- Вы помните собачьи романы Джека Лондона? - без всякого перехода неожиданно обратился он ко мне. - "Джерри-островитянин", "Майкель, брат Джерри"… Помните, конечно. А какой породы Джерри, знаете? Не знаете. То-то и оно, читаете, а не вдумываетесь. Э-э, голубчик, это не похоже на вас. Где-то там есть указание: ирландский терьер; но, по-моему, это неправильно. Мне кажется, Лондон ошибался. Ведь Джерри и Майкель были приучены ловить беглых рабов, вести охоту на чернокожих, а ирландский терьер некрупная собака… вроде этой, что прошла. Вероятно, это был все-таки эрдельтерьер. И по описанию очень похоже на эрдельтерьера… Хотя, должен сказать, ирландский терьер тоже чудесный пес. Как все терьеры, бесстрашный и смелый…
Породы собак - большие и крошки…
Есть доги - быки, есть болонки - блошки! -
принялся он снова декламировать. Я слушал, а перед глазами сразу встало недавнее событие - как Снукки повела облаву на браконьера.
Но друг мой Тим не будет побит!
Пускай у врага его грозный вид…
"Давай!" - гаркнет Тим. - "Я еще не убит!"
- Правда, хорошо?
Ему безразличен противника рост.
Встретив - Тим гордо поднимет свой хвост.
Следы побед - шрамы на ушах…
Чем он не Робин Гуд храбрый, в лесах?
Собака - герой, незнаком ей страх!
Вот те раз! Давно ли Алексей Викторович всячески нахваливал эрделей, можно сказать, это был его "пунктик" - эрдели; когда-то он "открыл" мне эрделей; теперь, похоже, хочет "заразить" еще… К чему он завел речь об ирландских терьерах: чтоб поразить, расширить мой кругозор? Впрочем, разве не все собаки хороши? Когда спрашивают, к примеру, меня, какая порода лучше, я затрудняюсь ответить. Есть ли "плохие" породы?!
Может быть, теперь я захочу взять "ирландца"?!
- Я вот о чем думаю: почему мы применяем для служебных целей только крупных собак? А ирландский терьер? Фокс? Да, и фокс. Вы скажете: фокс - охотничья собака. Ну и что? Вы знаете, фокс отлично идет по службе связи, собака портативная, в кавалерии - сунул в сумку, приторочил к седлу и марш-марш!..
Алексей Викторович как в воду глядел. Война подтвердила справедливость его слов: на фронте, в подразделениях советских инженерных войск, работали все собаки, вплоть до дворняжек.
До последнего вздоха будет Тим мой!
Скребясь и скуля, будет ждать меня!
Хоть тысячу лет будет ждать меня! -
До самых врат смерти дойдет он со мной.
Я в них войду… и он с этого дня.
закончил Алексей Викторович стихотворение, пока я размышлял над сказанным.
- Джон Муррей. "Том, ирландский терьер". Правда, хорошо?
- Сколько вам лет? - сорвалось у меня с языка.
- Пятьдесят седьмой, голубчик, пятьдесят седьмой.
Вы, читатель, уже, конечно, догадались, зачем мы приехали в Ленинград. На выставку. На очередную всесоюзную выставку. В предвоенные годы стало традицией устраивать выставки в разных городах, увы, традицией недолгой. Всесоюзные выставки были в Москве, Тбилиси… Теперь настал черед Ленинграда.
Нашему приезду предшествовал разговор в клубе. "День добрейший", как мы за глаза прозвали начальника клуба за его привычку приветствовать всех этими словами, привез нам из Москвы известие, что всесоюзная выставка будет в Ленинграде.
- А что у нас, на Урале, значит, откладывается? - разочарованно спросил кто-то. Все мы с нетерпением ждали, когда всесоюзный смотр служебного собаководства состоится в Свердловске.
- Да, придется еще повременить, - отвечал Сергей Александрович. - Ленинграду отдано предпочтение по вполне понятной причине… вы понимаете?
Мы все в знак того, что понимаем, наклонили головы. Каждому сразу вспомнилась прошедшая суровая зима.
Война уже бушевала в Европе. Краем она коснулась и нас. Недавно отгремели бои на Карельском перешейке, сделавшие Ленинград прифронтовым городом. С тем большим волнением съезжались мы сюда, в этот город с его неповторимыми архитектурными ансамблями и еще более неповторимой историей. И конечно, можно понять чувство, с каким мы ходили по городу.
Ленинградцев всегда отличали культура, вежливость. Собаководство ленинградское тоже было на высоте. Здесь был создан один из первых в стране питомников служебных собак; если гордостью Тбилисской выставки явились кавказские овчарки, то Ленинград мог блеснуть разнообразием пород, эрделями в том числе - они там появились раньше, чем где-либо. У Алексея Викторовича, кроме того, был свой интерес: ведь здесь жила "его" Чичи-Рикасоли, дочка Риппера и Даунтлесс, родная сестра моей Снукки, одним или двумя пометами старше. Правда, Рикасоли была, что говорится, на возрасте и давно не выставлялась на ринге, но Алексей Викторович продолжал поддерживать добрые отношения с ее хозяйкой, балериной Академического театра имени Кирова. Замечу, что эта особенность - "родниться" на всю жизнь, обзаводясь многочисленными надежными друзьями и союзниками, - едва ли тоже не одна из привлекательнейших сторон собаководства.
На Алексее Викторовиче также лежала обязанность - он должен был принимать участие в судействе эрделей.
Мы побывали у памятника Собаке, поставленного великим Павловым около института, где протекла часть жизни ученого. Знаменитый памятник! Рассказывают, что Иван Петрович сам предложил идею монумента и руководил его сооружением. На круглом постаменте - дог… Как он похож на Джерку! Я поразился. Разве что чуть "суше" шея. Даже уши купированы так же. (Уши догам купируют по-разному, иногда покороче, иногда - подлиннее; у Джери были короткие уши.) На минуту представилось, что это Джери… Право, какая собака не заслужила памятника в сердце своего хозяина! Но почему дог? Ведь Павлов никогда не производил опыты на породистых собаках, тем более на догах. Говорят, дог был выбран им как олицетворение собачьей красоты, преданности и силы.
Памятник стоит в густом зеленом скверике. Ленинградские товарищи говорят: зимой к нему всегда протоптана дорожка.
Иногда его путают с другим, стоящим в Колтушах. Так повторяю, памятник Собаке стоит в самом Ленинграде, в тупичке, недалеко от проспекта Кирова, а в Колтушах - другой, уже самому И. П. Павлову, и тоже с собакой.
Казалось, верный пес навечно застыл тут, бессменно охраняя место, где работал гениальный ученый…
…Бухнула пушка в Петропавловской крепости.
Полдень. Алексей Викторович сказал:
- Когда в Москве начинают бить куранты, здесь стреляет пушка… Разве это не символично? Город стоит на страже…
Под сводами исторической арки ворковали голуби, ребятишки и пожилые женщины рассыпали для птиц корм - пшено, старательно вытрясая его из покупных кулечков. Могло ли нам прийти в голову, что не пройдет и двух лет, как вместо этого мирного воркования над величавым городом будут раздаваться свист снарядов и гулкие разрывы бомб, баррикады из мешков с песком закроют витрины магазинов и памятники, в городе не останется ни одной кошки, ни одной собаки, ни воробья, ни голубя, цепкая костлявая рука голода стиснет Ленинград безжалостно, но героический город не сдастся, выстоит, наперекор всем расчетам врага. Да, зловещее зарево второй мировой войны уже полыхало на Западе, но как-то не верилось, не хотелось думать, что она может прийти к нам.
В снегах Финляндии
(Рассказ о караульных собаках)
Все мы были взволнованы рассказами о работе наших собак в зимнюю кампанию 1939–1940 годов, которая явилась прелюдией к сражениям Великой Отечественной войны. Своеобразной репетицией перед грядущими суровыми испытаниями явилось и участие в ней собак. Уже тогда наши собаки показали, на что они способны.
Мы узнали об охотниках за "кукушками" - вражескими снайперами, о разведчиках и связистах, чутких четвероногих сторожах, в период военных действий помогавших сохранять боевую технику. Собаки помогали… танкам!
Помню, в тридцатых годах скептики утверждали (они утверждают это и теперь): в будущей войне - войне техники - собаке нечего делать. Ошиблись! Собака нашла там свое место.
…Ночь. Стужа под сорок градусов. Холмы, перелески, заболоченные низины, которые мороз сделал проходимыми. Тоненько подвывает пурга. Белым саваном укрыто все вокруг. Кажется, под ним умерло все живое; но так только кажется.
Тяжкий рокот висит над землей: танки…
Неясные, припорошенные снегом, темные массы укрылись под деревьями. В грохоте моторов не слышны человеческие голоса, лишь порой зло привзвизгнет над ухом ледяная поземка. Включишь фары - ослепительное искрение, дикая круговерть: будто сверкают рассыпанные по земле бриллианты; но уже за несколько метров луч прожектора вязнет в белой мятущейся мгле, теряет остроту и, расчлененный снежинками, угасает, бессильный перед зимней стихией.
Здесь, севернее Ладожского озера, не было "линии Маннергейма", не было и сплошной, четко очерченной линии фронта. И "малая война" показала здесь себя особенно коварной.
Мороз. Люди в тулупах. Нужно греть моторы. Выключишь - не заведешь. А если тревога, приказ выступать? Танкисты вынуждены были держать боевые машины с невыключенными моторами. Больше износ материальной части, лишний расход горючего - а что сделаешь?
Гудят танки - в ушах будто вата. В этом тягучем, тяжком, вибрирующем рокоте утонули все остальные звуки. И вдруг яркая вспышка пламени, взрыв, торопливая ружейная перестрелка, быстротечная, короткая, яростная схватка - и все стихло, только догорает взорванный танк да санитары увозят в тыл раненых.
Белофинны показали себя большими мастерами "нерегулярной", диверсионной войны. Пользуясь шумом как щитом, они подползали, снимали боевое охранение и, выведя из строя одну-две машины, сколько удастся, как злые призраки, растворялись в темноте.
В тыл полетела телеграмма. Нужны средства раннего оповещения.
Честно говоря, танкисты сильно повеселились, смеху и шуток было более чем достаточно, когда увидели, какое им прислали подкрепление. Привезли подкрепление в крытом автофургоне, в сопровождении танка, а когда фургон открыли, из него стали выпрыгивать… собаки, да, собаки! Вот так разуважили, спасибо!
Собаки были мохнатые, приученные переносить любую стужу. Таким, пожалуй, в помещении и жить нельзя: подавай свежий воздух.
Собак на первых порах никто не принял всерьез. Развлечение - конечно! Правда, собаки оказались весьма свирепыми, настроенными агрессивно, лакомства не принимали, шуток тоже не понимали, а на всякую попытку завести знакомство отвечали рычанием, показывая такие зубы, перед которыми отступали самые неустрашимые. Словом, хорошие собаки. Настоящие караульно-сторожевые.
Недоверчивое отношение к собакам вскоре сменилось на уважительное.
Правда, первая ночь прошла спокойно. Только сцапали какого-то неосторожного бойца, который попробовал сунуться к танкам. Выкатали его в снегу, порвали полушубок, к счастью, не заели до смерти - вожатые успели отбить.
Ночь на третью или четвертую поднялся сильный шум. Как раз в канун большой операции. Лай собак заглушался рокотом моторов; и все же все сразу поняли - тревогу подняли они, хвостатые. А вскоре выяснилась и причина: на земле лежал кто-то в белом маскхалате, испуганно подобрав под себя ноги и закрыв лицо, над ним щерилась разъяренная овчарка. Белобрысый финн с заиндевелыми бровями и сосульками под носом растерянно моргал светлыми водянистыми глазами, щурясь от наведенных на него фонарей. Вот он, один из призраков тьмы, приходивших к нам из буржуазной страны Суоми, взявший себе в союзники карельский мороз, северный ветер и оглушительный танковый гул! Но отныне союзники перестали служить ему.
Да, с появлением собак все переменилось. Каждая попытка противника нанести потери в живой силе и технике кончалась неудачей. Собаки не давали. Кончились внезапные налеты под покровом ночной темноты, удары из-за угла. Собаки слышали и чуяли врага, когда он еще не успел приблизиться. Танковый гул не мешал им. Ветер - мешал, если дул в сторону и относил запахи. Однако и в этом случае вероятность успеха у белофиннов оставалась очень ничтожной.
Раз от раза они вынуждены были убеждаться: их время прошло. Все. Больше не подкрадешься, не забросаешь гранатами, не пустишь в ход взрывчатку.
Серьезные собаки. Раз одну привели в землянку - погреться (небось, передрогли на морозе-то, пробирает, наверно, и их, несмотря на мохнатую шубу и сытное довольствие); пришел знакомый танкист - не трогает; а потом хотел подняться - не пускает. Оказывается, взял спички, закурил и положил в карман…
Танки ушли в бой, в рейд по тылам противника, а собаки ждут не дождутся, натягивая привязи, смотрят в ту сторону, где скрылись грохочущие самодвижущиеся крепости, даже повизгивают.
Вернулись - радуются, каждая обнюхивает "свой" танк, словно спрашивает: где был? как воевал? И, убедившись, что все в порядке, с довольным ворчанием забирается под него…
Даже у обыкновенных деревенских дворняжек порой развиваются удивительные способности. Собаки помогают хозяину - охраняют его скот, проявляя пастушью страсть и знание своего ремесла, хотя их никто этому не обучал. Теперь собаки так же "пасли" "свои" танки. Может быть, танк представлялся им своеобразным живым существом, которое нуждается в их защите? В нем - люди…
Не тогда ли у кого-то родилась мысль: а нельзя ли пустить собаку против танка?
…Ночь. Мороз. Пахнет газойлем, острый запах его щекочет ноздри собак. Посвистывает поземка. Холодные яркие звезды мерцают в молчаливой черной вышине. Суровая зима. Смертельная угроза затаилась в темноте. Но не пройдет смерть, не пройдет!
Караульная, сторожевая служба - древнейшая служба собаки. Но видано ли было когда-нибудь прежде: танковая часть меняет дислокацию, танки перебираются на другой рубеж - и псы с ними. Волнуются: как бы их не забыли; попрыгали в машины, поехали - успокоились. Без них теперь ни-ни! Приехали - снова пошла служба. Танкисты - отдыхать, а собаки - охранять танки. А как нужен солдату здоровый сон перед боем! Собаки подарили танкистам этот сон.
Историки свидетельствуют: в далекие от нас времена могучие псы сопровождали войска Александра Македонского, других полководцев. А еще раньше, в доисторическую эпоху, собака помогла человеку стать человеком, оберегая его покой и тем самым высвободив ум.
Но такой комбинации не бывало никогда.
Собаки оправдали себя полностью. Резко сократились потери в технике и жертвы среди личного состава. Теперь если танк и выходил из строя, то лишь в бою, не на стоянке. Забавно, теперь уже танкисты беспокоились, не видя собак. И когда пришел день - Финляндия подписала перемирие, собак стали готовить к отправке в тыл (послужили, сделали свое дело - хватит!), - группа танкистов пришла к командиру и сказала:
- Чем наградить собак? Ведь заслужили…
- Наград для собак нет, - ответил тот. - Давайте накормим их, товарищи, повкусней…
Пока бьется преданное сердце
(Бэри. Рассказ о связисте)
Гром орудийной канонады, раздающийся справа и слева, близкий разрыв снаряда и свист пули, посланной снайпером, и многое-многое другое приходится побеждать связной собаке на фронте. Не расстояние, нет. Ноги у собаки быстрые, в беге она поспорит с лошадью. И выносливости у нее хватает - может бежать без устали целый день.
Другая, необученная дворняжка, заслышав эту дикую какофонию оглушающих звуков, вероятно, забилась бы куда-нибудь и сидела, дрожа, сжавшись в комочек; а она, Бэри, бежит…
Дан приказ - значит, беги.
- Пост! Пост! - скомандовал вожатый. И она бежит, вся устремленная вперед, туда, где ее ждут, - живое олицетворение долга, которое сотворил из нее человек.
Она служит, пока не упадет. Пока не перестанет биться маленькое трепещущее сердце в груди, хотя и прикрытой меховой одежкой, но пробиваемой осколком снаряда или кусочком свинца так же легко, как любая другая живая плоть.
Беги, беги, Бэри, беги быстрее, чтобы в тебя не попали!
Как было весело бежать, когда ее учила службе подноса и донесения хозяйка, пионерка Мила! По пути были разложены взрывпакеты, тоже раздавались взрывы, чтоб собака привыкла к ним и не пугалась, но разве это могло идти в какое-то сравнение с тем, что ждало Бэри на Карельском перешейке?… Мила передала Бэри армии - подарила Родине.
Бэри - связист, и ее дело бегать. Она переносит донесения с командного пункта и обратно, разматывая катушку, тянет телефонный провод. Катушка тарахтит на спине, провод тонкой стрункой тянется позади, сразу пропадая в свежем пушистом снегу.
Зимняя кампания, бойцы в белых халатах, и Бэри в белом халате. Так в нее труднее попасть. Мчась с донесением, она почти сливается со снеговой поляной. Так же не видно перелинявшего зайца, сменившего летний наряд на зимний, белый. Однако если заяц бежит, делая причудливые зигзаги, то Бэри всегда стремится прямо-прямо, по кратчайшему расстоянию, чтоб скорее достигнуть цели, не терять зря времени. (Разумеется, если по ней не стреляют; не то она тоже примется выделывать причудливые вензеля, чтоб не стать легкой добычей стрелка; этому искусству ее тоже обучили заблаговременно, но уже не Мила, а военные дрессировщики, и это, пожалуй, в ее ремесле всего труднее.)
Бэри - овчарка-колли. Но на ее месте могли быть немецкая овчарка и эрдельтерьер, и даже, думается, маленький фоксик. Он мал да удал и тоже не боится ничего.
Начался штурм "линии Маннергейма". Наши подрывники шаг за шагом прогрызали полосу железобетонных укреплений, долговременных огневых точек - дотов. Шквал огня. Вздрагивают земля и небо. Огненные трассы перекрещиваются во всех направлениях; кажется, не осталось ни одной непростреливаемой пяди земли, ни одного крошечного кусочка пространства. Все средства связи нарушены - да как они и могли сохраниться в таком аду! Около дотов все кипит, как в котле. Боец проползти не может. А связь нужна, очень нужна. Выручили собаки с катушками на спине.
Катушка негромко тарахтит, Бэри бежит. Близкий разрыв, рядом прочертила пулевая строчка - Бэри легла. Нет, не легла - поползла. Вскочила, побежала. Снова ползет. Рывок, остановка, снова ползком. (К ползанию приучала еще Мила: неприятное занятие - животом утюжить землю.) Метр за метром, вершок за вершком вытягивается провод - линия связи. Еще одно усилие… Ну! Прыжок через земляной бруствер! Бэри - в окопчике, наскоро отрытом саперами… Дошла! Дошла, милушка! С нее снимают портдепешник, извлекают донесение, гладят, кормят (но она не ест, нет! до того ли? И у собаки есть нервы!)… Спасибо! Дошла!
Громы справа, слева. Трата-та, трата-та… Бух! Бах! И снова трескотня пулеметной и ружейной стрельбы. Но уже нестрашно. Бэри в безопасности (относительной, конечно).
Надолго ли?