В 1962 году Николаю Васильевичу Кузнецову исполняется шестьдесят лет.
Ярославское издательство отмечает этот юбилей книгой избранных произведений писателя.
Сборник составили охотничьи рассказы и очерки Кузнецова, для которых сохранено их раннее название "Охотничья тропа", рассказы из книги "Записки охотника с лайкой", объединенные в цикле "Мой друг лайка". Название этого цикла вынесено в заглавие книги. В третий раздел вошла с некоторыми сокращениями часть материалов из книги "Экскурсии в природу". Туда же были отнесены и отдельные рассказы из других книг и альманахов.
Сборник выходит под общей редакцией доцента Ярославского государственного педагогического института имени К. Д. Ушинского, кандидата биологических наук Ираиды Ивановны Макковеевой. Жена и близкий друг, товарищ по работе Николая Васильевича Кузнецова, у которой имеются его архивы, Ираида Ивановна оказала большую помощь издательству в подборе, расположении материала, устранении ряда неточностей, которые были допущены в предыдущих изданиях.
Думается, что сборник найдет многих читателей. Для охотников он будет настольной книгой. Но им заинтересуются не только охотники, а все, кто любит родной край, родную природу, кто хочет постигнуть ее тайны. Таких людей у нас становится все больше и больше. К ним и обращается Николай Кузнецов.
Содержание:
Какая собака лучше? 1
Рыжик 2
По боровой дичи 4
По озерам и болотам 6
На осеннем перелете 7
За земляным зверем 8
На барсука 9
За белкой 11
По следам куницы 12
Охота на лося 14
Поиски волчих выводков 15
Встречи с "хозяином" леса 16
Заключение 21
Николай Васильевич Кузнецов
Мой друг лайка
Какая собака лучше?
В далекие годы своей юности мне, как и каждому начинающему охотнику, хотелось иметь хорошую охотничью собаку. Мои представления о такой собаке, так же как и требования к охоте, были весьма непостоянны. Они слагались тогда из данных охотничьей литературы, советов более опытных товарищей и своих иногда наивных суждений.
Хорошая собака представлялась мне то нарядным сеттером с темными красивыми глазами, то стройным пойнтером, то огромным гончим выжлецом, музыкальный голос которого заставлял замирать не одно охотничье сердце.
На выставках собак я любовался и другими породами, менее распространенными в нашем крае. Встречались там красивые немецкие легаши и спаниели, черные в подпалинах гордоны, борзые и, наконец, топором вырубленные фигуры жесткошерстных фокстерьеров. Меньше всего в то время было лаек, да и те принадлежали охотникам сельской местности и не всегда попадали на выставки.
Все это разнообразие пород охотничьих собак говорило о том, что способы охот с ними так же не одинаковы, как и сезоны этих охот.
Со своими собаками и собаками товарищей я изведал многие виды ружейной охоты и не мог ни одному из них отдать предпочтение: все они были интересны, все отличались друг от друга типами угодий, объектами охоты и, наконец, работой наших четвероногих друзей - собак.
Не раз с замиранием сердца следил я за челнокообразным поиском подружейной собаки и думал, что найден тот идеал, который ясно представлялся в моем воображении. Действительно, какое великолепное зрелище представляет работа этой собаки на открытом пространстве сырого луга! Послушная воле хозяина, она покорно исполняет любую его команду. Малейшее движение руки охотника - и собака меняет направление своего поиска, темп хода и ловко использует слабое течение воздуха, несущего запах маленького куличка, затаившегося в траве.
Запах этот очаровывает собаку, сковывает ее волю и заставляет замереть перед птицей в красивой позе на стойке. Предмет ее исканий - длинноногий куличок где-то совсем рядом. Собака дрожит от страсти, и, кажется, ничто не может заставить ее сделать еще один шаг. Своих сил у собаки на этот шаг не хватит. Но хозяин ее тихо командует "вперед", и условный рефлекс, выработанный дрессировкой, делает свое дело.
Собака переступает невидимую запретную грань, и птица взлетает.
Здесь все красиво!
Все на глазах охотника, все подчинено его воле, все выполняется по его желанию.
Но есть и другие охоты, не менее интересные, органически связанные с красотою наших русских лесов.
В осенний листопад призывно гудит охотничий рог. Звук этого рога гармоничен краскам осенней природы и заливистому голосу русской гончей. Кто из охотников может равнодушно слушать эту дивную мелодию осенней охоты с гончими? У кого не сожмется сердце при нетерпеливом взлаивании собаки, возбудившей зверя? Эти звуки даже не лай - это песня. Недаром же Н. А. Некрасов, описывая переживания охотника с гончими, так высоко ценил музыку этой охоты! Особенно красивы голоса гончих, подобранные по силе и тембру звучания. Певуче и настойчиво гудят они в поредевшем лесу и будят тишину осеннего утра.
И сами гончие, и охоты с ними - хороши. Уж не им ли отдаст предпочтение начинающий молодой охотник?
Однако не стоит спешить с окончательным выводом. Перед глазами встают иные воспоминания, иные картины.
Вот спаниель, этот миниатюрный, напоминающий крапчатого сеттера пес, выносит из воды убитую крякву. Собака торопится, с трудом преодолевает заросли болотных трав и кладет к ногам хозяина добычу.
Вот глухой подземный лай фокса. Покрытая глинистой пылью собака отважно борется под землей с лисицей. Трудное это дело. Ведь зверь у себя дома, где ему знаком каждый поворот норы и каждый ее уклон. В абсолютной темноте идет борьба собаки со зверем, и темп ее все нарастает. Наконец охотник слышит стук локотков собаки о дно норы, и она, задом вылезая на поверхность, тянет за собой безжизненное тело лисицы.
А как красива охота с борзыми в широких просторах наших степей!
Как хороша охота с легашом в лесу!
Вопрос, что же лучше, несомненно, возникает у молодого охотника, но ответить на него не сможет ни он сам, поддавшийся свежести и силе впечатлений, ни кто-либо другой из опытных, старых охотников. Редко встречаются люди, признающие только какой-нибудь один вид охоты. Чаще всего они - случайные в охоте, мало интересующиеся ею.
Для настоящего охотника, преданного этой страсти, все охоты хороши и все в той или иной степени интересны.
Увлеченный различными видами охот, молодой охотник должен подумать о выборе собаки. Прежде чем остановиться на какой-то породе, ему следует учесть и свои возможности в самой охоте, и характер охотничьих угодий, в которых он бывает. Легче решается вопрос в тех случаях, когда охота ограничивается каким-либо одним ее видом. Тут, как говорится, и спорить нечего. Но если есть возможность много и разнообразно охотиться, то о выборе собаки надо серьезно поразмыслить.
Конечно, можно иметь не одну, а несколько собак разных пород, и в разные сезоны по очереди их использовать. Но это, во-первых, дорого, во-вторых, часто отсутствуют условия для содержания нескольких собак, а в-третьих, натаска их требует очень много времени.
Что же делать? Остановиться на каком-то одном способе охоты или найти такую собаку, которая может работать в любой обстановке, в любом сезоне и почти по всем видам нашей охотничьей фауны. Невольно возникает вопрос: неужели есть такие собаки? Возможно ли это вообще?
Да. Это вполне возможно, и собаки такие есть.
Не ищите их среди мудрых иностранных пород. Это не фоксы, не эрдельтерьеры, не курцхаары, не спаниели, не лавераки и ирландцы и не пойнтеры. Это чисто русские охотничьи собаки - лайки, или, как их зовут в народе, остроушки.
Эта порода, обладающая ценнейшими универсальными качествами, заслужила симпатию многих охотников-спортсменов.
Сейчас отпала необходимость ввозить лаек с далекого севера и северо-востока. В нашем крае много хороших лаек, дипломированных и на выставках, и на полевых испытаниях.
Какое удивительное "открытие" сделал я, начав охотиться с хорошей лайкой, давшей мне возможность увидеть воплощенную мечту своей юности! Эта собака, сочетавшая огромное мастерство в работе с выносливостью, имела буквально сказочные чутье и слух, ум и мягкий характер, податливость к дрессировке и страсть к разным видам охоты.
Рыжик
Рыженький ладный песик со строго поставленным острым ухом относился к типу карело-зырянских лаек. Это был очень выразительный представитель зверовой лайки, крупный и сильный.
Я купил Рыжика на берегу Чун-озера в Мурманской области, соблазнившись его красивой внешностью, купил, несмотря на буквально звериную дикость собаки. Щенок визжал, как волчонок, и, катаясь по земле, грыз цепь, когда я пытался вести его. Действуя то силой, то лаской, я все же довел его до станции, и поезд навсегда увез Рыжика из Заполярья.
Мои спутники смеялись над будущим "медвежатником", передразнивая все его страхи перед неведомыми вещами. Сперва Рыжика напугал паровоз, затем лошадь, и, наконец, собака пришла в крайний ужас при виде неожиданно запевшего петуха. Горластая птица так испугала щенка, что он сунулся мне в колени, как бы ища у меня защиты.
Прогнав петуха, я погладил Рыжика, и это был первый шаг нашего сближения.
На одном из островов Кандалакшской губы, где мы собирали зоологический материал, я впервые спустил Рыжика с цепи. Пес радостно лаял, носился вокруг меня и не пытался убежать.
На острове мы стреляли уток, крохалей, лутков и чаек. Стреляли много, но выстрелы не пугали щенка, а, наоборот, вызывали в нем живейший интерес. Рыжик сразу понял значение ружья и внимательно следил за наводкой стволов по летящей птице.
Пес не боялся воды и вместе со мной старательно ловил подранков уток. Один из них, упавший в небольшое озеро, хлопал по воде крыльями, стараясь спрятаться в водной растительности. Обессилев, утка вплотную подпустила к себе собаку и вдруг нырнула. Рыжик поплавал на месте погружения утки и решил "заглянуть" под воду. Он опустил голову и, захлебнувшись, отчаянно заторопился к берегу.
Бегая около водоема, он лаял на воду как на нечто живое, непонятное и страшное. Впоследствии ему не раз случалось доставать утку или норку, убитую на воде и утонувшую. На глубине 60–70 сантиметров Рыжик делал это легко, погружаясь в воду с головой.
В день охоты на острове Рыжик нашел горностая, спрятавшегося в корнях поваленной сосны. Мы оба с ним проворонили добычу, и маленький хищник, как молния, мелькнул перед носом собаки, скрывшись в расщелине скалы.
Задаток рабочих качеств у Рыжика был налицо, и я уже больше не раскаивался в своей покупке.
Рыжику не хотелось уезжать с острова, и он не подходил ко мне, когда я садился в лодку. К тому же он боялся цепи. Я постарался убрать ее, но звон звеньев был услышан, и зазвать собаку в лодку не удалось. Пришлось отъехать от берега одному.
Рыжик долго бежал по отмели, а затем, почувствовав свое одиночество, жалобно завыл. Раздосадованный его упрямством, я старательно греб, удаляясь от острова. Пес не выдержал и поплыл.
Начинался морской прилив, большие пологие волны шли из горла Белого моря. Собака быстро плыла к остановившейся лодке и жалобно повизгивала. С радостью втащив упрямца в лодку, осыпаемый дождем брызг, летевших с его шерсти, я ласкал пса.
После этого случая Рыжик признал во мне настоящего хозяина и ни к кому другому не был так привязан.
По сравнению с другими собаками, жившими у меня до Рыжика, он был необычайно самостоятелен на охоте. Чуткий собачий инстинкт, укрепленный практикой, помогал ему в этой самостоятельности, но она не отдаляла от меня собаку и не мешала охотиться.
Никаких свистов и криков не нужно было моему Рыжику, но тем не менее он не терялся в лесу и никогда не ходил у ног. Охотясь с ним по крупному зверю, я убедился в большой ценности этого свойства зверовой лайки, дающего охотнику возможность не обнаруживать себя раньше времени.
Особенной страстью отличалась работа Рыжика в охоте на лося. Искал он этого зверя мастерски, облаивал так умно, что многие из охотников звали его лосиным пастухом.
- Не та собака, что зверя гонит да без толку лает, а та собака, которая уговаривает, - говорил мне как-то один из вологодских охотников, наблюдая работу Рыжика по лосю.
Стреляя выбракованных лосей, медведей, видя схватки моего пса с барсуками, я часто с улыбкой вспоминал того петуха, который поверг в ужас будущего медвежатника.
На зверовой охоте Рыжик не знал усталости и мог неделями работать в любых условиях. Только раз мне пришлось выносить его из лесу на своих плечах, когда он, увязнув в глубоком снегу, не смог увернуться от нападения лося. Я стрелял в самый критический момент, когда разъяренный рогач пытался затоптать собаку.
Выстрел спас Рыжика, но все же он получил скользящий удар по боку и буквально выполз из-под морды рухнувшего животного.
Пройдя несколько шагов, собака, тяжело дыша, легла на бок. Все мои уговоры и ласки не могли заставить ее идти, и мне пришлось нести Рыжика на себе. Умная собака покорно терпела боль и неудобное положение, она понимала сочувствие своего хозяина.
Наш путь был долог и труден. Лыжи глубоко увязали, я часто отдыхал, сидя в снегу и осторожно укладывая рядом собаку. Иногда я чувствовал на своей руке нежный горячий язык Рыжика. Это было выражение искренней собачьей благодарности.
Глухой звездной ночью я наконец дошел до лесной сторожки. Здесь несколько дней ухаживал за больным, используя все доступные в походе средства. Рыжик спокойно лежал, пока я был около него, и начинал жалобно скулить, когда видел, что я собираюсь на охоту.
Так постепенно складывалась натура преданной собаки, забывшей былую дикость и злобу. Рыжик стал моим помощником и другом в охотничьих делах.
Вспоминаю случай, когда на меня почти в упор смотрели маленькие полыхавшие злобой глаза раненого медведя. Спешно перезаряжая ружье, я глядел на приближавшегося зверя, и тошнотворное чувство страха овладевало мной. Я понимал, что оставшихся мгновений не хватит на то, чтобы вытащить патрон из гнезда патронташа. Лаявший в стороне Рыжик, точно поняв грозившую мне опасность, с яростью вцепился медведю в гачи. Пример заразительно подействовал на другого находившегося неподалеку пса, и остановленный ими медведь закрутился на месте, бросаясь на собак и ловя их широко расставленными когтистыми лапами. Атака собак спасла, я перезарядил ружье и выстрелил.
- Ну вот мы и квиты! - сказал я Рыжику, не мешая ему трепать убитого зверя. Умный пес весело лаял, утверждая свое неограниченное право на медведя.
В бесконечных странствиях со мной по лесам Ярославской области пес не раз подвергался смертельной опасности и всегда счастливо избегал печального конца.
В него стреляли, принимая за лисицу, он попадал в капкан, я выручал его из заячьей петли, в которой Рыжик просидел целый день и не задохся только благодаря своей выдержке, и, наконец, он чудом избавлялся от волков. Но иногда, находясь в беде, пес пытался самостоятельно выбраться из нее и прибегал к рецептам, подсказанным самой природой. В лесах Некрасовского района на Рыжика напал крупный орел-беркут. Птица защищала двух птенцов, уже слетевших с гнезда. Приняв, видимо, собаку за лисицу, свирепая орлица схватила ее одной лапой за шею, а другой за крестец. По счастливой случайности я не снял с собаки широкого ременного ошейника, и он отчасти защищал шею собаки. Рыжик тщетно пытался укусить птицу и визжал, получая удары клювом по голове и бокам. Орел был настолько силен, что без особого труда приподнимал лайку с земли. Боясь ранить собаку, я не решался стрелять и бежал на выручку.
Заметив приближающегося человека, птица оставила свою жертву и низом полетела к лесу, преследуемая обозленной собакой. Выстрел моего товарища-охотника решил исход этой погони: хищник тут же попал в зубы Рыжика, и он моментально расправился с ним.
Обычно Рыжик не рвал убитую птицу, а хищников и вообще не трогал, в данном же случае нападение на сбитого орла было местью за обиду и боль.
Та же судьба постигла и птенцов орла, сидевших на небольшой скирде сена. Я не остановил Рыжика, считая его действия совершенно правильными. Ведь орел первым напал на собаку, и ей надо было отомстить за обиду.
На голове и крестце Рыжика были глубокие рваные раны. К вечеру вокруг них появилась опухоль, собака стонала, часто меняла место своей лежки. Наутро мы увидели, что Рыжик, отойдя от нашего привала, старательно ищет какую-то траву и жадно ест ее.
- Не трогай его, - сказал мой спутник, - он лечится. Уж собаки, брат, знают, что к чему. Видишь, какую аптеку обнаружил.
Так же лечился Рыжик, когда его красивая мордочка распухла от укуса змеи. Собака весь вечер бродила вокруг нашего привала, поедая растения, и, наконец, вырыв в сыром месте яму, улеглась в нее, соорудив себе нечто вроде холодного компресса. В обоих случаях собачья "медицина" быстро изгоняла болезнь, и через сутки пес бегал как ни в чем не бывало.
Моя охотничья куртка, болотные сапоги и особенно ружье вызывали у Рыжика бешеный восторг. При словах: "Пошли на охоту!" - начинался лай и поминутное беганье к двери с приглашением немедленно отправляться в поход. Увидев на улице стоящую грузовую машину, собака всегда вопросительно смотрела на меня, ожидая команды на посадку.
Как-то раз, возвращаясь с дальних карьеров Ляпинского болота, мы с Рыжиком вышли на полотно узкоколейки и направились к Нижнему поселку. День был жаркий, мы оба устали, лазая по болоту, и поэтому я старался сократить путь до автобуса.
Уже в черте поселка, на узкоколейке, стояли два вагончика. Вдруг Рыжик галопом побежал к ним и стал с лаем прыгать на стенку вагона.