Но потом я как-то услышал, как Мама и Художница рассуждают о животных-целителях. Оказывается, кошки все медицинские, а собаки нет. Обидно проигрывать кошачьему племени… И тут меня осенило - я-то ведь песик лечебный! Я зализываю все ранки, и они тут же заживают! Особенно я люблю зализывать мамины колени, она их все время разбивает. Стоит мне на прогулке что-то увидеть и потянуть посильнее - и все, она почему-то падает, и для меня находится работа. Иногда я зализываю ей коленки через колготки, она смеется, а чего тут смеяться, надо ходить с голыми ногами, мы, собаки, так ходим - и почему-то ничего себе не разбиваем. Мама иногда в разговоре со мной спрашивает, почему я ее опрокидываю, а с Бабушкой хожу рядом степенно, как выученная овчарка. Тоже мне сравнение, об овчарках даже думать противно! И неужели она не понимает - Бабушка старенькая и хрупкая, если ее уронишь, то она рассыплется.
А еще, оказывается, я умею снимать стресс. Это когда Мама приходит домой расстроенная, я его с нее снимаю. Но это неправда, я ничего с нее не снимаю, я просто прыгаю от радости, что она вернулась. Вот с Папы как-то раз стащил куртку, когда мне удалось в прыжке зацепиться зубами за карман. Папа, правда, утверждал, что он сам ее сбросил, чтобы я не разорвал. Я не очень понимаю, что такое стресс, раз его нельзя пощупать. Но Мама как-то раз пришла домой в слезах и, прижимая меня к себе, стала говорить, что видеть меня якобы такая радость, что весь стресс пропадает. Может, стресс - это то, что она чувствует, когда меня нет рядом? Я без нее тоже очень скучаю, а без обоих родителей - еще больше. Наверное, когда я живу у Бабушки, а они никак не приходят за мной, хотя я точно знаю, что они здесь, потому что Бабушка слушала их в телефонной трубке, я тоже нахожусь в этом невидимом стрессе. Не могу сказать, что он без запаха, потому что, когда Мама расстроена, она пахнет совсем по-другому. Но когда родители за мной приходят, весь стресс куда-то исчезает, и мы радуемся вместе. Еще из разговора взрослых я узнал, что радость и смех лечат. Значит, я очень сильный целебный пес! Потому что, когда мы гуляем, все люди, которых мы встречаем, взглянув на меня, улыбаются и смеются. Я не обижаюсь, я посмеюсь вместе с ними и заодно пообщаюсь.
Как медицинский пес я даже выступаю на телевидении. Да, вот еще одна моя работа - я звезда телевидения! Как же я забыл! Мне очень нравится, когда меня снимают. Я подхожу к съемкам серьезно и никогда не позволяю себе задрать лапку, если съемки идут у нас во дворе. Телевизионщикам я очень нравлюсь, они меня всегда хвалят, играют со мной и говорят, что я делаю им картинку. Но тут что-то не так - это Художница делает картинку, а не я. Особенно интересно ездить с Мамой "на телевидение". Правда, мы едем туда долго, и не на Папиной машине, хоть у Мамы на ручках. Но зато, когда приезжаем, всюду хочется сунуть свой нос - столько запахов, столько комнат, какие-то непонятные штуковины стоят, я один раз даже опрокинул что-то тяжелое, хорошо, что успел отскочить в сторону. Особенно приятно незаметно ускользнуть от Мамы и отправиться исследовать местность. Я не боюсь потеряться, только сначала, когда в первый раз ездили, было немного страшно. Я знаю, что Мама меня всегда найдет. Впрочем, чаще меня к ней приносят на ручках.
Родители говорят, что у меня от телевидения развивается звездная болезнь. Но это неправда! Когда болезнь, это значит что-то болит или животик расстраивается, а я ничего такого не чувствую. Почему-то Мама называет меня "звездуном" каждый раз, когда я после съемок набрасываюсь на овчарку или перестаю ее слушаться. Но эти овчарки такие наглые, не уступают мне дорогу, а все время слушаться просто устаешь. А что касается того случая, когда я отталкивал от камеры соседа Бэтмена (он джек-расселтерьер и в общем-то приличный пес), так снимать приехали меня, а вовсе не его, и к тому же я танцую на задних лапах не хуже, а даже лучше.
Впрочем, это все рассуждения, а я рассуждать не люблю, я люблю действовать. Главное, что я для себя уяснил, - что я полезный член общества и тяжело работаю. А как же иначе? Я как-то слышал, как Мама говорила по телефону, что выступление по телевидению - это тяжелая работа, за нее полагается платить, и ей надоело светиться на экране "за просто так". Но раз Мама меня только сопровождает, значит, это мне полагается платить, а не ей! Правда, иногда она бывает на "телевидении" без меня. Бывает, она долго сидит перед зеркалом, "наводя марафет" (это она мажет себя всякой пахучей гадостью, от которой я чихаю), потом выбрасывает из гардероба все платья на кровать, долго что-то выбирает, наконец одевается и куда-то уезжает. Иногда она приезжает поздно вечером вместе с Папой и веселая, а иногда - одна и усталая, вроде бы с этого самого телевидения. Впрочем, не знаю, как ей, а мне, наверное, платят - на каждое выступление Мама мне презентует новую игрушку, у которой еще не выгрызены глазки и носик, и я могу ее трепать с удовольствием. Люблю новые игрушки, только почему-то они быстро становятся старыми, Мама их все время зашивает, а потом они куда-то исчезают.
Но игрушки игрушками, а тут еще один человеческий разговор заставил меня задуматься. Я, надо сказать, после тех сеансов у Художницы стал понимать человечий язык все лучше и лучше, особенно когда люди говорят о чем-то для меня важном. И вот не так давно мы с Мамой были в гостях у Писательницы. Мама с Писательницей сидели на диване и разговаривали, а я грыз в углу косточку, которой меня угостили, и слушал. Я, конечно, предпочел бы грызть ее на диване, но кот Мурз сидел на писательском столе и сверлил меня глазами, карауля каждое мое движение, и если бы я залез на диван, он бы точно заехал мне по носу. Или бы, того хуже, отобрал косточку. Мама с Писательницей обсуждали свои писательские темы, и я слушал их невнимательно. Говорили они на этот раз о детективах, и когда речь зашла о коте-детективе, я навострил уши. Мама как раз принесла Писательнице очередную книгу из серии о его расследованиях. И тут я поймал взгляд Мурзавецкого - он глядел на меня в упор, и на его усатой морде застыло выражение превосходства - вот, мол, мы, кошки, на что способны, не то что вы, собаки! Я понимаю кошачий язык гораздо хуже человечьего, но тут все было понятно.
- У нас есть знаменитая кошачья интуиция, - говорил Мурзавецкий, - а у вас - пшик! К сожалению, в нашем мирном доме ничего не случается, а то и я бы что-нибудь распутал с превеликим удовольствием, а ты, псина, сиди грызи свою жалкую подачку и не рыпайся!
Но мы, то есть я, и сами с усами, и даже с бородой! И если этот лентяй взирает на мир самое большее с высоты подоконника, то я-то везде сую свой нос! Родители мне нередко говорят, что любопытство доведет меня до беды. Чаще всего - когда я хочу разведать неизвестную территорию, которой владеют незнакомые собаки, а Мама меня там ловит. А какой Варваре нос на базаре оторвали, не знаю, я таких безносых шавок не встречал. Мне стало обидно, что какой-то кот, даром что норвежский, взирает на меня свысока, и именно в тот момент мне захотелось стать настоящим псом-детективом - не ищейкой, которая благодаря нюху выводит хозяина на след преступника, а тем, кто, как кот-сиамец из книги, сам находит решение.
Впрочем, мы с Мамой вскоре пошли домой, и я на некоторое время забыл об этом разговоре. Не до того было. Родители вытащили большие чемоданы и стали собирать вещи. Я, конечно, занервничал. Папа обычно уезжает на несколько дней с одной сумкой, значит, они оба собираются меня бросить. Нет чтобы взять меня с собой! А вдруг это Папа опять надолго уйдет? Скоро все прояснилось: Мама сложила в сумку мои игрушки, Папа взял мою коробочку для спанья, в которой эти игрушки обычно живут вместо меня, и повез нас к Художнице. Там они меня на этот раз и оставили.
Сперва я был ошарашен. Когда я живу у Бабушки, я у нее как сыр в масле катаюсь, она в отличие от Мамы кормит меня не два, а три раза в день и много со мной играет. У Художницы я сначала ходил почти голодный. Когда в квартире живет столько четвероногого народа, главная заповедь во время кормежки, оказывается, - "не зевай". Кошек тут кормят сухим кормом, а собак - сырым мясом. Пока я в первый день собирался подойти к своей миске, меня обокрали. Санни и Берта быстро ели, а перед самым моим носом мелькнуло что-то рыже-волосатое - и миска оказалась пустой. Я смотрел на нее, ничего не понимая, пока не увидел Толстика, уплетавшего мою порцию. Хорошо, Художница это заметила и покормила меня отдельно, приговаривая: "В следующий раз не зевай". Я, конечно, привык уступать на даче свою миску Цунами - в конце концов, это ее территория, и она там старшая. Но обычно она, после того как наестся, разрешает мне покушать из ее собственной миски. А тут собак и кошек слишком много, и за всеми просто не уследишь! Но я быстро вспомнил свое печальное детство, когда, чтобы хоть как-то наполнить желудок, мне приходилось совершать чудеса изворотливости, и уже на второй день сумел отогнать Толстика - правда, тот успел отхватить большой кус. А на третий день я так проворно подбежал к родной мисочке (Мама дала ее мне с собой в приданое), что охранял ее еще до того, как Художница ее наполнила.
На самом деле здесь никто не голодал, даже наоборот. У местных собак и кошек было излюбленное занятие - воровать еду. Воровали друг у друга, но особенно любили красть у хозяев. Воровство тут превратилось в излюбленный спорт, в азартную игру, в которую если проиграешь - накажут, но наказаний, по правде сказать, больше символических, никто не боялся. Мне эта игра очень понравилась, и я быстро в нее включился. Особенно отличался в этом развлечении Толстик, который мог слямзить лакомый кусочек ветчины прямо с бутерброда, который кто-нибудь из людей подносил ко рту. Чаще всего его жертвой становится младшая хозяйка. Это правильная девушка, она нас, собак, любит больше, чем кошек. Она даже не ругалась, когда мы с Санни на пару разорвали ее любимого плюшевого медведя, только убрала другие игрушки повыше, чтобы я не достал (не понимаю, зачем ей столько мягких зверюшек, притом совершенно еще целых, если она в них не играет!). Зато на Толстика она страшно сердится, у них идет война: если она его поймает (что ей далеко не всегда удается) и выдерет за очередную проказу, он потом метит ее самое драгоценное - косметику.
Толстик не стесняется красть и у своих товарищей. Правда, если он покусится на миску Дуси, его ждет отчаянная трепка. Дуся, кстати, его мама, вот она его и наказывает по-родственному, так, что только рыжая шерсть клочками летит. Зато у нерасторопной Берты он ворует постоянно, и пока та сообразит, что к чему, его уже и след простыл. Впрочем, грабить Берту - любимое развлечение всех здешних кошек. Она, то есть Берта, очень большая, и Художница кладет ей мясо в миску размером с тазик. Когда она ест, одна из кошек подходит сзади и ударяет когтистой лапой по ее заду; собака с рычаньем оборачивается, и в это время другая выхватывает из миски здоровый кус и удирает. Потом все вместе забираются за диван, куда Берта не может пролезть, и там наслаждаются едой. Так как я не больше средней кошки, то я тоже залезал туда вместе с ними, и они со мной делились. Очень вкусно, почему-то гораздо вкуснее, чем мясо в собственной миске. К сожалению, через несколько дней Берта научилась не отрываться от кормежки, когда ее трогали сзади, только угрожающе рычала - впрочем, ее никто не боялся.
Но когда воровали продовольствие у хозяев, и кошки и собаки действовали сообща и дружно работали в команде. Если Берта сбрасывала с плиты кастрюлю с жарким, то ели все - и доставалось после тоже всем. Когда вскрыли запертый шкаф и разорвали большой пакет с кошачьим кормом, никто никому не мешал насыщаться, правда, здорово влетело Кнопке - когда на кухню влетела разъяренная Художница, все бросились врассыпную, а Кнопка из-за малого роста не смогла вовремя выбраться из мешка, оттуда хозяйка вытащила ее за холку и долго трясла. Кнопке вообще не везет - как-то на моих глазах она, пытаясь вытащить лапкой мясо из щей, потеряла равновесие и упала в кастрюлю. Оказывается, кошки хорошо плавают! Она быстро вынырнула на поверхность, и подоспевшая хозяйка ее вытащила. Она так смеялась, что и не подумала Кнопку наказывать. Сначала она дала Берте и Санни ее вылизать (она вся была облеплена капустой), а потом долго мыла в раковине, киска жалобно мяукала, а Санни вертелась под ногами Художницы и сочувственно постанывала. Неужели она боялась, что хозяйка утопит Кнопку? Та ведь сама виновата: главное в любой каверзе - продумать путь отступления и вовремя удрать!
Самый главный набег, в котором я участвовал, был на холодильник. Художница работала в кабинете, выгнав нас всех оттуда, и, воспользовавшись случаем, вся четвероногая компания отправилась на кухню. Берта встала у дверцы холодильника, а Толстик забрался ей на загривок. Но и в таком положении он не доставал до ручки, и ему пришлось встать на столбик - вот уж не думал, что коты на это способны - и только тогда он смог вцепиться в ручку передними лапами. Дверца открылась! И начался пир. Кошки забрались на верхние полки, а Берта встала на задние лапы, засунула морду прямо внутрь и громко чмокала. Только престарелой Санни и мне не нашлось там места - по росту мы не доставали даже до нижних полок, а запрыгнуть на них, как кошки, были не в состоянии. Санни разочарованно хныкала, а я носился вокруг с громким лаем, но никто нам так ничего и не бросил. Услышав наши голоса, прибежала Художница и застала всю компанию на месте преступления. Толстика она извлекла из холодильника за связку сосисок - он на ней повис и просто не смог отпустить. Она хохотала, но тем не менее всех отшлепала сложенной газетой, а Берту еще и поводком. Разумеется, кроме меня и Санни, - она справедливо рассудила, что, раз мы не получили удовольствия, то не заслужили и наказания.
Словом, жили мы весело. Особенно мне нравились прогулки. Мы с родителями часто гуляем в лесу, но дом Художницы расположен рядом с настоящей тайгой (я это слово услышал от Мамы, когда она отошла в сторону от тропинки и запуталась в каких-то кустах). Было сухо и тепло, но не жарко, листья на деревьях начали желтеть и потихоньку опадать. Из разговоров взрослых я узнал, что кончался август и нам повезло с погодой - самое время для походов в лес! Обычно я не люблю долго гулять - лапки не казенные, но тут было так интересно! Столько запахов, столько норок, столько незнакомых разных зверьков! Я, конечно, не охотник, но когда на опушке Санни разрыла неказистую норку и из нее вылетел стрелой какой-то пушистый и очень пахучий зверек, мне стало любопытно, и я тоже стал разрывать соседнюю нору. Но порыть всласть мне так и не удалось, из земли вдруг вынырнули острые зубки и полоснули меня по носу, а потом тут же исчезли. Хорошо, что я успел отпрянуть и меня почти не зацепило, но все равно было обидно. Я заверещал, и Художница подхватила меня на руки, но не сразу, как это делает Мама, когда меня утешает, пришлось некоторое время поныть. Я так и не увидел, что на меня напало, но Художница объяснила, что мне еще повезло, это был хорек, а хорьки больно кусаются и бывают к тому же бешеные. А еще в лесу летали какие-то большие черные птицы, похожие на огромных ворон, и каркали; завидев их, Художница подозвала меня к себе и велела идти рядом, потому что это вороны и они часто хватают и таскают к себе в гнездо кошек, а я ненамного больше средней кошки.
Если мы проходили еще дальше, за поле, где на высоких деревьях жили страшные черные вороны, то выходили к пруду и делали там остановку. Я не люблю купаться, но после дальней дороги можно и попить, и передохнуть. Санни обожала плавать и плавала долго, а Берта обычно заходила в воду по брюхо. Но не всегда. Однажды после дождя мы с Художницей подошли к пруду со стороны довольно крутого берега, Берта поскользнулась на размокшей глине, упала и стала сползать вниз. Пытаясь затормозить, она цеплялась лапами за все неровности почвы, но в результате только как-то сумела перевернуться на бок, скатилась по косогору и с громким плеском плюхнулась в воду - спиной вперед. Когда она вынырнула и выбралась на берег, вид у нее был крайне недовольный - еще и потому, что Художница просто заливалась смехом.
Там, на опушке леса, я впервые увидел тезку, настоящего зайца, не игрушечного. Игрушечный - симпатичнее. Заяц сидел у кочки, вытянувшись в струнку, и глазел на нас. Берта решила, что она охотничья собака, и погналась за ним, а у того только пятки сверкали. Я, конечно, побежал вслед за ними, но вовремя заметил канаву, через которую заяц перемахнул, и остановился. Берта же канаву не увидела и в нее на всем скаку провалилась, врезавшись мордой прямо в стенку. Выбралась она оттуда вся в грязи и почему-то очень обиженная.
Она вообще часто обижается, как будто мы виноваты, что она такая неуклюжая! Вот я если и обижаюсь, то по делу. Например, как-то раз Мама собрала мои игрушки и куда-то унесла, так я перестал ее слушаться и ей назло стал на прогулке подходить к чужим тетенькам и подлизываться - возьмите, мол, меня к себе, у меня хозяйка плохая! Мама очень переживала, но потом выяснилось, что я оскорбился напрасно, потому что она мою собственность отнесла к Бабушке - на несколько дней меня туда переселили. А когда Мама меня шваброй доставала из-под дивана, чтобы сделать укол, я вообще с ней долго не разговаривал - столько дней, сколько я считать умею (у людей это называется неделя - она кончается двумя выходными, когда Папа дома и может все время со мной заниматься). Я переселился в другую комнату, перестал с ней играть и вообще общаться, только наблюдал, как она передо мной на задних лапках ходит. Потом мне это надоело, и я решил ее простить, но с тех пор она никогда не берется за швабру.