- О рогах, - сердито бросает она.
- О каких таких еще рогах?
- Ну, какие у тебя могут быть рога? - пренебрежительно фыркает она. - Только те, которые я тебе наставляю… якобы.
- Ну, что ты, милая! - пытаюсь я успокоить ее. - Как это такое могло придти тебе в голову?! Я ведь не эти рога имел в виду.
- А какие?
Я опять отвожу глаза от телевизора. Я скромно потупил взгляд и тихо, без пафоса сказал:
- Ну, те самые… на которых, помнишь, я до стенокардии иногда домой приходил.
Лицо супруги светлеет. Конечно, она это прекрасно помнит, и уж она тут совершенно ни при чем!
* * *
Когда мы все четверо, наши собаки и их хозяева, в очередной раз сошлись на поляне, Гелия первым делом спросила:
- Ну, как охота?
И улыбнулась. Ехидно так. Она все еще сомневалась в моих способностях. Ну да бог с ней. Главное, что не злопамятная. Улыбается. И у меня рот - до ушей.
- Охота что надо! - охотно отвечаю. - Лося вот прошлый раз завалил.
И грудь- вперед! А краешком глаз на пса своего смотрю.
Его хвост так и ходит ходуном. Бесспорно, и собаке скучно одной на поляне. Даже Эльде мы рады. А может, Раде?… А может, Даре? А черт их знает! Кобель есть кобель. Какая ему разница. Одним словом, сукин сын - и ничего другого тут не добавишь! Ну и она тоже хороша! Так и стелется перед ним. О, мир животных инстинктов!
- Вы его убили? - доходит до моего сознания вопрос Гелии.
Загляделся на собачью эротику, размечтался…
Я опять- грудь вперед, и не без хвастовства воскликнул:
- А то как же!
- Какой вы все-таки жестокий.
- Опять двадцать пять! - я насмешливо качаю головой. - Не более жестокий, чем все остальные.
Она не спорит. Значит, соглашается. И смирившись с убийством лесного гиганта, спрашивает:
- А как же вы тащили его из леса?
- До чего ж вы темная! - развлекаюсь я. - У вас нет никакого представления о современной охоте на лосей.
Она не обижается. Она делает такую забавную мордочку и так жеманно пожимает плечиками, словно говорит: ну, где уж мне до вас.
А я думаю, что ей и до моей супруги далеко. Плечики у нее совсем худенькие, как у девочки. И, может быть, еще рано требовать от нее, чтобы она разбиралась во всем на уровне повидавшей жизнь и умудренной житейским опытом взрослой женщины.
- Лосиная охота… - начинаю разъяснять я, - это такая охота,…
В общем, это такая охота, которая не любит дураков. На лосиной охоте нельзя терять голову и нужен верный глаз и твердая рука.
- А я думала, на охоту только пьянствовать ездят, - тихо замечает она.
- Откуда у вас такие мысли?
- Муж у меня был охотником.
Информация интересная и неожиданная. Я удавлен.
- А вы уже замужем успели побывать?
- А то как же? - почему-то надменно смотрит она на меня и, сощурив рыжие глаза, добавляет. - Только недолго.
- Год, два? - пытаюсь уточнить я.
- Еще чего не хватало! Всего месяц.
Любопытство подсказывает очередной вопрос:
- Еще раз счастье не пытали?
Она брезгливо морщится. Реакция ее на очередное замужество куда уж как ясна, но она еще поясняет:
- Одним разом сыта по горло. Не дай бог, опять попадется охотник до чужих баб.
Теперь мне понятно, почему у нее собака. Без мужа хорошо, да одной плохо.
* * *
Больше на зверя я не ходил. По требованию жены, всю оставшуюся жизнь решил посвятить птичкам. Да и Кир - пес легавый, запрограммирован на птичек, надо было только натаскать его, говоря по-простому, научить охотиться.
Никто не любит учиться. По себе это знаю. И как приходится маяться с нерадивыми учениками, тоже представляю. С моим слабым здоровьем и расшатанной нервной системой за такое дело просто нельзя браться. Нужен был солидный отдых перед этим делом.
Когда я поделился своими мыслями с женой, она тут же принялась ворчать:
- Вечно, как весна приходит, тебе надо куда-нибудь смотаться!
- Не куда-нибудь, - спокойно растолковываю я ей, а на юг. - Конкретное место. На юг всех и всегда тянет. И с билетами туда - вечная проблема.
Она пытается оттянуть это мероприятие.
- Поедешь осенью! - решительно говорит. - Осенью там все фрукты. Они как ничто благотворно действуют на твое здоровье!
- Фруктов осенью и у нас - завались! Они такие же, как и на юге, а может быть, даже и дешевле. И потом, кто меня на осеннюю охоту настраивает? Разве не ты требуешь, чтобы я оправдывал ружье, и таскал тебе уточек по осени?!
Но жена осталась глуха к моим доводам.
А солнце апрельское с каждым днем поднималось выше. В Сочи на футбольных полях уже травка зеленела. По телевизору сам видел.
Загрустил я… Жена заметила мою грусть и махнула на меня рукой.
Я сразу воспрянул духом. Но радость свою затаил. И деньги брал из ее рук, не глядя ей в глаза, чтобы она случайно в моих глазах какую-нибудь смешинку не заметила. Хотя веселиться особенно было нечему. С деньгами она расстается очень тяжело. Старался только ради перестраховки. И она тоже, наверное, только ради перестраховки дала мне тощую пачку мелких купюр. Побоялась, что деньги будут оттопыривать карман. По ее мнению, оттопыренный карман привлекает не только карманников. С таким карманом, опять-таки по ее мнению, я запросто мог стать разносчиком иммунодефицита. А к дефициту у нее с детства было болезненное отношение.
В общем, я и не смеялся, но и спорить не стал. Времени на дискуссии не оставалось. Я погладил Кирюшу и сказал ему:
- Слушайся хозяйку. До моего возвращения постарайся не очень проявлять свой интеллект, чтобы понапрасну вам тут не скандалить. А как только встанет трава, я вернусь и начну учить тебя охотиться.
- А когда трава встанет? - живо поинтересовалась супруга.
- Э… Э… - замялся я. - Точно не скажу. Все будет зависеть от погоды!
* * *
В приморском городе меня поселили в одной комнате с двумя мужиками. Комната оказалась тесной и душной. Мужики подошли к окну и распахнули его.
За окном был вечер. И еще было море. И между морем и окном стояла цистерна с вином.
- Не то, что у нас, - задумчиво сказал один из квартирантов, - Совсем другой коленкор!
- Да, - охотно согласился с ним второй. - Пьянящий воздух свободы!
Они посмотрели друг на друга и одновременно воскликнули:
- Благодать! Не пора ли нам поддать? - и грубо уставились на меня.
- Я пас, - запротестовал я. - У меня стенокардия!
Они выпили вдвоем, и вдвоем тут же исчезли.
Через пару дней один из них появился. Вид у него был жалкий и из глаз капали слезы. Он сел на свою койку и уронил голову на грудь.
- Как это гадко! - в отчаянии прошептал он. - У меня такая жена!
Чистенькая, светленькая, ну прямо - ангелочек!
Я поспешил утешить его:
- Стоит ли из-за этого переживать! У меня, скажу я вам по секрету, тоже есть жена - и не совсем ангел. Но я же ведь так не отчаиваюсь! Мужайтесь!
- Мне не на что мужаться, - простонал он. - Эта чувырла размалеванная оставила меня совсем без денег.
- Моя тоже не очень щедрая. Но это не повод, чтобы так отчаиваться. Я готов помочь вам в беде…
- Мне нужно пять рублей на телеграмму домой.
Я дал ему пятерку, и он благодарно зашептал мне в ухо:
- Как хорошо, что у вас стенокардия! Вы даже не представляете, какое это счастье.
Он ушел растроганный, а через мгновение появился второй квартирант. Вид у него был такой же растрепанный и помятый, как у первого. Он тоже сел на свою койку и уронил голову на грудь, Я, не мешкая, полез в карман. А он произнес упавшим голосом;
- Кажется, меня наградили…
Этому, похоже, финансовая помощь была не нужна. Я вынул руку из кармана и холодно заметил:
- Нынче награды не в цене.
- У этой награды слишком большая цена, - прошептал он.
- Ах, вот как! - обрадовался я за него. - Так, выходит, вы все эти два дня обмывали ее?
Он хмуро посмотрел на меня:
- Вы, случайно, не идиот?
- Ну, что вы! У меня все дома! Это я вот от рук отбился, один оказался на этом благодатном курорте.
- Ах, да! Я забыл. У вас - стенокардия!… - простонал он и заплакал.
Я не стал мешать ему и на цыпочках вышел на улицу.
Я по-новому посмотрел на южный город и увидел, что в нем все мужики пялят глаза на чужих баб. И это было оправдано. Все-таки весна. Море… тихих страстей. Тихий океан скрытых от любопытного взгляда страстей. И главное - свобода!
А чего только не способен натворить расконвоированный человек.
Но у меня у самого настроение было какое-то ненаучное. Я не находил себе места и слонялся но чужому городу совершенно бесцельно. И на женщин смотрел только на тех, которые шли вместе с собаками. Меня привлекали не сами женщины, а их четвероногие друзья.
Вскоре я понял, что тоскую по своему Киру, и на четвертый день не выдержал - пошел звонить домой.
- Как там Кирюша? - без обиняков спросил я у жены.
- А чего это ты вдруг о нем вспомнил?
- Заскучал, - откровенно признаюсь.
- По одной собаке или и по мне тоже?
- По двум, и по тебе тоже.
- Врешь ты все! Деньги потребовались, вот и звонишь!
Меня всегда злит, что она очень хорошо знает, когда я вру и что мне нужно. Но ведь по собаке-то я в самом деле скучаю.
- Не вру! - кричу что есть мочи в трубку.
Но она уже оседлала своего конька.
- А где твои деньги? - пропустив мое заверение мимо ушей, кричит она.
- Что за вопрос! - возмущаюсь я. - Раз я на юге, то и деньги мои на юге! Но было бы неплохо, если бы ты прислала еще чуток… на обратную дорогу.
- Пришлю, когда трава встанет!
- Здесь она уже встала! - ору я в отчаянии.
Последовало долгое молчание. Я думал, она прикидывает в уме, какую сумму выслать, и, зная, как трудно дается ей такая арифметика, терпеливо ждал. Но у нее, оказывается, на уме было совсем другое.
- Ты давай возвращайся домой! - неожиданно требует она. - Хватит придуриваться! Пес твой уже третьи сутки ничего не ест.
- Скучает, значит… - озадаченно проговорил я. - Вот если бы и ты так скучала… ужас сколько денег мы наэкономили бы!
- Хватит болтать, здесь каждое слово больших денег стоит. Вот на чем экономь, и, чтобы первым же рейсом, домой. Так, и деньги целее будут, и пес живой останется.
Вот когда до меня дошло, что человек - раб своей собаки. Тут уж о своем собственном здоровье думать не приходится, когда вот так на психику давят.
- Ладно. - пробормотал я. - Раз такое дело - лечу и…
Падать не хотелось. Мой пес действительно мог умереть с тоски. Они, эти сукины дети, несмотря на всю их агрессивность, чрезвычайно преданы и, кроме хозяина, никого не любят.
* * *
Наконец-то я сижу не за общепитовским столом, а за своим, кухонным. А какие котлеты! Божественный аромат. Ничего общего не имеющий со столовым. А размеры… Какие размеры! А чем берут котлеты, если не своей величиной! Я обжираюсь! И вспоминаю картину…
Она запомнилась мне еще с детства. Голодный оборванец уписывает что-то большое, вроде калача, а мать смотрит на него с умилением, и по картине видать, думы у нее невеселые. Сама есть хочет, да калач-то всего один.
Вот так же в точности смотрела моя жена на Кирюшу. В порядке исключения он сидел на кухне рядом со мной. Истосковался по мне, и уж я разрешил ему такую вольность. Хозяйка, не сводя с него глаз, скармливала ему из рук котлетину, а он не сводил с меня глаз и торопливо заглатывал куски, не пережевывая. Он явно спешил съесть не только то, что ему давали, но еще и то, что лежало на моей тарелке. Его рыжие глаза завистливо поблескивали, и до супруги наконец дошел смысл этого жадного собачьего взгляда.
- Надо же, - зарокотала она добродушно. - Ведь жизнь отдаст за хозяина, не колеблясь! А как дело доходит до еды, так все его благородство улетучивается. Собака - и нрав собачий!
- Это ты зря на него наговариваешь, - возражаю я мягко, продолжая уписывать котлетину. - Благородство в нем есть. Да еще какое?
Некоторым людям, особенно женщинам, не мешало бы у него поучиться.
- Это ты к чему? - насторожилась жена.
- К его благородству, - невинно говорю я и уже без всякого вдохновения ковыряю вилкой оставшийся кусок. - Вот, к примеру, гуляем мы с ним по улице, он находит кость… сахарную. Ну, ты же знаешь, что это самая любимая его кость.
Хозяйка согласно кивает головой.
- Ну, так вот, - продолжаю я, - без скандала он такую кость никогда не отдает. Сколько шуму обычно из-за нее устраивает. И рычит по-страшному, и лает по-зверски…
- Это он может, - поддакивает жена.
- И вот, несмотря на все это, он может быть и благородным…
- Каким же образом?
- А вот каким! Уж если он отдаст кость мне, то больше никогда не вспомнит о том, что отдал.
- К чему это ты клонишь? - опять насторожилась она.
Я молчу и все свое внимание сосредотачиваю на еде. Я и так уже сказал достаточно много.
- Это ты к тому говоришь, - взволнованно восклицает супруга, - чтобы я не требовала от тебя отчет!
Я еще ниже наклоняюсь над тарелкой. А она, жена, конечно, а не тарелка, начинает набирать обороты.
- Если пес не понимает цены котлетам и деньгам, то ты должен знать их цену. У тебя же, наверное, более высокий интеллект, чем у твоего друга.
И она омрачает всю радость нашей встречи одним-единственным вопросом:
- Где деньги, которые я тебе давала?
Ах, как это гадко! Зачем люди придумали деньги и в дополнение к ним еще и супружескую жизнь, которая, естественно, невозможна без денег?!
- На юге остались, - виновато бормочу я. - Не таскать же их взад-вперед с собой.
- Не черт и носил тебя туда! - кричит она гневно, и ее глаза сверкают, как у Кирши, когда я отнимаю у него кость.
- Откуда я мог знать, что там все так дорого… Там теперь одни девки только дешевые.
- С этим дураком невозможно нормально разговаривать! При чем тут девки, когда мы речь ведем о деньгах!
- Совершенно ни при чем, - охотно соглашаюсь я. - Потому ни с чем и приехал.
- А другие мужья без подарка не возвращаются!
И ушла со слезами на глазах.
Мы остались вдвоем на кухне. Милый пес Кирша с превеликим удовольствием доедает свое лакомство, и плевать ему на грубую выходку хозяйки. А у меня пропал аппетит. А как спешил! Как спешил долететь. И деньги-то у нее я на подарок для нее же просил, а не для того, чтобы чем-нибудь одарить по прибытии. А приехал ни с чем и, оказывается, только собаке и нужен, да и то потому, что пес мой не знает цены деньгам, но умеет, как и всякая собака, бескорыстно любить вкусные домашние котлеты.
* * *
Я смотрю на Гелию с восхищением. Она видит, что я смотрю на нее, но еще пока что не видит моего восхищения. Между нами пока что еще большое расстояние. Но мы с Киршей идем на сближение. Мы только что вышли на улицу, которая ведет к поляне для выгула собак, и вышагиваем степенно и важно. И как знать, может быть, Гелия ждет меня и ждет не первый день. А я, мерзавец, пока готовил себя к занятиям с Кирюшей, ни разу о ней не вспомнил. А вот теперь думаю: зачем это наши дурни так далеко ездят в поисках приключений на свою задницу? Приключений хватит и дома, надо только завести собаку.
Я уже ничуть не жалею, что вместе с перелетными птицами вернулся домой. Да, конечно, если действовать с умом, то и дома можно не скучать. Вон она какая новгородская красавица! И стоит одна-одинешенька. И ничего не стоит. Все у нее бесплатно. А как глаза щурит! И за это тоже платить не надо… деньгами.
Я не спеша, стараясь не уронить своего достоинства, подхожу к одинокой женщине, которой ужасно одиноко уже и со своей собакой.
Ах, весна благотворно действует не только на мужчин!
- Что-то долго не было видно вас? - говорит она мне.
Я вижу в ее глазах грусть. Ах, если бы знать, по ком грустит это одинокое чудо природы!? Я слышу в ее голосе обиду… и не сомневаюсь: она обижается на меня, на мое невнимание к ней.
- На юг ездил, - небрежно говорю я, с нежностью глядя в чистенькое, беленькое, совсем еще девчоночье личико.
Она вскидывает вверх черно-рыжие брови. Она их не красит и правильно делает. Они у нее и без того красивые. А на юге все девки - размалеванные.
- Не люблю юг! - произносит она задумчиво, видно, что-то вспоминая из своих южных приключений. - Там все какое-то дешевое.
- Наоборот! - весело возражаю я. - Там все страшно дорогое, особенно - награды дорого даются.
Она не спорит. Она только загадочно улыбается. Какая все-таки очаровательная женщина, эта Гелия. И кажется, мы начинаем понимать друг друга.
Мне почему-то стало неловко смотреть ей глаза. Беспричинное и странное смущение. В моем-то возрасте. Я перевожу взгляд на собак… Они всецело поглощены собой. Им никто не мешает. Они чувствуют себя совершенно свободно везде и даже при своих хозяевах. Такая вот у них собачья натура. И только на поводке они теряют свое собачье чувство свободы.
А у нас, кажется, намечаются, как сейчас говорят, точки соприкосновения… Ах, побольше бы этих точек! Соприкоснуться бы всем телом. Тьфу, какая мерзость приходит на ум.