Однажды пошли слухи, что переписывают всех евреев. В один из дней им велели прийти с вещами в указанное место и взять с собой на три дня продуктов. В один чемодан сложить вещи, в другой - продукты. Когда они собрались, их уже ждали крытые машины. Немцы велели вещи сложить в одно место, еду - в другое. Затем всех рассадили по машинам.
Расстреляли их вечером… А на следующее утро, совсем рано, когда наш повар вышла затопить печку, она увидела маленькую девочку. Девочка эта чудом осталась жива, выползла из могилы, ползла ночью по кладбищу, по берегу Урупа, добралась до детдома. Это была Розочка Маклер. Назвали ее Люсей…"
Да, в тот страшный октябрьский вечер в Удобной погибло около трехсот человек. Причем примерно треть из них были дети. Спастись же удалось лишь немногим. Кроме Розочки Маклер, остались в живых еще трое молодых людей.
В отрадненском райархиве автору этих строк удалось найти документ, в котором один из уцелевших, Михаил Яковлевич Детиничер, об этом жутком событии так рассказывал государственной комиссии, расследовавшей преступления гитлеровцев на территории в то время Удобненского района: "Вечером, уже перед сумерками, в крытых машинах нас вывезли за станицу, в небольшой лесок на берегу Урупа. Еще до прихода фашистов там были вырыты длинные ямы для забуртовки на зиму картофеля. Среди нас было много детей. Некоторые женщины на руках держали грудных малышей.
У одной из ям немцы поставили нас в очередь и стали расстреливать группами. Детям же сначала давали выпить какой–то яд, но если малыш сразу не умирал, тогда его расстреливали вместе с родителями.
Командовал эсесовскими автоматчиками фашистский палач комендант Удобной Фиштнер. Очередь двигалась быстро, но вдруг около места расстрела раздался громкий крик, произошла заминка. Фашисты на какое–то мгновение отвлеклись от очереди, и тогда я и двое молодых людей, брат и сестра Эпштейн, бросились в лес. Вслед нам раздались короткие очереди, но никого не зацепило, а в погоню за нами, видимо, послать было некого: у немцев было мало охраны. Так нам и удалось спастись".
Как свидетельствуют документы государственной комиссии, определявшей ущерб, причиненный фашистами на территории Удобненского района, только в самой станице Удобной гитлеровскими палачами было расстреляно и замучено за время оккупации более четырехсот пятидесяти советских граждан, среди которых более ста были дети.
Михаила Яковлевича Детиничера удалось найти. После того страшного вечера он и двое его спутников до конца оккупации скрывались у местных жителей. А когда Кубань и Ростовская область были освобождены от врага, Детиничер отправил сестру и брата Эпштейн в Ростов к родственникам их матери, которые откликнулись на запрос. Самого же Михаила Яковлевича призвали в армию, но он, не доехав до фронта, был комиссован по состоянию здоровья. До 1965 года жил в станице Передовой, а затем переехал в Евпаторию, где работал на опытно–механическом заводе.
Обо всем этом рассказала в письме его жена, а в конце, будто извиняясь, объяснила: "Пишу это письмо я, а не Михаил Яковлевич. Он писать не может, он сидит рядом и плачет…"
***
Как, возможно, помнят люди старшего поколения, прорыв гитлеровских армий на Кубань был неожиданно стремительным, не все люди успели эвакуироваться, и потому, сорванные с родных мест, они шли и шли на восток уже по фашистскому следу, оседая в самых отдаленных от центра станицах, глухих предгорных хуторах и аулах. И потому наплыв беженцев сюда, в станицы Отрадненского, Удобненского и Спокойненского районов, продолжался, можно сказать, весь период оккупации. Из разных мест Молдавии, Украины, Крыма, Ростовской области и Кубани приходили сюда и дети, потерявшие своих родителей при артналетах или бомбежках. Многие были свидетелями расстрела фашистами их родных и близких. Такова же была судьба и местных ребятишек, чьи родители погибли от рук оккупантов.
Вот воспоминания дочери военкома станицы Удобной Таисии Михайловны Беляковой (Кулаковой). Ее отец Михаил Александрович Беляков вместе с патриотами Удобной ушел в лес, став одним из руководителей партизанского отряда. Но случилось так, что в одну из попыток проникнуть в станицу он и секретарь Удобненского райкома партии Георгий Феоктистович Карандашов были схвачены знавшими их местными полицаями.
"Их обоих и мою маму (она в то время была беременна) немцы расстреляли на берегу реки Уруп, - рассказывает Таисия Михайловна. - А похоронили мы их на станичном кладбище. Сколько бродила я потом по людям, не знаю, но вот однажды попала в детдом. Приняли меня хорошо, но там был свой закон: стричь всех наголо. Это было не по мне. Я убежала оттуда, пришла на кладбище пожаловаться родителям, что хотят подстричь меня, и проплакала там до позднего вечера. А когда поднялась уходить, то увидела человека, вылезающего из могилы, - он раздевал покойника. Я очень испугалась и потеряла сознание. Рано утром меня нашла женщина, которая жила рядом с кладбищем и пошла накосить травы для своей коровы. Как я ее просила, чтобы она не говорила в детдоме, что я у нее! Но она не могла этого сделать. За ночь, лежа на голой земле, я сильно простыла. У меня были нарывы в горле, я часто теряла сознание… и осталась я в детском доме со стриженой головой, в белой косынке.
Много было у меня капризов. Я всем говорила, что умру голодной смертью, отказывалась от еды. Сколько я причинила хлопот нашим дорогим, никогда не забываемым воспитательницам - Зинаиде Алексеевне и Анастасии Семеновне! Но все же потом я подружилась с детьми и зажила общей детдомовской жизнью…"
Как уже говорилось выше, в Удобной был еще один ленинградский детский дом № 40, который, впрочем, как и № 58, просуществовал недолго, до лета 1943 года. Затем эти детдома были расформированы, у немногих воспитанников нашлись родители. Те, кто успел за этот год подрасти, поехали учиться рабочим профессиям, остальные же были переведены в детдом соседней станицы Передовой.
Автору этих строк удалось найти некоторых воспитанников бывшего ленинградского детдома № 40. Приведу воспоминания лишь двух из них - ленинградки Эммы Исааковны Гринберг и жителя города Великий Устюг Владимира Васильевича Тесаловского. Оба они были в этом детдоме со своими младшими братьями: Эмма - с Мишей, а Владимир - с Сергеем.
После войны брат и сестра Гринберг вернулись в Ленинград, где у них оказались отец и дядя. Оба получили высшее образование, Эмма Исааковна работала в одном из ленинградских НИИ, а ее брат Михаил строил ледоколы.
Примерно так же сложилась судьба и братьев Тесаловских. В Великом Устюге у них было много родственников родителей. Оба брата выучились, служили в армии, хорошо работали.
Вот что вспоминают воспитанники бывшего Удобненского детдома № 40 о своем детстве, о жизни в станице Удобной во время оккупации.
Э. И. Гринберг: "Мои первые впечатления о приезде на Кубань связаны с одним трогательным эпизодом, вспоминая о котором, я теперь всегда плачу. Из Армавира в Удобную нас везли на автобусе, в котором взрослых почему–то не было, и я среди малышей оказалась старшей. У нас были теплые пальто, а на улице стояла жара, но самое главное - мы все страшно хотели есть. Малыши расплакались, просили, чтобы я дала им чего–нибудь покушать. Я же ходила по автобусу и лишь успокаивала их, обещая, что скоро мы приедем и нас всех положат в мягкие белые постельки. Но малыши не слушали меня, без конца повторяя одно и то же: "Дай покушать". Я совсем растерялась, но вдруг, где–то на краю станицы Удобной, автобус остановился, и в него вошла женщина с большим караваем белого домашнего хлеба и бидончиком меда. Поздоровавшись, она вдруг стала всем нам давать по ломтю этого душистого мягкого вкусного хлеба с медом. Не могу передать, какая радость была на лицах наших ребятишек.
Привезли нас в центр станицы к зданию школы, которая окнами выходила на площадь. Школа была пустой, и детей пришлось сначала положить на парты. Но с нашим приездом к школе пришло много людей, и мужчины сразу же стали делать для нас топчаны".
В. В. Тесаловский: "Население Удобной встретило нас очень гостеприимно. Некоторые сердобольные казачки сразу же захотели усыновить или удочерить кого–нибудь из малышей. Хотели усыновить и моего брата, но я воспротивился этому, и нас оставили в детдоме вместе".
Да, в те дни семьи некоторых удобненских жителей увеличились на одного маленького человека. Но многие из них были настолько больны и беспомощны, что прежде пришлось долго и терпеливо выхаживать их, уделяя им порой больше сил и времени, чем своим детям. И эти приемные малыши навсегда остались для них такими же близкими, желанными и любимыми, как и родные сыновья, дочери, внуки.
"Вспоминая иногда о том, что пришлось нам пережить в годы войны, - говорила бывшая жительница Удобной Анастасия Александровна Фильчикова (Зайцева), - кажется, что ничего такого не было и быть не могло, что это какой–то дурной страшный сон, который запомнился на всю жизнь.
Отчетливо помню, как привезли в Удобную ленинградских детей. Мы тогда еще не видели войны, оккупантов, дю, посмотрев на детей, поняли, какая страшная беда постигла нашу Родину.
Я пришла в детдом, когда ребятишек вывели на улицу погулять. Жуткая это была картина. На меня смотрели малолетние старики - дети трех–четырех лет с тоскливыми, серьезными глазами. Те, кто мог ходить, двигались еле–еле, остальных, обессиленных, детей воспитатели усадили в тени на кучу соломы.
Мое внимание почему–то сразу привлек один ребенок, который пристально смотрел на меня. Я подошла к нему, присела рядом.
- Где твой папа? - спрашиваю.
- Погиб на фронте, а мама умерла, - сказал мальчуган, и его маленькие печальные глазенки наполнились слезами. Не выдержала и я, разрыдалась, но потом кое–как все же взяла себя в руки:
- Как тебя звать?
- Вова.
- Пойдешь ко мне жить?
- А обед у вас будет?
- Будет.
Глазенки у мальчика сразу заблестели, он хотел подняться, но был настолько слаб, что не смог встать даже на колени.
Я тут же пошла к директору детдома и заявила, что хочу взять Вову на воспитание. Однако директор стал отговаривать меня, мотивируя это тем, что мальчик слаб и что у него нет запасной одежды. Однако я уже решила взять только этого ребенка и сразу пошла за разрешением в райисполком. А когда снова пришла в детдом, мальчик сразу узнал меня, обрадовался, тянется ко мне и шепчет: "За мной пришли. Возьми меня с собой, тетя".
Я сразу же сообщила на фронт мужу, что взяла на воспитание эвакуированного из Ленинграда мальчика. Муж одобрил мое решение. Вот так и появился в нашей семье сын Владимир Николаевич Аверочкин". Много потом сил и здоровья было положено, чтобы мальчик выжил. В 1952 году он с отличием окончил семилетку и поступил в Ленинградский электротехнический техникум, затем работал преподавателем и одновременно учился в Северо–Западном заочном политехническом институте. Владимир Николаевич Аверочкин работал в одном из КБ Москвы".
Но вернемся к событиям 1942 года.
Э. И. Гринберг: "Моя мама работала в нашем же детдоме воспитательницей младшей группы. Моему брату Мише было тогда всего два года. По приезде в Удобную маму с дистрофией положили в местную больницу. Помню, что в нашем детдоме работали еще воспитателями Татьяна Максимовна и Людмила Алексеевна (к последней я еще в 1936 году ходила в группу в детсаде, который находился в Ленинграде на Кирилловской улице, дом № 12 или 14), еще у нас в детдоме были воспитатели Роза Григорьевна и старая еврейка Блюма Петровна. Была в нашем детдоме и еще одна сотрудница, я, к сожалению, не помню ее имя, но знаю, что до войны она читала по Ленинградскому радио "Сказки бабушки Арины" (была в Ленинграде такая передача).
Как отступали наши войска, мы не видели, возможно, они прошли ночью, но однажды днем мы увидели на улицах Удобной мотоциклистов. Это в станицу пришли оккупанты".
В. В. Тесаловский: "Помнится, как немцы ломились к Кавказским горам. Все на технике, самая малая - велосипед. Даже своих битюгов с обрезанными хвостами они везли к перевалам на грузовиках".
Э. И. Гринберг: "В первый же день или на следующий они взорвали в сквере два больших памятника, Ленину и Сталину, которые стояли перед зданием клуба. Все это мы видели из окон нашего детдома".
В. В. Тесаловский: "Да, это так. Говорили даже, что одному фашисту, замешкавшемуся перед взрывом, увесистый кусок камня от памятника разбил голову".
Э. И. Гринберг: "В эти первые дни к нам в детдом пришла группа детей лет по 14–15, они были из ленинградского детдома, который был эвакуирован с Выборгской стороны. От Армавира они шли пешком, где–то попали под вражеский налет, разбежались, и вот часть из них пришла к нам. Не знаю почему, но в первые же дни наш детдом переехал в другое здание, подальше от центра станицы. Мама не доверяла нашему директору, и нас с Мишей на несколько дней перевели в другой детдом, но потом почему–то вернули назад. Наша мама с Розой Григорьевной жили в одной из двух прихожих здания. Однажды поздно вечером к нам постучали немцы. Их впустили в детдом с одного входа, а мама с Розой Григорьевной вышли через другой.
Потом я узнала: они должны были явиться на какой–то сборный пункт. Еще раз я видела маму 11 октября (запомнила это потому, что у одной из наших девочек был день рождения). Мама подошла к детдому, вызвала меня, мы постояли с ней, поговорили. Помню, что под накинутым на плечи шерстяным платком я увидела у нее на рукаве желтую звезду. Разве я могла знать тогда, что вижу маму в последний раз".
В. В. Тесаловский: "Когда в станице остался один оккупационный гарнизон, в детдом пришли фашисты, всех нас выстроили во дворе и из общего числа отобрали отдельную группу, в которую попали и взрослые из обслуживающего персонала. Эту группу тут же увели, и потом мы узнали, что их расстреляли.
Осенью 1942 года я в числе тех, кому исполнилось восемь лет, пошел в первый класс. Учителем у нас был какой–то старичок, видимо, из бывших местных священников. Потому что наряду с азбукой и арифметикой он обучал нас Закону Божьему, а головы нерадивых учеников очень ловко доставал длинной линейкой.
Иногда даже здесь, в Удобной, было слышно, как где–то далеко в горах грохотали орудия. Слышны были выстрелы и в ближнем лесу. Говорили, что это партизаны".
Э. И. Гринберг: "Меня на улицу не выпускали, даже не разрешали ходить в школу. Делалось это, видимо, для того, чтобы я меньше попадалась на глаза чужим людям. Потом Миша заболел желтухой, его положили в больницу, а вместе с ним и меня, чтобы я ухаживала за ним. Медперсонал хорошо знал мою маму, поэтому с большим вниманием относился и к нам".
В. В. Тесаловский: "Примерно с середины января грохот со стороны гор стал все больше усиливаться и как будто приближаться к станице. А вскоре в Удобной появились остатки отступающих немецких войск, удирающих с перевалов. Драпали они кто как мог и кто на чем мог. Ехали даже на запряженных коровах.
А следом за ними, как мне кажется, на следующее утро пришли наши. С уходом немцев исчезла из детдома и наша директор".
Э. И. Гринберг: "Освободили нас 21 или 22 января 1943 года. Утром, узнав, что немцы ушли из станицы и что в Удобную входят наши части, воспитатели взяли несколько воспитанников из старших ребят, а среди них и меня, и повели встречать освободителей. На улицы высыпало много обрадованных жителей.
Навстречу нам шли усталые солдаты. Это были, как мне помнится, части, состоящие из бойцов каких–то кавказских народностей, потому что между собой многие из них говорили не по–русски.
Наш новый директор позвала меня в кабинет и сказала, что на нас с братом получен запрос от отца и что она сообщила ему о том, что мы живы, а мама расстреляна. Услышав об этом, я так расплакалась, что со мной была истерика и воспитатели еле меня успокоили".
Оккупанты ушли без боев, поздно ночью, незаметно и тихо, они просто исчезли из станицы. А на следующий день, с приходом наших войск, на станичной площади состоялся многолюдный митинг. Но великая радость людей, получивших наконец свободу, была омрачена напоминанием о погибших. Тут же, на митинге, многие удобненцы с ужасом узнали, что и сами они были на волоске от смерти: у фашистов уже были составлены списки для новых массовых расстрелов. В них рядом с фамилиями взрослых людей, стояли и фамилии детей, в том числе и воспитанников детдомов. Казнь готовилась на 25 января 1943 года…
***
Если из Удобной ехать в сторону гор, то через несколько километров на правом берегу бурливого Урупа появится взбегающая улицами на крутой холм станица Передовая. Здесь в годы войны тоже было два детдома, но один из них просуществовал недолго и вскоре после оккупации был расформирован. Второй же, состоявший почти целиком из ленинградских детей, и после войны реэвакуирован не был, поскольку здесь, на юге, в сельской местности, детям были созданы все необходимые условия для жизни и учебы, и прежде всего - организовано хорошее, калорийное питание.
Директором этого детдома была Юлия Ивановна Белоруссова, человек безгранично преданный детям, заслуживающий того, чтобы рассказать о ней несколько подробнее.
Сама оставшись в детстве сиротой, она воспитывалась в чужой семье, но люди, взявшие на себя заботу о ней, смогли дать приемной дочери хорошее образование: еще до революции она окончила высшие педагогические курсы, затем работала в городах Задонске и Вятке, а с 1924 года жила и работала в Ленинграде.
К началу Великой Отечественной войны Юлия Ивановна стала одним из опытнейших педагогов города, работала в гороно, была депутатом.
Некоторые подробности ее биографии мне рассказала учитель истории отрадненской средней школы № 16 Надежда Васильевна Босенко, а она узнала их от самой Юлии Ивановны Белоруссовой.
"Мне приходилось с ней встречаться в 1955–1958 годах, когда я работала в Удобненском райкоме комсомола заведующей отделом по работе среди молодежи.
По долгу службы часто бывала в Передовском детском доме и благодарна судьбе, что она свела меня с этим высокообразованным, замечательным человеком. Юлия Ивановна была для нас примером гражданской совести, стойкости и даже героизма. По ней можно было судить о людях, защищавших блокадный Ленинград, работавших там.
Жила она в небольшом домике, который стоял в центре территории детского дома. Ее маленькая комната днем была кабинетом, а ночью спальней. Мне доводилось часто ночевать у нее. Долгие вечера мы коротали за чашкой чая, и она рассказывала мне о музеях, театрах, памятниках северной столицы. Так я узнала от нее и некоторые факты из личной жизни Юлии Ивановны.
Родители ее были обедневшими дворянами, они умерли, когда ей было 15 лет. Ответственность за ее дальнейшую жизнь взяла на себя семья тети. Она же и рекомендовала ей в женихи врача военно–морского флота Белоруссова. Позже он стал преподавателем военно–медицинской академии.
В 1921 году у них родилась дочь Таня. Будучи уже замужем, Юлия Ивановна закончила высшие педагогические курсы. В 1940 году ее муж тяжело заболел, но ей об этом ничего не говорил, пока в начале 1941 года его не положили в госпиталь. Юлия Ивановна каждый день навещала его. В последние дни жизни он сказал жене, что свою болезнь подробно описал в дневнике, а тело завещал лаборатории медицинской академии. Таким образом, он решил служить науке и после смерти.