Лесбианизм
Я специально не касалась этой темы, хотя она всплывала в любом без исключения разговоре с феминистками и о феминизме. О явлении этом я собираюсь рассказать отдельно, в следующей главе. Здесь же только приведу три суждения, очень, впрочем, близких между собой.
Арлин Дэниэлс:
- Каждая женщина имеет право на свой сексуальный выбор. Если она предпочитает партнера своего пола, это ее дело. Лесбиянки выходят из подполья, объединяются в союзы. Мы их признаем, хотя и не считаем настоящими феминистками.
Джойс Лейденсен:
- Лесбианизм - это крайнее, радикальное крыло феминизма. В чем-то наши требования совпадают. Они помогают нам в нашей борьбе за женское равноправие. Мы, в свою очередь, пытаемся направить общественное мнение в сторону терпимости ко всему, что лежит вне главного течения. В том числе к однополой любви. И именно благодаря нашим совместным усилиям сегодня уже многие женщины университета - преподавательницы, аспирантки, студентки - открыто объявляют, что они лесбиянки.
Валери Спёрлинг:
- Как я отношусь к лесбийской любви? Для начала я уверена, что каждый человек должен получать разный сексуальный опыт для того, чтобы определить для себя, какой же ориентации ему хотелось бы придерживаться впредь. Однако я не вижу ничего зазорного и в том, чтобы человек, которому трудно сделать выбор, оставался бы бисексуалом. Лесбианизм - важная составная часть феминизма. Она показывает, до какой степени может дойти борьба за равноправие. До полной, стопроцентной независимости женщин от мужчин.
Глава VI
ГЕЙ-ПРОБЛЕМ
Веселый анекдот
Первую лекцию перед столичной аудиторией я прочла в Университете имени Джорджа Вашингтона. Сказать, что я волновалась, значит, не сказать ничего: я умирала от страха. Мы шли вместе с моей нынешней подругой профессором Шерон Волчик, с которой я тогда встретилась впервые, по длинным коридорам университета. По стенам висели постеры, плакаты, плакатики, вырезки из газет, объявления. Один из постеров с чьим-то портретом привлек мое внимание, он и попадался чаще других. Я подошла поближе и увидела... себя. Это была моя фотография с анонсом моей лекции. Поскольку никаких снимков я никому не давала, полагаю, что ее пересняли из паспорта. Хмурое и напряженное лицо, зафиксированное в районном московском фотоателье, глядело на меня со стены. И это испортило мне настроение окончательно. Однако это был еще не конец испытаниям. Из зала в конце коридора, где, как я поняла, предстоит мое выступление, вдруг ударил яркий свет. "Почему такой свет?" - спросила я у Шерон. "Это софиты, - буднично сказала она. - Вашу лекцию снимает телевидение".
К кафедре, на другой стороне сцены, я шла на негнущихся ногах, с крепко сжатыми в карманах пиджака кулаками. В зале стало тихо. Я прочистила горло - слова, однако, оттуда не вылетели, я их просто не находила. И тогда я сказала то, что думала:
- Друзья, это мое первое выступление в чужой стране, на чужом языке. И, признаться, от волнения я даже не знаю, с чего начать.
Аудитория ответила одобряющими аплодисментами, дружественными улыбками. И мое напряжение вдруг лопнуло. Неожиданно я заговорила свободно, легко, сочетая домашние заготовки с импровизацией. Слушатели вели себя превосходно. Смеялись над шутками, ловили важную информацию, записывали цифры. Я чувствовала себя в состоянии, близком к парению. Описываю все это так подробно для того, чтобы читатель представил себе, каково после всего этого было мое состояние, когда я вдруг услышала в зале... смешки.
Лекция посвящалась проблемам молодежи; в этот момент я рассказывала о том, как студенты проводят свободное время в России. Речь шла, в частности, о студенческих тусовках, и я заметила, что в этом смысле у наших ребят мало отличий от американских: они танцуют, поют, шутят - в общем, это очень веселые сборища. Что тут могло развеселить аудиторию? С напором я повторила: "Да-да, поверьте, русские студенты очень веселые ребята". В зале раздался откровенный смех.
Читатель, знающий современный английский, наверно, уже догадался. Для остальных поясню. С тех пор как я еще в детстве начала учить английский язык, я знаю, что слово "веселый" имеет в английском несколько эквивалентов. Первый из них - "gay" (гей). Откуда мне было знать в 1991 году, что последние несколько лет на американском (теперь-то уже и на международном) сленге "gay" значит то же, что на русском "голубой".
Остальная часть лекции прошла благополучно, так что эта история показалась мне не такой уж страшной. Я даже подумала, что получился неплохой анекдот, и решила использовать его в своих будущих выступлениях. Однако когда в следующий раз в другом университете я рассказала об этом своем промахе, реакция была весьма сдержанной: ни улыбок, ни смеха, на которые так легка молодежь. "Знаете, гей-проблем для нас слишком остра, так что нам не до смеха", - объяснил мне один тихий мальчик.
Включая телевизор, открывая газеты, слушая разговоры на улицах, я действительно убеждалась, что это одна из актуальных проблем современной Америки.
Кэстро-стрит
Я неспешно гуляю по Сан-Франциско, наслаждаюсь его изумительной красотой. Нигде не встречала я вместе столько образцов архитектурной изобретательности и разнообразия идей. Жаль только улицы сами по себе узенькие, не разойдешься. Вдруг вижу одну, пошире других, сворачиваю на нее.
В городе я впервые, но название Кэстро-стрит я, кажется, слышала раньше, не могу вспомнить, в связи с чем. Теплый полдень. Воскресенье. Жители высыпали из домов: сидят на верандах, разглядывают витрины, небольшими кучками тусуются на углах. И вдруг мне начинает казаться - что за чертовщина! - будто вся эта публика за мной исподтишка наблюдает. На всякий случай останавливаюсь у зеркальной витрины, тщательно оглядываю себя. Одежда, прическа - вроде бы все в порядке, кажется, я мало отличаюсь от других пешеходов. Да, пора возвращаться в Москву, именно так, наверное, начинается шизофрения, с мании преследования.
Сзади слышу шаги, похоже, ботинки на толстой солдатской подошве. Я останавливаюсь - шаги замирают, я ускоряю ход - шаги тоже. Ну, ясно, у меня точно появилась мания преследования. Кто же будет за мной следовать в яркий полдень на многолюдной улице? Я резко разворачиваюсь и вижу... женщину. Ничем не примечательна - худощавая, короткая стрижка, джинсы; ботинки, здоровые, с тупыми носами на толстой подошве. От неожиданности она чуть не натыкается на меня. Потом приветливо улыбается, говорит: "Здравствуйте. Как вы поживаете?" - "Здравствуйте", - облегченно выдыхаю я, все-таки, значит, мне это не померещилось. "А как вы поживаете?" - добавляю из вежливости. - "Прекрасно". Я машу приветственно рукой, поворачиваюсь и, уже окончательно успокоившись, иду дальше. Что за дьявол? Опять ее шаги в такт моим. Какого черта ей от меня надо? Я снова останавливаюсь. Снова разворачиваюсь. Она снова приветливо говорит: "Здравствуйте. Как поживаете?" - "Прекрасно!" - отвечаю сердито. Она продолжает стоять молча. Потом улыбается. В этой улыбке есть нечто странное. Нет, она не похожа на сумасшедшую. Выражение это знакомо каждой женщине: этот зазывный, приглашающий взгляд. Только обычно этот взгляд... мужской.
И тут я наконец вспоминаю: Кэстро-стрит! Меня же еще в Чикаго предупредили, что здесь живут гомосексуалисты. Вон и флаги на домах с изображением радуги: мол, пусть расцветают все цветы на небе любви. В данном случае, впрочем, флаг имеет вполне прикладное значение. Он показывает, что квартиры в этом доме сдаются только однополым парам. И я разом все понимаю. Ну конечно, это же центр секс-меньшинств, где собираются геи и лесбиянки. Они хорошо знают друг друга. А тут вдруг новый человек. Ходит неспешно туда-обратно. Ясно, что он (то есть она) ищет свою компанию, в данном случае - лесбийскую. Не мужчину же к ней посылать, и послали женщину. Я бросилась наутек в ближайший переулок. На углу обернулась. Моя преследовательница стояла на Кэстро-стрит, лицо ее выражало крайнюю озабоченность.
Я остановилась в Сан-Франциско у сорокалетней учительницы. Живет она одна, с мужем в разводе. Вернувшись с Кэстро-стрит, я рассказываю своей хозяйке историю о том, как я дефилировала по знаменитой улице туда-сюда. Теперь мне кажется это очень смешным. Мне хочется посмеяться вместе. Но она выслушивает мой рассказ без эмоций. Ни одной реплики в ответ. От неловкости я начинаю рассматривать фотографии на стенах. Вот портрет мужчины. "Это бывший муж?" - "Нет, мы фотографий экс-супругов не храним". - "Значит, любовь?" - "Тоже нет. Просто друг. Он недавно умер от СПИДа". Рядом еще одна фотография, на ней - моя хозяйка и другая женщина. Лицо волевое, черты резкие. Стоят обнявшись. "Вот это и есть моя любовь", - объясняет она. Я прикусываю язык.
Все. Я решаю до конца визита в Сан-Франциско никому больше не рассказывать о своем приключении на Кэстро-стрит. Кто знает, не ляпнешь ли опять что-нибудь лишнее.
Через несколько дней друзья отвозят меня в гости в пригород Сан-Франциско. Это типичный американский дом-коттедж, в нем обитает типичная американская семья. Вернее обитала, пока дети не выросли. Теперь старики остались вдвоем. Две замужние дочери живут с семьями отдельно, сын-студент еще холост, но тоже переехал в город, снимает квартиру. Они показывают мне фотографии детей, внуков, с умилением рассказывают о каждом. Старики милы: немного старомодны, но с хорошим чувством юмора, любят пошутить. Вот уж кто оценит мою прогулку в центре секс-меньшинств. Пожалуй, сделаю для них исключение.
Я говорю, что собираюсь рассказать им нечто очень смешное. Они с готовностью принимаются слушать, заранее улыбаются. Когда я упоминаю Кэстро-стрит, мне кажется, что лица их слегка напрягаются. Когда заканчиваю - никакой реакции. Они больше не улыбаются. Старик, извинившись, выходит. Его жена шепотом объясняет: их сын, студент, он - гей. И не рядовой, а президент гей-клуба в университете Сан-Франциско. Им, конечно, мое приключение не кажется смешным.
Через несколько дней я выступаю именно в этом университете. Перед лекцией друзья меня предупреждают: будь осторожна. Декан колледжа - известная в городе лесбиянка, она активно участвует в движении за права секс-меньшинств.
Декан, немолодая крупная женщина, говорит громко и напористо. Когда я заканчиваю, первые же вопросы от студентов - о том, как решаются проблемы секс-меньшинств в России. Я рассказываю, что до недавнего времени гомосексуализм считался уголовно наказуемым преступлением. Но теперь это в прошлом. В 1993 году закон отменен.
- Когда-а?! - вдруг громовым голосом переспрашивает декан. - В девяносто третьем? Значит, это варварство существовало почти до конца XX века? Позор! - она грохает огромным кулачищем по кафедре. - Да как такое безобразие можно было терпеть так долго?!
Меня впечатляет не столько сама gay problem, сколько интенсивность ее присутствия в жизни общества. Четыре члена Совета Сан-Франциско, высшего органа городской власти, - вполне официальные представители секс-меньшинств. Среди остальных, как говорят в городе, тоже есть гомосексуалы, только скрытые. Однополые парочки тут встречаются в кафе, на скамейках в парке, просто на улице. Влюбленно смотрят друг на друга, прижимаются, обнимаются.
Впрочем, Сан-Франциско известен как город ультралиберальный. Любая свобода, в том числе и свобода выбора сексуальной ориентации, здесь предмет особой гордости. В других штатах внимания к этим проблемам меньше или они просто не так откровенно демонстрируются. Но пропаганда гей-культуры идет очень энергично и, на мой взгляд, вполне успешно.
Пропаганда
В Майами-Бич, в гостинице, на столике у портье беру несколько свежих газет. Среди них - большая красочная газета гомосексуалистов. К ней два приложения - одно для геев, другое для лесбиянок. Умно и профессионально здесь рассказывается об их культуре, их идеологии, выдающихся представителях. Много материалов об образе жизни. Общий уровень образования гомосексуалов в Америке существенно выше среднего. Соответственно и доход больше. Это можно заметить, в частности, здесь же, на берегу Атлантического океана, куда раз в год съезжаются на свой праздник приверженцы однополой любви со всей Америки и Канады.
На три дня часть побережья в Майами-Бич перекрывается тросами, оборудуется танцевальными площадками, буфетами, украшается пестрыми лентами, разноцветными шарами, красочными воздушными змеями. Надо всем этим по вечерам в воздухе реет неоновый призыв: "Все на Праздник весны!". А с утра сюда начинает стекаться весьма респектабельная публика. Подъезжают дорогущие машины, из них выходят леди и джентльмены в летних нарядах от дорогих кутюрье. Впрочем, и сами кутюрье тоже здесь. Ровно в полдень врубается громкая музыка. Участники праздника расходятся по площадкам. Начинаются танцы. Так будет продолжаться дотемна.
Сверкают загорелые тела, блестят белозубые улыбки. Они танцуют упоенно. Флиртуют. Ухаживают. Кокетничают. Устраивают маленькие сцены ревности. Сливаются в долгих поцелуях. Со стороны кажется - обычная дискотека. С одним только "но": женская и мужская части бала строго разделены. Геи - на одних площадках, лесбиянки - на других. Между собой они не только не смешиваются, но и даже не замечают друг друга. Как будто это существа не одного рода и вида, хомо сапиенс, а разных. Ну, скажем, как мухи и комары: и те и другие летают вместе, но роятся отдельно.
А вокруг этого буйного веселья, отделенного от остального пляжа только тросами, толпятся курортники. Именно им, натуралам, выставлено напоказ это роскошное зрелище. Смотрите, вот какие они - веселые, счастливые, красивые, богатые, эти гомо-сексуалы. Это и есть пропаганда.
Впрочем, она выражена и в более определенных формах. Например, в ток-шоу. Я не знаю ни одного, где бы не обыгрывалась эта тема. Только один сюжет.
На сцене супружеская пара средних лет. Она жалуется, что муж перестал испытывать к ней интерес в постели. Она привела его сюда для того, чтобы участники шоу помогли ей: он не хочет обращаться к сексопатологу. "Но мне не нужен сексопатолог. У меня все в полном порядке", - говорит муж. "А, так значит у тебя любовница!" - жена возмущена. "Да, - говорит ведущий, - мы должны вас огорчить. Сейчас вы увидите объект его любви". На сцену выходит молодой парень. Мужчины целуются. Жена близка к обмороку. Но это еще не все. Из-за кулис появляется красивенькая девица. Ведущий сообщает, что она жена молодого человека. "Бывшая жена", - уточняет первый муж, тот, что постарше. Девица, однако, объясняет, что они не в разводе, просто она на некоторое время от него ушла, когда узнала, что у него есть любовник-мужчина. Но потом, продолжает она, ей пришло в голову тоже завести себе подружку-любовницу. И она все поняла, простила и вернулась. Старший мужчина взбешен: так его обманывали?!
Любопытнее всего в этом сюжете - резюме ведущего. Он говорит, что самый большой грех - это обман. Он надеется, что все они примут правильное решение: мужчины будут жить своей семьей, молодая женщина - вместе со своей любовницей. Ну а жена, которая привела сюда мужа-гея, найдет себе мужа-натурала. И совершенно замечательная заключительная фраза: "Все должно быть естественно". Вот ради этих слов и затевалась вся передача.
Той же пропаганде служит и полнометражный документальный фильм, снятый на общенациональном канале. Он называется "Свадьба". Это телерассказ о трех церемониях бракосочетания: белых американок, парней-евреев и японок. Американки, обе в воздушных свадебных платьях, сетуют корреспонденту на то, что их радость омрачили родственники: на свадьбу-то они пришли, но детей с собой не взяли. То есть хотя и приняли этот брак, но, очевидно, все-таки его стыдятся. Евреи оба в кругленьких кипах, один как бы исполняет роль невесты, другой - жениха. Родственников с ними рядом нет, так что от огорчений новобрачные избавлены.
С японками же все сложней. Мать и отец одной из них, хоть и приехали сюда, но явно находятся в полном обалдении. Они всеми силами стараются понять, что за сюр происходит на их глазах. Без боли на этих родителей смотреть нельзя. "Конечно, если это принесет счастье дочке, я не возражаю", - говорит папа. Но на лице его совсем не по-японски откровенно выражено страдание. Камера наплывает на его дочь и ее невесту (жениха?) в тот момент, когда они впиваются друг в друга в страстном поцелуе. Конец фильма.
Цель авторского замысла очевидна. Общественное мнение должно привыкнуть, что однополая любовь столь же естественна, как и традиционная. Насколько я понимаю, это вообще основная доминанта борьбы гомосексуалов. В этом их всячески поддерживает печать.
Статьи о проблемах геев регулярно появляются в самых разных изданиях. Их общая интонация - сочувствие и одобрение. Кроме того, у гей-сообществ есть и своя печать: несколько национальных газет, два журнала, а кроме того, и локальные издания - для читателей определенного штата или города.
В муниципалитете Чикаго, города вполне умеренного, десять лет назад был создан отдел секс-меньшинств. Сегодня, я думаю, такие отделы работают в мэриях большинства крупных городов. Почти в каждом университете есть клубы лесбиянок и геев. Кстати, при полном отсутствии сексуального интереса друг к другу те и другие довольно часто выступают вместе, поддерживают общие политические требования. И достигают при этом существенных успехов.
Признание
В университете Олд Даминиан (штат Вирджиния), где я читала курс лекций в рамках Программы исследования женских проблем, мне неожиданно задали вопрос: "Как вы относитесь к тому, чтобы ввести в школах курс "Гомосексуализм. История, настоящее и будущее""? Я стараюсь быть осторожной. Отвечаю, что, насколько мне известно, в некоторых школах Калифорнии такой факультативный курс уже есть. Меня поправляют, что, мол, не только в Калифорнии, он экспериментально ведется и в ряде школ Нью-Йорка. И тоже факультативно. Но вопрос поставлен по-другому: как сделать предмет обязательным, чтобы каждый школьник знал основы гомосексуализма, как, скажем, математику или географию. Я пытаюсь от ответа уйти, говорю о том, что пусть каждая школа решает этот вопрос сама. Но меня прижимают к стенке: гей-знания в каждую школу, я - за или против? "Против", - наконец устав от этой борьбы, честно говорю я.
На следующий день меня вызывает к себе директор Программы. Она огорчена. Я ей по-человечески симпатична. И курс мой ей нравится. Но она не знает, что делать: на меня поступило заявление, подписанное тремя студентками. В нем изложен описанный выше эпизод. И как будто бы риторический вопрос: может ли человек, недостаточно разделяющий проблемы секс-меньшинств (в данном случае лесби-анизма), преподавать на кафедре женских исследований? Она умоляет меня впредь не спотыкаться на политкорректности, быть предельно осторожной, а подписанток обещает успокоить сама. Позже я узнаю, как она меня защищала. Смысл аргументов сводился к тому, что я прожила большую часть жизни при социализме и воспитывалась под влиянием идей марксизма-ленинизма. Отсюда некоторая ограниченность (читай - убогость) моих воззрений.
Доносительство в американских университетах, как я уже писала, дело обычное, оно меня хоть и расстроило, но не слишком удивило. Меня впечатлила эффективность пропаганды гей-культуры.