У Джо было только одно желание - чтобы пробил полдень. И когда наконец миновали последние свинцовые мгновения, превратившиеся в годы, он понесся домой и ворвался в дверь. Крик был все тот же - к матери:
- Мама! Мама!
- Бог ты мой, не вышиби дверь! И закрой ее за собой - люди скажут, что ты рос в конюшне. В чем дело?
- Мама, он к нам придет забрать Лесси!
- Да кто?
- Герцог… он придет…
- Герцог? Откуда он знает, что она…
- Не знаю. Но он сегодня утром остановил меня. Он придет к чаю…
- Придет сюда, к нам? Ты уверен?
- Да, он сказал, что придет к чаю. Ох, мама, я тебя очень прошу…
- Оставь, Джо. Не заводи! Я же тебя предупредила!
- Мама, ты должна меня послушать. Ну прошу тебя, прошу!
- Ты слышал? Я сказала, что…
- Нет, мама. Прошу тебя, помоги мне. Ну прошу!
Женщина поглядела на сына и устало, сердито вздохнула. Потом в отчаянии вскинула руки:
- Эх, горе и только! Неужели в этом доме никогда не будет покоя? Никогда?
Она опустилась в свое кресло и уставилась в пол. Мальчик подошел к ней и тронул ее за руку.
- Мама, сделай что-нибудь, - упрашивал мальчик. - Нельзя ли нам спрятать ее? Он будет здесь в пять. Он велел мне сказать отцу, что будет в пять. Ах, мама…
- Нет, Джо. Отец не согласится,…
- А не можешь ты уговорить его? Ну прошу тебя, прошу! Уговори отца не…
- Джо! - гневно крикнула мать. Потом ее голос стал опять спокойно-терпеливым. - Нет, Джо, это бесполезно. Так что брось докучать нам. Дело в том, что твой отец не станет лгать.
Уж настолько я его знаю. Плохо ли ему, хорошо ли, лгать он не будет.
- Так ведь… один только разик, мама.
Женщина печально покачала головой. Она сидела у очага и вглядывалась в огонь, как будто ища в нем желанного покоя. Сын подошел к ней и погладил ее голую по локоть руку:
- Мама, ну прошу тебя. Уговори его. Один только разик. От одной маленькой лжи ему не будет вреда. Я сам все для него сделаю, да, да, все сделаю, право.
Слова теперь быстро сходили с его языка.
- Я все устрою, все сделаю для вас обоих. Когда я вырасту большой, я получу работу. Стану зарабатывать деньги. Я накуплю ему разных вещей… и тебе тоже накуплю вещей. Я куплю вам все, чего вы пожелаете, если только вы… ну прошу тебя, прошу!..
И тут в первый раз за все время своей беды Джо Керраклаф показал себя ребенком, вся его стойкость пропала, и слезы заглушили голос. Мать услышала его рыдания и ласково похлопала его по руке, но она на него не глядела. В колдовском огне она как будто вычитала тайную мудрость и медленно начала говорить.
- Ты так не должен, Джо, - сказала она, и первые эти слова прозвучали мягко. - Ты не должен так сильно желать. Тебе хочется, чтоб Лесси была с тобой, но ты слишком уж сильно этого хочешь. Так нельзя!
Вот тогда она почувствовала, что рука сына задрожала в нетерпении. Голос его зазвенел, высокий и чистый:
- Ты не понимаешь, мать. Ты не понимаешь. Это не я хочу оставить у нас Лесси: это она хочет к нам. Мы ей нужны - страшно нужны. Потому она и пришла, проделала весь этот путь. Мы ей нужны, страшно как нужны.
И вот тогда миссис Керраклаф наконец взглянула на сына. Она увидела его перекошенное лицо и слезы, откровенно катившиеся по щекам. И все же в эту минуту ребячливости он в то же время как будто сразу очень повзрослел. У миссис Керраклаф было такое чувство, точно время сделало скачок и она видит этого мальчика, своего родного сына, в первый раз после многих лет.
Она долго не сводила с него глаз, потом стиснула руки. Ее губы сжались в одну прямую черту.
Она встала.
- Иди же, Джо, поешь. А потом ступай в школу и не волнуйся. Я поговорю с отцом. - Она подняла голову, и голос ее звучал твердо. - Да, я с ним поговорю, все будет так, как надо. Я поговорю с мистером Сэмуелом Керраклафом. Поговорю непременно!
В пять часов пополудни герцог Радлинг, пыхтя и ворча самым злобным образом, вышел из своей машины, остановившейся у маленького домика. А за воротами стоял мальчик, стоял твердо, расставив ноги, как будто преграждал дорогу.
- Ну-ну, мальчик! Ты ему сказал?
- Иди ты прочь! - рьяно крикнул мальчик. - Иди ты прочь! Нет здесь твоей шавки!
Впервые в жизни герцог Радлинг отступил, Он в удивлении глядел на мальчика.
- Ну и ну! Присцилла! Разрази меня гром! - пропыхтел он. - Мальчишка спятил. Он… он просто спятил!
- Нету тут твоей шавки! Прочь отсюда! - твердо сказал мальчик. И в своей решимости, казалось, он заговорил с каким только мог резким местным акцентом.
- Что он говорит? - спросила Присцилла.
- Он говорит, что здесь нет моей собаки. Оглохла ты, Присцилла, разрази меня гром! Меня считают глухим, а я его отлично слышу. Скажи-ка, мальчик, это какой моей шавки тут нет?
Отвечая, герцог тоже заговорил с самым резким йоркширским акцентом, ибо держался обычая всегда так говорить, обращаясь к "простонародью", то есть к обитателям таких вот бревенчатых домиков, чем ввергал в глубокое прискорбие многих членов герцогской семьи.
- А ну, а ну-ка, мальчик, договаривай! Какой такой шавки тут нет?
С этими словами герцог яростно взмахнул палкой и двинулся вперед. Джо Керраклаф отступил на шаг перед страшным стариком, но все еще преграждал ему дорогу.
- Никакой твоей шавки! - крикнул он мужественно.
Но герцог продолжал надвигаться. С отчаянья Джо заговорил быстро-быстро, слова безудержно срывались с языка.
- У нас ее нет. Она не здесь. Здесь ее и быть не может. Никакая собака не могла бы этого сделать. Никакая собака не могла бы пройти столько миль, чтоб вернуться домой. Это не Лесси… это… это другая собака, только похожая на нее. Это не Лесси.
- Уфф, не отдышусь! - пропыхтел герцог. - Не отдышусь!.. Где твой отец, мальчик?
Джо угрюмо замотал головой, Но за его спиной открылась дверь и раздался голос матери:
- Если вы ищете Сэма Керраклафа, так он в сарае - заперся и сидит там чуть ли не с двух часов.
- Что тут наговорил этот мальчик, будто моя собака здесь, у вас?
- Нет, вы ошибаетесь, - твердо сказала женщина.
- Ошибаюсь? Я? - взревел герцог.
- Да. Он не говорил, что ваша шавка здесь. Он сказал, что ее тут нет.
- Разрази меня гром! - выругался герцог. - Не вывертывайте мои слова.
Глаза у него сузились, он сделал шаг вперед.
- Хорошо! Если он сказал, что моей собаки нет, не будете ли вы добры объяснить мне, какой именно из моих собак у вас тут нет. Ну-с, - закончил он с торжеством, - что скажете? Отвечайте!
Джо, не сводивший с матери глаз, видел, как она глотнула воздух и повела вокруг взором, как будто искала помощи. Она плотно сжала губы. Герцог стоял и ждал ответа, сердито поглядывая из-под косматых своих бровей. Затем миссис Керраклаф сделала глубокий вздох, собираясь заговорить. Но ее ответ, заключал ли он правду или ложь, так и не был произнесен. Потому что все услышали лязг натягиваемой за дверью цепочки, и голос Сэма Керраклафа отчетливо сказал:
- Даю слово, что это единственная собака, какая есть в нашем доме. Так вот, скажи мне, похожа она хоть на одну собаку, какую ты можешь назвать своей?
Джо раскрыл было рот для последнего крика протеста, но, когда его взгляд упал на собаку рядом с отцом, крик замер. Мальчик смотрел во все глаза.
Вот стоит его отец, Сэм Керраклаф, страстный любитель колли, а при нем, у ноги, - собака, подобную которой, верно, никто на свете не видал до сей поры и уж никак не пожелал бы увидеть впредь. Собака послушно сидела у левой его ноги, как могла бы сидеть какая-нибудь вполне благовоспитанная колли, как обычно сидела и Лесси. Но эта собака… ее и в мыслях-то смешно было поставить рядом с Лесси.
Если у Лесси был стройный аристократический склад головы, то у этой собаки голова была угловатая и неуклюжая. Если уши у Лесси грациозно стояли, как два близнеца, оба одинаково пригнутые вперед, то у этой собаки одно ухо было вывернуто и свисало, а другое, как у немецкой овчарки, стояло торчком - такие уши, что от одного их вида любого ценителя колли бросило бы в озноб!
Мало того. Там, где шерсть у Лесси отливала в изысканную чернь собольего меха, у этого неподобного пса были безобразные черные пятна, точно от ваксы, а где у Лесси пенился широкой волной сверкающий белый фартук, там у этого пса висели какие-то землисто-бесцветные космы, не то сивые, не то белесые. Лесси имела четыре белые лапы, а у этого только одна была белая, две другие - грязно-бурые, а четвертая - почти что черная. У Лесси был пышный хвост, грациозно продолжавший плавную линию спины, а у этого пса хвост выглядел каким-то нелепым придатком.
И все-таки Джо Керраклаф, едва глянув на собаку при отце, сразу все сообразил. Мальчик знал, что если иной искусник умеет так ловко "подменить" собаку, что плохие стати станут выглядеть у нее превосходными, то он может и наоборот - выставить превосходные стати дурными, особенно если этот человек - его отец, один из самых сведущих собачников на весь Западный Йоркшир.
В тот же миг он понял и смысл отцовских слов. Между собачниками, как между лошадниками: сказанное слово связывает, как контракт, и если оно дано, ни один настоящий собачник даже не попробует взять его назад.
И вот, зная это, его отец надумал, как ему вывернуться, не поступившись честью. Он не солгал. Он ничего не отрицал. Он только спросил:
"Скажи, похож этот пес хоть на одну собаку, какую ты можешь назвать своей?"
И пусть только герцог скажет:
"Нет, это не моя собака", и кончено: она уже больше не его.
И вот мальчик, его мать и его отец уставились на старика и ждали, затаив дыхание, пока он продолжал разглядывать собаку.
Но и герцог Радлинг тоже кое-что знал - он много чего знал. И он не ответил сразу же. Вместо того он медленно вышел вперед, при каждом шаге со стуком опираясь на свою толстую палку. И ни на секунду не спускал глаз с собаки. Медленно, точно во сне, он стал на колени, и его рука сделала лишь одно осторожное движение. Она приподняла переднюю лапу собаки и чуть повернула ее. Так он стоял на коленях подле колли, всматриваясь глазами, такими же понимающими, как у любого йоркширца. И эти глаза не глядели попусту на закрученное ухо, на бесформенные пятна, на угловатую голову. Зато они пристально глядели на нижнюю сторону лапы, рассматривая пять ее черных подушечек, пересеченных вдоль и поперек полузажившими рубцами там, где их раздирали шипы, где их ранили камни.
Затем герцог поднял голову, но долго еще стоял на коленях и смотрел в пространство, пока те все ждали. Когда он встал наконец, он начал, уже не прибегая к йоркширскому говору, а так, как мог бы обратиться джентльмен к джентльмену.
- Сэм Керраклаф, - сказал он, - эта собака не моя. Скажу от души и по чести, она никогда не была моей. Нет! Ни одной секунды она не была моей!
Он повернулся и зашагал назад по дорожке, притопывая своею палкой и бормоча:
- Клянусь душой! Я бы нипочем не поверил! Клянусь душой! Четыреста миль! Нипочем бы я не поверил.
Когда он дошел до калитки, внучка дернула его за рукав.
- А зачем мы сюда приехали? - шепнула она. - Вы помните?
Герцог как будто очнулся от сна и сразу пришел в себя - стал таким, каким был исстари.
- Не шепчи! Что такое? А, да, конечно. Тебе незачем мне напоминать, я не забыл!
Он обернулся и закричал громовым голосом:
- Керраклаф! Керраклаф! Где вы там, разрази меня гром! Куда это вы спрятались?
- Я еще здесь, сэр.
- А, да. Да. Конечно. Вы работаете?
- Да, сейчас… работаю, - сказал отец Джо. Лучшего ответа он не нашел.
- Так вы работаете… н-да, работаете. Ну, а место? Есть у вас место? - запыхтел герцог.
- Дело так обстоит… - начал Керраклаф.
Пока он нащупывал нужные слова, миссис Керраклаф пришла ему на помощь, как поступила бы каждая хорошая хозяйка в Йоркшире - да и чуть ли не в каждом уголке на белом свете.
- Мой Сэм, собственно, еще не работает, но у него в виду три-четыре места. Он пока что, так сказать, присматривается. Но… еще ни тут, ни там никому не сказал окончательно ни "да", ни "нет".
- Тогда пусть он лучше скажет "нет", да поскорей! - рявкнул герцог. - Мне нужен кто-нибудь на мою псарню. И я думаю, Керраклаф… - Он перевел глаза на собаку, все еще сидевшую у пяты этого человека. - Я думаю, вы кое-что - и даже очень много - смыслите в собаках. Так что так. Заметано.
- Нет, погодите, - сказал Керраклаф. - Видите ли, мне бы не хотелось думать, что вот я навлек на парня неприятность, а потом занял его место. Понимаете, мистер Хайнз ничего не мог поделать…
- Хайнз! - фыркнул герцог. - Хайнз?! Совершенный остолоп. Мне пришлось выгнать его взашей. Он не отличал собаку от куцей кобылы. Мне бы следовало знать заранее, что ни один лондонец никогда не сможет так управляться с собаками, чтобы йоркширцу это пришлось по нраву. Нет, на этой работе мне нужны вы, и никто другой. Все!
- Нет, это не все, - вмешалась миссис Керраклаф.
- Что еще?
- А то, что какая будет на этой должности плата?
Герцог выпятил губы:
- Сколько вы хотите, Керраклаф?
- Семь фунтов в неделю, и ни пенни меньше, - выпалила миссис Керраклаф, прежде чем ее супруг успел хотя бы дух перевести перед ответом.
Но герцог был тоже йоркширец, а это значит, что он сам себя запрезирал бы, если бы упустил случай показать свою, что называется, "практичность" там, где дело идет о деньгах.
- Пять. - рявкнул он. - И ни пенни больше.
- Шесть фунтов десять шиллингов, - спустила цену миссис Керраклаф.
- Шесть ровно, - осторожно предложил герцог.
- Сговорились! - сказала миссис Керраклаф так быстро, как сокол падает на добычу.
Оба сияли, довольные собой. Миссис Керраклаф с радостью согласилась бы на любое место для мужа, хотя бы на три фунта в неделю, а герцог видел, что получает к своим собакам человека, которому нет цены.
- Итак, вопрос улажен, - сказал герцог.
- Почти что, - сказала женщина. - Я, конечно, имею такие виды… - Она любила смаковать изящные, как ей казалось, обороты речи, а потому она повторила: - … Я имею такие виды, что нам еще отведут домик в имении.
- Вы изрядно дорожитесь, сударыня, - сказал, нахмурившись, герцог. - Но домик вы получите… на одном условии. - Он повысил голос и прорычал: - На том условии, что, пока вы живете на моей земле, вы не допустите в мои владения это жалкое посмешище над колли - толстолобое, вислоухое, хвост кренделем… да. Что вы на это скажете?
Он ждал, фыркая и усмехаясь про себя от счастья, покуда Сэм Керраклаф мялся и горбился в смущении. Но тут радостно вмешался с ответом мальчик:
- Ох, нет, сэр. Она большую половину дня будет ждать меня у школы. А кроме того, через день-другой мы приведем ее в такой вид, что вы ее и не узнаете.
- В этом я не сомневаюсь, - буркнул герцог, затопав к своей машине. - Не сомневаюсь, что вы отлично сумеете это сделать. Гм!.. Да, я бы нипочем…
Позже, уже в машине, девочка тесно прижалась к старику.
- Но-но, не ерзай, - вскинулся он. - Не выношу, когда ерзают!
- Дедушка, - сказала она. - Вы добрый… я про то, как вы с их собакой…
Старик откашлялся.
- Вздор! - проревел он. - Вздор! Когда ты вырастешь большая, ты поймешь, что я то, что люди называют "бесчувственный, расчетливый йоркширец". Три года назад я поклялся, что эта собака будет моей. И вот я ее получил.
Он медленно покачал головой.
- Только чтоб ее получить, мне пришлось купить и ее хозяина… Ну и хорошо! Это, пожалуй, не худшая половина сделки.
Глаза двадцать вторая
ВСЕ, КАК В СТАРОЕ ВРЕМЯ
Когда юный Джо Керраклаф сказал, что через несколько дней его собаку будет не узнать, он был прав или не прав, смотря по тому, как, по-вашему, должна была выглядеть его собака.
Разумеется, если бы вы стали искать вислоухое, с задранным хвостом страшилище, которому его отец придал, этот неприглядный вид в нехитрой попытке, не преступив строгих правил чести, сберечь собаку для сына, то вы бы никак не узнали ее. Но если бы вы стали искать ту гордую, полную грации колли с изящной узкой мордой, которая была известна всей округе как Лесси Сэма Керраклафа, вы ее нашли бы.
Она была тут, на месте, и за несколько недель благодаря умелому уходу и правильной кормежке постепенно расцвела в ту собаку, какой была когда-то. Угловатость и втянутые бока исчезли, чему несомненно помогли годы должной заботы, в свое время создавшие крепкий склад. Снова пышная шерсть переливала из черни в белизну, красивая на заглядение! Осталось только легкое прихрамывание - память о пуле, задевшей бедро. Мышцу стянуло, и, сколько Сэм Керраклаф ни старался, сколько ни колдовал, он со всеми своими секретами никак не мог окончательно это исцелить.
Все же он исправил и этот изъян - он массировал собаке больное бедро и втирал в него всякие мази, покуда прихрамывание не стало совсем легким: только опытный собаковод приметил бы, что собака чуть-чуть припадает на ту ногу при медленной ходьбе. В глазах хоть какого любителя, кроме самого опытного собаковода, Лесси была бы прекраснейшим созданием природы - безукоризненной колли.
И каждый будний день, без пяти четыре, лавочники Гринол-Бриджа выглядывали, как бывало, на улицу, видели горделиво идущую по тротуару собаку и приговаривали: "Можно ставить по ней часы". И всегда несколькими минутами позже Джо Керраклаф выбегал из школы и здоровался со своей собакой, и они счастливые вместе шли домой.
Все же, когда Джо пообещал герцогу, что собака всегда будет ждать его у школы, он и тут оказался не прав. Потому что настала пора, когда Лесси больше не показывалась у школьных ворот. Но, как ни странно, мальчика, по-видимому, это не тревожило. Он, казалось, когда шел домой один, был совершенно счастлив каким-то тайным счастьем.
В один из таких дней, когда он шел, посвистывая, по усыпанной гравием дорожке в имении герцога, он вновь увидел ту девочку.
Джо почему-то стало ее жалко. Она не выглядела плотненькой и крепкокостой, как обычно выглядели девочки в поселке.
- Здравствуйте! - сказал он.
- Здравствуйте! - ответила она.
Больше как будто нечего было добавить, но он все стоял.
- Я была в отъезде, в школе, - сказала она.
- Вот как?
- Да. А сейчас у нас каникулы.
Он думал, взвешивая ее слова.
- У нас каникулы начнутся только на той неделе, - объявил он.
Опять они оба помолчали, потом она сказала:
- Как Лесси?
Джо заулыбался радостной своей улыбкой. Он поглядел вокруг, как будто проверяя, не подслушивает ли кто.
- Вы можете зайти и посмотреть, - сказал он, как бы оказывая особую милость.
Он пошел впереди по дорожке и привел Присциллу к домику, где вдоль белого забора росли высокие мальвы всех цветов. Он открыл дверь.
- Мама, - сказал он, - я хочу ей показать.
- Что ж, заходите, барышня, - сказала миссис Керраклаф и, оправив на себе фартук, смахнула воображаемые крошки с белой скатерти на столе, накрытом к чаю.