Впрочем… Вспоминается, как я старался зачесать ей волосы перед выставкой в Сокольниках, в Москве. Это был первый сигнал. Там, где были болячки, произошло изреживание волосяного покрова, и требовалось большое искусство, чтоб скрыть дефект от придирчивого глаза эксперта. (Попутно - мораль: а как иногда возникают обиды на судей? "Придирается"… "Подумаешь, шерсть ему не нравится, пятнышко не на том месте"… Виноват сам владелец, чаще - он! Теперь, когда прошло столько времени, я могу сказать это без ложного стыда и с полной самокритичностью.)
Вышло так, что я не смог показать Снукки Алексею Викторовичу до ринга, как было уже не раз. (Нет, не для того, чтоб уговориться, как ее показывать: просто ему всегда не терпелось посмотреть на нее. Он испытывал наслаждение от вида красивого животного, а Снукки, кроме всего прочего, была его любимицей!) Едва мы появились, он сразу направился к нам и, нахмурясь, спросил:
- Что с ней?
- Ничего…
Я показывал себя круглым дураком.
- Ничего! А спина?
- Был авитаминоз…
- Был! - И он сейчас же отошел.
Затем я увидел, что он о чем-то разговаривает с главным судьей, незаметно показывая в нашу сторону. Небось, говорит, что собака экстра-класса… (У Алексея Викторовича было пристрастие к таким словам, как "экстра", "элита" и т. п.) Как я заблуждался! Глаз у моего друга был наметанный - сколько он перевидал на своем веку эрделей! И каких! (Хотя моя Снукки была отнюдь не из худших; но тем строже он подходил к ее оценке!) Цепочка людей и животных не прошла полного круга по рингу, как он, видимо, договорившись со старшим коллегой, сделал мне знак, предлагая выйти из ряда на середину. Что ж, и к этому было не привыкать. Не раз выставка для Снукки заканчивалась подобным образом: сразу "отлично", золотая медаль - и привет!..
Увы, на сей раз все обстояло по-другому. Оба они внимательно осмотрели Снукки; остальные стояли и наблюдали за нами. Затем главный судья сказал:
- Вне ринга. - И, видя, что я не понимаю, пояснил: - Описание вы получите. А сейчас оставьте ринг. Погуляйте.
- Идите, идите, - как совершенно чужому и, не глядя в глаза, повторил за ним Алексей Викторович. Губы его сложились в маленькое сердечко, словно у обиженного ребенка, и приняли подчеркнуто-строгое выражение. Я повиновался, не понимая, что произошло.
Почему-то припомнилось, как однажды на нашей выставке приезжий судья сказал Альбине, дочери Снукки: "Где бороду-то потеряла?" Владелица Альбины краснела, бледнела, но это не спасло ее от критических замечаний. У Снукки бороденка тоже стала жиденькая.
Ринг тем временем продолжался. А мы со Снукки стояли как неприкаянные. Я не мог взять в толк: куда нам теперь?
Да, оглядываясь назад, я теперь сам удивляюсь, каким оказался тугодумом. О чем говорил Алексей Викторович с главным судьей? Вероятно, сказал: собака знаменитых кровей, сама многократная выставочная победительница… ну, и все такое прочее. Зачем позорить ее? Пусть уйдет с миром. Вот что значило "вне ринга". Назидание всем. К животному всегда нужно быть внимательным; нельзя - вывел на прогулку, покрасовался, а потом забыл…
Алексей Викторович спас меня от позора. Но одновременно он поставил точку. С арены нужно уходить вовремя. Я пренебрег этим правилом… В сущности, в этот день он преподал мне урок дружбы и принципиальности. Спасибо, спасибо, дорогой друг!
Когда-то Алексей Викторович обратил меня в свою веру - сделал эрделистом; ныне он подвел и черту под моей деятельностью владельца четвероногой знаменитости, долгое время служившей украшением выставочных рингов. В этом имелась некая закономерность, или, если хотите, какое-то облегчение, утешение для меня.
И все-таки я был растерян, подавлен. Как?! Снукки больше не отличница, не победительница выставок? Обидно…
Долго думал, какую телеграмму послать домой. В конце концов сочинил, не очень вразумительно (дома ее не поняли): "Выставочная карьера Снукки окончена тчк. Оценка прежняя но вне конкурса тчк. Судейство было очень строгое тчк. Эрделей небывало много тчк. Послезавтра выезжаем домой тчк".
Что я еще мог написать? Свалить на болезнь, на возраст? Откровенно говоря, хотелось, но удержался. Нечестно. Признаться, что я плохой хозяин, просмотрел, мол, виноват?
"До самых врат смерти…"
Теперь я приступаю к самой грустной части своего повествования, если не считать горестей и бед, принесенных войной.
В отношении Снукки я постепенно успокоился: не вечно же ей ходить в чемпионках! Годом раньше, годом позднее, но все равно пришлось бы сходить со сцены. Конечно, приятнее, когда это происходит позже, но, в общем, Снукки и так уж набрала немало медалей. Заботил Джери. Неумолимая судьба посылала новое испытание и, кажется, самое серьезное…
Снова больница, врачи, рентген.
Со дня операции прошло около десяти месяцев. Недолго Джери радовал своим здоровым видом. Опять началось что-то неладное. Да, приходилось признать, недуг вцепился в Джери и не отпускал.
Тяжело терять друзей; а Джери был действительно друг, верный, испытанный, могучий, готовый пойти в огонь и в воду ради хозяина; рецидив его болезни потряс меня, и теперь я уже с трудом прослеживаю ход событий, их последовательность.
Однако попробую все же восстановить, как все происходило.
Я заметил припухлость на морде Джери. Флюс? Болят зубы? Приподняв верхнюю губу, обнаружил под нею на десне шишку с голубиное яйцо. Круглую, аккуратную. Откуда она взялась? Отчего?
Не помню почему, - вероятно, Леонид Иванович находился в краткосрочном отъезде, - но осматривал Джери другой врач, услугами которого мы пользовались и раньше. Он хмурился, молчал, долго не говорил ничего определенного.
- По поводу чего его оперировали?
- Рака.
- М-да…
Нужно было вести Джери в поликлинику, но на другой день был выходной. Опять пришел знакомый врач. Опять долго прослушивал, прощупал шишку и наконец уронил:
- Похоже на опухоль…
Опять опухоль! Опять!!!
- Я его на рентген хочу, - сказал я.
- Очень хорошо. Это необходимо. Потом сообщите мне.
Вечером Джери почувствовал себя хуже, по телефону я посоветовался, что делать. Ответ был не слишком обнадеживающим:
- Попробуем стрихнин впрыснуть. У него, наверное, боль…
- Это поможет? - нетерпеливо спросил я.
- Там увидим, - уклончиво ответил он. - Я к вам зайду завтра…
Назавтра я повел Джери в поликлинику. Леонид Иванович был на месте. Увидев его, я сразу почувствовал облегчение, мне казалось: Леонид Иванович тут - все будет хорошо.
Леонид Иванович стал осматривать Джери.
- Тише!
Все притихли. Джери тоже затаил дыхание.
- Ах ты, умница! - любовно произнес Леонид Иванович. Джери вильнул хвостом, и тогда все услышали, как он тяжело дышит. Носоглотка была заложена, Джери с трудом продувал ее, напрягаясь во всю силу своих могучих легких.
Леонид Иванович зажал ему одну ноздрю, потом другую.
- Слышите? - Одной ноздрей пес не мог дышать.
Повели в рентгеновский кабинет, уложили на столе. Между вытянутыми лапами поместили деревянную подставку, на которую положили алюминиевую заряженную кассету, и на нее - голову Джери. Я успокоил Джери, он притих и засипел.
Николай Дмитриевич центрировал лампу.
- Давайте, - сказал Леонид Иванович. Его рука лежала на шее Джери, рядом с моей.
Секунда… другая…
- Готово!
- Все? - спросил я удивленно.
- Все. Подождите, сейчас проявят снимок, и решим дальнейшее.
Пока проявляли, Джери сидел на столе. Добрый дядя Джери! Я рассеянно скользил взглядом по знакомым предметам, украшавшим кабинет, фотоснимкам, портретам… "Кюри Пьер, Кюри Мари, Рентген Вильгельм Конрад…" - читал я, едва ли что-нибудь понимая.
Вскоре Леонид Иванович уже держал в руках сырой снимок. Начался длинный профессиональный разговор с рентгенологом.
- Посмотрите, - показывал Леонид Иванович; я тоже старался увидеть, но ничего не понимал. - Видите? Нужно определить пораженную область. Затронута или нет гайморова пазуха… Где у вас снимок овчарки, которую недавно оперировали? - Снимок нашли, рассмотрели. - Да… Надо снимок сверху. Давайте сверху…
Сфотографировали Джеркину голову еще раз.
Вышел после проявления из лабораторной комнаты Николай Дмитриевич, соболезнующе глядя на лежащего Джери, сказал тихо:
- Плохо. Дальше процесс идет. Сейчас отфиксируем, посмотрим… - И, помолчав, добавил: - Исход, как мы говорим, сомнительный…
Значит, снова рак. Вспышка или конец? Один шанс из тысячи - запомнилось мне предсказание Николая Дмитриевича.
- Операцию через три дня, - сказал Леонид Иванович. Он снова собирался бороться за жизнь Джери! - Сегодня у нас десятое, завтра одиннадцатое… значит, тринадцатого.
- Ой, несчастливое число! - вырвалось у меня.
- Что вы! Глупости!
Они продолжали договариваться о чем-то, я уже не слышал. Лаборантка наклеила на снимок номерок: "СХИ № 11785", что означало: "Сельхозинститут № 11785", а я, как тупица, продолжал повторять мысленно: "СХИ № 11785… СХИ № 11785…" Нервы! Знаете, бывает привычка считать предметы, окна в домах…
Началась подготовка к операции. Джери ввели сыворотку, "стимулирующую рост клеток", как объяснил мой друг.
- Сегодня один кубик ввести, - распорядился он, давая указание фельдшеру, - завтра три и послезавтра три. - Мне: - Кормить как можно лучше, чтоб запас был, по крайней мере, на неделю. - И про сыворотку: - Очень хорошая вещь.
Три дня прошли. Накануне операции Джери был тихий, немножко недоумевающий: почему его все время кормят, ласкают? Четыре раза кормили, четверть молока ежедневно, рыбий жир.
За три дня он растолстел, но и опухоль стала больше, кровоточила. Леонид Иванович за эти дни несколько раз звонил по телефону, справлялся:
- Как больной?
- Невеселый. Нос горячий. Опухоль больше стала…
Когда направлялись в больницу, Джери сначала два квартала бежал бойко, видимо, боль отпустила его, затем внезапно остановился, дальше пришлось тащить на поводке.
- Задохся, - объяснил Леонид Иванович.
Вышел Николай Дмитриевич, похлопал Джери по спине, легонько подталкивая, повел в операционную. И пошел Джери, тощий, долговязый, заплетаясь ногой за ногу…
Опять это гнетущее ожидание. Вода не капала: кран починили. Тишина. Я был совершенно один со своими мыслями, если не считать человека, который привел лошадь. Он забился между стенным выступом и окном и сидел там, не напоминая о себе ни единым шорохом. Совпадение: опять во время операции Джери ждала своей участи лошадь. Впрочем, совпадение естественное: лошади и собаки были наиболее частые посетители ветбольницы.
Вдруг забегали: выбежала санитарка… убежала, не сказав ни слова. Опять тишина. Я стал ходить…
Подошел к окну и стал смотреть во двор. Странно, как я этого не замечал раньше: в зависимости от настроения, по-разному видится и все окружающее. Вот, например, этот тополь, его, видимо, подрезали не слишком внимательно, и он стал кривобоким, накренился. Но - не удивительно ли! - в природе ничто не бывает безобразно, и тополь тоже казался прекрасным, по-своему. Вероятно, так же прекрасен по-прежнему будет Джери, даже если ему и удалят что-либо, и по-прежнему будет дорог мне…
Я стоял, погруженный в грустные размышления. Очнулся от сердитого голоса Леонида Ивановича. Он резко выговаривал коновозчику, обходя вокруг лошади и покачивая головой:
- Судить вас надо. Лет пять припаяют, так будете знать, как за лошадьми ходить…
- Где он? - спросил я, с трудом дождавшись, когда Леонид Иванович повернется в мою сторону.
- В предоперационной.
- Стоит?
- Стоит… Приготовить клетку, подстилку, - приказал он санитару. Санитар вышел.
- Покажите мне его хоть еще раз. (Мы опять перешли на "вы", так бывало не однажды в официальной обстановке.)
- Пожалуйста.
Джери стоял у стены, опустив раздувшуюся голову, и громко храпел. Кровь клокотала у него в пасти и стекала медленными каплями на пол. Милый, дорогой страдалец…
- Он еще спит… Уложите его, - командовал Леонид Иванович.
Все было как тогда, в первый раз. Опять пришлось усыплять, сколь ни порицал это наш доктор. В клетке пес пришел в себя, рванулся ко мне. Я приказал как можно ласковее: "Лежать". Джери повиновался, лег, продолжая подлизывать кровь с морды.
Приходилось только удивляться его силе. Могучий!.. После такой операции?! А человек? Нет, наша жизненная сила не идет ни в какое сравнение с жизненной силой, которую подчас демонстрируют животные.
- Теперь через два часа будем ждать, что будет. Кровотечение сильное… Садитесь. Вы, кажется, волнуетесь…
Я позвонил родным; вскоре мама принесла подстилку - квартира родителей была недалеко от ветлечебницы.
- Жив он еще?…
- А почему ему быть не живу?
- Ну… операция такая…
Как всегда, Леонид Иванович не терял надежды. Как я понял потом, он просто не говорил всего, щадил нас.
К сожалению, тогда не было лучевой терапии. Сейчас рак губы, например, нередко излечивается лучевой терапией. Но, в общем, рак есть рак, и поныне он один из самых страшных губителей жизни, и науке еще предстоит сделать очень много, чтобы хотя в какой-то мере обуздать его.
Профилактика - предупреждение болезни. Лучше предупредить болезнь или захватить ее в самом начале… Истина не новая. В свое время Сергей Александрович не раз напоминал: чем физически крепче собака, тем спокойнее владельцу - не заболеет. О том же твердил всем и каждому Леонид Иванович. Спартанское воспитание, в общем, всегда было моей целью. Думаю даже, что если бы на месте Джери оказался другой, воспитанный иначе пес, он погиб бы гораздо быстрее. Джери показал поразительную живучесть и способность сопротивляться недугу, хотя это и не спасло его.
Многие болезни ныне склонны связывать с общим ослаблением нервной системы, точнее, с перегрузкой ее, а отсюда и с особой чувствительностью, способностью откликаться на слишком многое. Распространимо ли это на собак? Думается, да.
Ведь как служит собака! Помнится, как вел себя Джери дома. Он не терпел ссор, громких разговоров, обязательно считал своим долгом вмешиваться во все, бросался разнимать спорящих. Да, да, именно разнимать. Например, только начни говорить громко, возбужденно, он тут как тут, явится немедленно и будет тыкаться ко всем мордой, как бы говоря: "Ну перестаньте! Что случилось? Успокойтесь, не надо…" Если это не помогает, примется тихонько похватывать зубами, и, если не прекратить спор, может и покусать!
Любителей животных часто обвиняют в том, что они приписывают четвероногим поступки и желания, на которые те не способны. Нас оправдывает то, что та же собака действительно может очень часто проявлять совершенно необыкновенную для животного (а может, обыкновенную?) сообразительность, поражая ею окружающих. Постоянно находясь около человека, незаметно для нас и зачастую помимо наших усилий, она усваивает многие наши требования и привычки: ей помогают в этом острая наблюдательность, данная от природы, и чутье, точнее высокоразвитые инстинкты; и вот это-то нередко путают с умом, с умом в том смысле, в каком понимается ум человека; впрочем, об уме - особый разговор. Но все это может быть свидетельством и легкой ранимости, уязвимости нервной системы. А там, где слабо…
Может быть, кому-то покажется странной такая забота о собаке.
Надо ли тратить столько усилий на лечение животного? Мне кажется, просто нечестно бросить его в трудный час. Нам животное служит беззаветно. Наш долг отплатить добром за добро.
Человек, приручив животное и тем самым лишив его свободы, изменив условия его существования, одновременно взял на себя и всю заботу о нем. Разве не так?
До последнего вздоха будет Тим мой,
До самых врат смерти дойдет он со мной…
Уже на следующий день в больнице мне сообщили, что Джери ломал клетку - рвался к хозяину. (Ломать клетки он большой мастер, я помнил еще по дням нашей юности!) Хватать пастью не мог, действовал лапами, налегая всем телом. Чтоб он не повредил себе, его перевели в кабинет. Там он успокоился.
- Вчера он у меня полчаса в кабинете сидел, - говорил Николай Дмитриевич. - Я работал и за ним наблюдал. Рвоты не было, пока идет нормально. Надо посоветоваться с онкологами…
Когда я наконец пришел за Джери, - это было на девятый день, - он лежал на столе в окружении санитаров. Леонид Иванович смазывал рану перед тем, как отпустить Джери домой.
- Джери, фу! - услышал я строгий голос Леонида Ивановича и тотчас увидел Джери. Санитары придерживали его за ноги.
Один из санитаров, тот, что был постарше, сказал:
- Пять лет здесь работаю, а другой такой умной собаки не видал. Право!
Слышавший эти слова военный, что-то ожидавший вместе со всеми, ранее видевший Джери, отозвался:
- Стоит такая собака, стоит…
Но у меня теперь эти похвалы вызывали не столько чувство гордости, сколько щемящее ощущение близкой утраты.
Николай Дмитриевич наказывал (Леонид Иванович куда-то ушел):
- Кормить мягкой пищей. Через пять дней показывать. Первое время, конечно. Но рецидива нужно ждать…
Еще рецидив?! Стоило ли мучить собаку?
Теперь я начал задавать себе и этот вопрос.
Шел Джери домой медленно, тяжело отдирая пристывающие к снегу лапы. Сгорбился. Бока ввалились. Пришел, лег на свое место в прихожей у печки-голландки. Дрожал, видно было, как сильно билось сердце. (Казалось, теперь каждый нервик был на виду.) Устал, слабость, озяб. Мама накрыла его с головой половичком. Он свернулся, уткнув нос в пах, и пыхтел под половиком.
Отлежался, встал и с половиком на спине явился на кухню, где хозяйка готовила обед. (Уморительный вид, половик на голове, как капюшон, но никто не смеялся.) Ел - долго чавкал. Забавно жевался, словно беззубый старичок ("расчамкивал", как выразилась мама), наклонив голову на бок и дергая носом. Потом сморщился и громко чихнул три раза.
Ему давали валерьянку для успокоения нервной системы; кот сходил с ума, требовал - тоже давай валерьянки, бегал, искал ее по всему дому. Все кошки неравнодушны к валерьянке.
Леонид Иванович опять уехал в командировку, и никто не справлялся о Джери. Джери мною спал, блаженствовал, потягиваясь всем своим костлявым телом. Вставал и просил пищи. Мать кормила его, радуясь прежнему аппетиту: поесть Джери был всегда не дурак. И казалось, уже все прошло, что никакая болезнь не грозит больше Джери. Ощущение опасности как-то притупилось, и уже появилось чувство успокоения. Как вдруг болезнь снова напомнила о себе. Опять те же симптомы - рвота и прочее. Что делать? И тут позвонил Леонид Иванович.
- Приехали?
- Приехал. Как Джери?
Ему рассказали. Он сердито сказал:
- Перекормили. Немедленно положите холод. Я потом забегу.
Холод принес облегчение бедному псу. Джери немного расправился и лег на бок, все время прислушиваясь к тому, что происходило внутри.
Леонид Иванович не забежал. Да, в сущности, это было бесполезно. Все ясно - недуг продолжал свою страшную разрушительную работу. Нужно было решать: стоит ли еще продолжать мучения собаки?…
В понедельник, третьего февраля, решение состоялось.