нам не надо…" - откликнулась Россия. И все, на её будущем был поставлен крест. Приговор толпы, как известно, обжалованию не подлежит.
Теперь она почти не вставала с кровати: жить лежа - это легче.
Раисе Максимовне стало по-настоящему страшно, когда она увидела, как Михаил Сергеевич по вечерам изучает телефонные разговоры своих ближайших соратников. По его приказу Крючков записывал всех: Александр Яковлев, Медведев, Примаков, Бакатин, Шахназаров, Черняев; КГБ делал (для удобства) своеобразный "дайджест", и Михаил Сергеевич его просматривал.
Потом, минувшей весной, стало ещё страшнее: впервые за 38 лет их жизни она увидела, как Михаил Сергеевич плачет. Началось с глупости. Ира, их дочь, сказала, что Сережа, врач, её приятель, назвал сына Михаилом (в честь Горбачева). Родители его жены рассвирепели, выгнали ребят из дома, и теперь парень обивает пороги загса: по нашим законам, оказывается, дать другое имя ребенку - это целое дело. Михаил Сергеевич взорвался. Он кричал, что Ира - дура, что ему совершенно не нужно все это знать, что Ире с детства все дается даром, что ей нужно уметь молчать - и т.д. и т.д. Ира вскипела, за неё глухо вступился Анатолий… - а Михаил Сергеевич как-то сразу обмяк, сел на диван и закрыл лицо руками…
Раиса Максимовна знала, что она будет с ним всегда, до конца, что он - её судьба. А Михаил Сергеевич? Сам он? После Фороса её вдруг кольнула мысль: если бы Михаилу Сергеевичу снова, ещё раз вернули бы ту ослепительную власть, какая была у него в 85-м, но с условием, что её, Раисы Горбачевой, не будет рядом с ним… вот как бы он поступил?..
Нет, есть вопросы, которые человек не имеет права себе задавать…
Кто-нибудь догадался, что, разрушив Советский Союз, он прежде всего разрушил себя и свою семью?..
Теперь она лежала в больнице. Ей не говорили, что все-таки у неё с кровью, успела ли эта сволочь, рак, окунуться в её кровь, но для Раисы Максимовны все это было не так уж и важно, ибо болезнь пришла в её сердце, в её нервы и в её душу.
Позвонил дежурный. Михаил Сергеевич просил передать, что он обязательно будет сегодня вечером.
10
Нет, Ельцин не мог понять своих министров - силился, но не мог. У них наглость - в крови! Ребята толковые, грамотные, но ведут себя так, будто они заскочили в правительство всего на полчаса, сделав ему, Президенту России, одолжение.
"Гордые-гордые, а меня-то страшатся", - усмехнулся Ельцин. Он возвращался из "Макдоналдса" и был не в духе. Настроение изгадил Бурбулис, добавил "Макдоналдс". На самом деле Борис Николаевич был не любопытен, но в "Макдоналдсе", в этом желтом скворечнике с кривой буквой "М", для Ельцина всегда было что-то загадочное. А тут, на протокольном обеде, ему подали бутерброд с котлетой. Как его есть-то? Руками? Или, как положено Президенту, ножом и вилкой (на столе их не было)? Ельцин покрутил головой: Коржаков ел руками. Как быть? Ельцин помедлил… взял "биг-мак" в руки… - и тут же обдряпался. Покраснев, Ельцин одним махом закинул "биг-мак" в рот, тут же съел что-то ещё (он даже не понял что), быстро запил это все кока-колой и теперь чувствовал, что кока-кола вот-вот разорвется у него в животе, как динамит.
Ельцин не верил Бурбулису. Тем более он не верил в его отставку. Ельцин давно понял: люди, которых он привел во власть, ведут себя как холодные фокусники - почти все. Недоверие к Бурбулису появилось у Ельцина сразу, как только Бурбулис и Полторанин нашли Гайдара. Его привели в баню (это было на даче у Ельцина), причем прямо в парилку. Гайдар ужасно волновался; он не любил баню и не знал, как здесь, в бане, надо себя вести. Гайдар разделся (баня все-таки!) и предстал перед Ельциным абсолютно голый, как новобранец на медкомиссии. Здесь же, в бане, Ельцин подписал Указ о назначении Гайдара заместителем премьер-министра. Но только с третьей, если так можно сказать, попытки, да и то под сильным нажимом Бурбулиса: Ельцину не нравился Гайдар, не нравилась его самоуверенность, Ельцин быстро понял, что Гайдар не любит людей, что его интересует экономика, но не люди, будто экономика - не для людей. Тогда, за ужином, после двух стаканов "Юбилейного", любимого коньяка Ельцина, Бурбулис все-таки убедил его: быстрые результаты в промышленности будут только в том случае, если в правительстве появится человек, который с удовольствием зароется, как свинья, в грязь, оставленную Рыжковым и Силаевым. Самое главное отпустит цены. Объявит рынок. Да, этот парень, Гайдар, будет проклят, но, может быть (есть шанс!), все-таки двинет экономику вперед. Бурбулис искал человека на роль Великого Инквизитора. Или козла отпущения, это как получится. А привел - мальчишку, который имел такую рожу, будто его только что оторвали от корыта со сгущенным молоком. Ну и черт с ним, решил Ельцин, - пусть старается! Гайдар так хотел создать свое собственное экономическое чудо, что не сразу сообразил, в какой ловушке он оказался. Бурбулис отвечал в правительстве только за кадры, а Гайдар жадно хватал все новые и новые куски: министерства экономики и финансов, промышленности, сельского хозяйства, транспорта, топливной энергетики, торговли, материальных ресурсов, экологии и природопользования, связи, жилищно-коммунального хозяйства. Кроме того, государственные комитеты по управлению госимуществом, по архитектуре, по антимонопольной политике и т.д. и т.д. На самом деле Ельцин просто устал выбирать; если у Ельцина что-то сразу не получалось, он быстро опускал руки - черт с вами, ребята, делайте что хотите! Пост премьер-министра Ельцин предлагал Юрию Скокову, заместителю Силаева. Разумеется, Скоков согласился, но на Скокова ополчились демократы. Хорошо, - Ельцин позвонил Святославу Федорову. Опять неудача: против Федорова был Хасбулатов… Черт с ним, Гайдар так Гайдар; в конце концов Ельцин выбирал цель, а не вице-премьера, пусть хоть кто-нибудь начнет эти реформы!
Начали. Гайдар и Бурбулис тут же набрали министров. Познакомившись с правительством, Ельцин воодушевился: как хороши, как молоды!
Через неделю, на первом заседании Совмина, Гайдар попросил слово и предложил членам правительства дать торжественную клятву: никто из них не будет владеть акциями, участвовать в приватизации, заниматься личным обогащением; новые министры будут жить только интересами народа и служить ему верой и правдой.
Идею, видно, подсказал Бурбулис: он-то знал, как угодить Ельцину!
…Все встали. Гайдар произнес клятву. Ельцин тоже встал. Он был строг и красив в эту минуту.
- Клянусь… клянусь… клянусь… - бормотали министры.
Вдруг из зала раздался тихий голос Андрея Козырева, министра иностранных дел:
- Борис Николаевич, а… можно мне… с мамой съехаться, две квартирки на одну большую в центре поменять… в порядке исключения…
- Можно, - поперхнулся Ельцин. - Меняйте!
Клятва - оборвалась.
Нет, нет, Ельцин не понимал этих ребят, не понимал! Он чувствовал, что их психология (психология отличников) коварна, что они плохо знают свой народ, страну, в которой они живут. А Бурбулис убеждал его, что это он, Ельцин, ничего не смыслит в экономике, что через каких-нибудь пять-семь месяцев реформы Гайдара дадут сногсшибательные результаты.
Не смыслю? Ельцин обиделся. Черт с ними, с ценами, в конце концов, главное, чтоб эти сопляки убедились, что с Президентом России надо, понимаешь, считаться, он в Свердловске и не такие дела заворачивал…
Ельцин был мелочен.
Куда, куда этот Бурбулис денется, кому он нужен, змей с птичьим голосом, - в отставку, а? Нашел, значит, чем испугать Президента!
Наина Иосифовна, его супруга, не любила Бурбулиса больше всех. На банкете в честь победы Ельцина на президентских выборах Бурбулис быстро напился, облевал стены здесь же, в зале, пописал куда пришлось и приполз обратно за праздничный стол…
Сегодня утром Ельцину почудилось, что Бурбулис вообще относится к нему как к своему инструменту. Подозрений Ельцина было достаточно, чтобы убрать его из Кремля в двадцать четыре часа.
"А вот возьму… щас… и спрошу: где заявление? - рассуждал Ельцин. - Шта он ответит?.."
Кортеж машин объезжал Кремль, чтобы въехать через Боровицкие ворота. У Ельцина были слабые сосуды, мозг страдал от кислородного голодания, поэтому он редко смотрел в окно: кружилась голова.
"Шта, позвонить?"
Телефон пискнул сам. Ельцин вздрогнул. Всегда было одно и то же ощущение: если в машине звонит телефон, значит, что-то случилось.
Александр Коржаков, начальник охраны, снял трубку:
- Служба безопасности.
Коржаков сидел впереди, рядом с Игорем Васильевым, постоянным шофером Президента России.
- Одну минуту, доложу. - Коржаков повернулся к Ельцину. - Это Горбачев, Борис Николаевич.
- Сам?
- Нет, телефонистка.
- Соединяйте.
Коржаков молод, сорок с небольшим, выглядит - на пятьдесят. Ужасно неуклюж: Коржаков с миниатюрной телефонной трубкой в руке все равно что медведь с дамской сумочкой. Сейчас будет цирк: Горбачеву скажут, что Ельцин у телефона, он разразится длинным радостным приветствием, Коржаков выдержит паузу и гордо ответит, что Президент России сейчас возьмет трубку.
Нет, черта с два!
- Это кто, Коржаков… что ли? - поинтересовался Горбачев. - Рад тебя слышать, Коржаков, как твои дела?
Коржаков растерялся.
- Одну минуту, Михаил Сергеевич.
Ельцин вяло взял трубку:
- Да.
- Приветствую, Борис Николаевич! Как здоровье Президента России?
Горбачев стеснялся говорить Ельцину "ты", а звать на "вы" не желал.
- Чувствую себя… изумительно, - сморщился Ельцин. - Вы… по делу… ко мне?
- А как же, как же, по делу… конечно, по делу, конкретно - по маршалу Шапошникову.
- А шта Шапошников? - не понял Ельцин.
- Так и я вот… удивляюсь, Борис. Или он у нас…. дурак, или провокатор, я так скажу! Шапошников в армии коммерцию развернул, с мест сигналы идут, я с утра вызвал его, поговорить хотел, Вадим Бакатин тоже пришел… так Шапошников этот… речи такие завел, что мы с Вадимом обомлели, просто обомлели; Союз, говорит, спасать надо, на армию кивает, она, мол, требует… Я папочку про коммерцию, короче говоря, подошлю, надо чтоб Президент России сам во всем разобрался…
- Разберемся… - Ельцин помедлил. - А у вас… шта, есть, понимаешь, кандидатура на министра?
- Нет, нет… если по кандидатуре, так это ж Россия должна продвигать, больше некому, все ж округа на её территории…
- А по-моему Шапошников - ничего, нормальный министр, - сказал Ельцин. - Может быть… конечно… и слабоват, может быть… но он вживается, понимаешь, в должность… надо подождать.
- Я что думаю, Борис Николаевич, - вдруг сказал Горбачев. - А что, если мы встретимся, - а? И переговорим?
- О чем?
- Как о чем? Обо всем!
- А, обо всем… - Ельцин насторожился. - Обо всем?
- Ну что у нас, проблем, что ли, нет?
- Проблемы - есть.
- Ну вот, - обрадовался Горбачев. - И хорошо!
- А где?
- Где угодно и когда угодно. Хоть сейчас. Пообедаем вместе.
- Я уже пообедал, понимаешь, - сказал Ельцин. - В "Макдоналдс" заезжал.
- Куда? - Горбачев засмеялся.
- В "Макдоналдс". Котлету с хлебом ел.
- И как?
- Неудобная… - сказал Ельцин.
- Ну, чаю попьем… а, Борис Николаевич?
Голос Горбачева звучал надтреснуто.
- Так вы, понимаешь, опять за конфронтацию! О чем говорить-то? Вчера в "Президент-отеле" снова, значит, ругали Россию и Президента. А без России ж вам - никуда!
- Слушай… ты с бурбулисами своими разберись, ей-богу! Кто тебе подбрасывает подозрения - кто? Я ж, наоборот, тебя защищал! Возьми стенограмму, очки надень! Прислать тебе стенограмму?
- Ну-у… я разберусь, - смутился Ельцин.
- Вот я и предлагаю, - наступал Горбачев, - давай встречаться и ставить точки. Разумное ж предложение! Завтра Госсовет, надо ж все обсудить… Зачем нам… при всех?
- Любите вы келейно, - Ельцин засопел. - Любите… чайку попить, позавтракать…
- Не келейно, а по-дружески, - возразил Горбачев. - Ты проект Госсовета видел? Твои бурбулисы предлагают некий СССР - "союз с некоторыми государственными функциями". Ты мне скажи: это что такое?
- А это шта-б не было центра! - отрезал Ельцин.
- Так давай встречаться, давай разговаривать! Я тоже против старого центра, опостылел он, старый центр, но я требую, чтобы у нас было одно государство… Или, скажем так, пусть будет нечто, похоже на государство, но с властными функциями!
- Нечто - это не государство.
- Вот и поговорим! Обсудим.
- А где?
- Где угодно. На Ленинских горах, например. Или - на Алексея Толстого.
Горбачев имел в виду особняк МИДа.
- Тогда лучше… у меня… - поморщился Ельцин. - А о чем, значит, будет встреча?
- Да обо всем, я ж предлагаю…
- Ладно, уговорились. В пять… Чай мы найдем, не беспокойтесь!
Кортеж машин въехал в Кремль.
- Соедините меня со Скоковым, - попросил Ельцин.
11
А все-таки Юрий Владимирович Скоков догадывался, что имел в виду Ельцин, когда ночью 18 августа во Внуково он шепнул ему на ухо:
- Ну, Юрий Владимирович, мы тут… такое, понимаешь, придумали, так "лысого" закрутили…
Делегация России вернулась из Казахстана. Ельцин был пьян, хотя на ногах стоял. А вот Бурбулиса пришлось закидывать в "членовоз" плашмя, хотя Бурбулис отчаянно сопротивлялся и кричал Коржакову, что он и сам может идти.
"Лысый" - это Горбачев.
Чуть раньше, 6 августа, в самолете, когда Ельцин и Скоков летели в Кемерово, Ельцин вдруг спросил:
- А как, Юрий Владимирович, вы отнеслись бы… к чрезвычайному положению?
Когда Ельцин говорил серьезно, его лицо каменело. Скоков удивился:
- Если речь об экономике, Борис Николаевич, в мировой практике это бывает часто, например в Америке. Если же мы говорим о танках и пушках… тут, по-моему, обсуждать нечего, это - уже война.
Ельцин повернулся к иллюминатору. Скокову показалось, что Ельцин - недоволен. А что он имеет в виду, если у него нет танков и пушек, все - у Горбачева?..
…А, черт, душно, работать не хотелось, - Скоков бросил папку с документами и открыл окно.
В час дня Скоков обедал. В час тридцать на прием был записан Олег Попцов, шеф Российского телевидения, на два тридцать - генерал Виктор Павлович Баранников, протеже Ельцина, начальник всесоюзной милиции.
Нет, работать не хотелось, лень. Скоков удобно устроился на диване и вытянул ноги. Его злил Ельцин. На самом деле его вообще злило все, что происходит в Кремле.
Почти четверть века Скоков работал в оборонке и неплохо знал промышленность, особенно электронные заводы. Он отлично понимал: если вот так, с бухты-барахты, в России начнется рынок, Ельцин быстро станет посмешищем.
Поразительно все-таки - Ельцин совершенно не чувствовал Россию, свою страну, - совсем! Определяя нэп, свой личный нэп, Ельцин выбрал не Россию крупных промышленников, директоров, то есть тех людей, кто с ним, с Ельциным, всю жизнь был бок о бок, - он выбрал Россию Бурбулиса и Гайдара, хотя за Бурбулисом и Гайдаром в России как раз не было России.
Интересно, кто предупредил его о Форосе, - кто? Паша Грачев? Или Филипп Денисович?
По срокам - вроде бы Грачев. Паша сидел на АБЦ, секретном объекте КГБ на окраине Москвы, с конца июля. Они с Язовым пили водку и без конца спорили, вводить в Москву танки или нет (Язов любил Грачева, как сына).
Или Филипп Денисович, - а?
Зимой, когда Крючков и Язов расстреляли сначала Вильнюс, потом Ригу, Ельцин поехал в Прибалтику. Здесь генерал армии Филипп Денисович Бобков, первый заместитель Крючкова в КГБ, спас Ельцина от гибели.
…В зале заседаний латвийского ЦК Скоков сразу заметил высокого худого парня, стоявшего в дверях. Дождавшись, пока люди чуть-чуть схлынут, он подошел к Ельцину и отвел его в сторону.
"Веселенькое дельце, - подумал Скоков. - Коржакова нет, сгинул куда-то, из охраны Ельцина никого…"
Скоков и не уходил.
- Ну, л-люди, - вдруг громко сказал Ельцин.
Это было похоже на ругательство.
Ельцин развернулся, мрачно взглянул на Скокова, но прошел мимо и ничего ему не сказал.
Приехали в резиденцию. Скоков был в ванной, когда Ельцин сам, без стука, открыл дверь в его номер:
- Юрий Владимирович, надо поговорить.
Скоков застыл с полотенцем в руках.
- Слушаю, Борис Николаевич…
Ельцин нервничал.
- У нас, Юрий Владимирович, могут быть осложнения с самолетом. Предположительно - в районе Тулы, когда будем снижаться.
- А источник информации, Борис Николаевич?
- Я источнику… верю.
- Значит… Горбачев?
- Лично он.
- Вот козел, прости господи!
Ельцин сел в кресло.
- Ваши соображения?
- А тут без вариантов, Борис Николаевич… От Риги до Ленинграда - около четырех часов на машине. Утром едем в Ленинград и улетаем в Москву любым рейсом.
- А наш, понимаешь, самолет?
- Пусть взрывают, кому он нужен… пустой…
Так и решили. Рано утром опухший, сильно помятый Ельцин вышел во двор. Ельцин не ходил, Ельцин - двигался. Бурбулис собирался ехать в "Чайке" Ельцина, но в "Чайке" уже был Скоков, так что Бурбулис вздохнул и сел в "Волгу" Коржакова.
В Москве Скоков быстро "вычислил" Филиппа Денисовича Бобкова.
Дорогой молчали. Ельцин был зол, его мутило.
- Вам не кажется странным, Борис Николаевич: лидер России удирает из Риги как тать в ночи? - вдруг спросил Скоков.
- А шта вы предлагаете?..
- Подчинить армию и КГБ России. Сегодня. Прямо сейчас.
- Хар-рошо, - а демократы шта скажут?
- А наплевать! Наплевать, Борис Николаевич! Когда коммунисты начнут стрелять, никто из демократов… своим телом Бориса Ельцина не закроет, будьте спокойны!
Ельцин молчал. Больше всего на свете он боялся потерять демократов, а демократы больше всего на свете боялись потерять его, Президента России!