Письма с отказами мне не нравились. А кому бы понравились? Но я не отчаивалась: впереди была целая жизнь, я была намерена посвятить ее писательскому делу – и точка. (В моей семье живут долго, даже очень – одной моей бабушке стукнуло сто два года! – поэтому я решила, что в двадцать с небольшим рановато впадать в панику из-за упущенного времени.) А раз так, издатели могли отказывать мне, сколько душеньке угодно: я не собиралась сдаваться. Получая очередной отказ, я позволяла своему самолюбию громко заявить тому, кто поставил под письмом свою подпись: "Думаете, испугали? Учтите, те люди, которые заставят меня отказаться от своей цели, еще не родились, а до тех пор я собираюсь стоять на своем!"
После чего я выкидывала письмо и возвращалась к работе.
Письма-отказы стали для меня чем-то вроде вселенских масштабов теннисного матча: кто-то присылал мне отказ, а я отбивала его через сетку и в тот же день посылала новую заявку. Рассуждала я примерно так: раз мне нанесли удар, надо его сразу же отбить – пусть летит куда-то в космос.
Ничего другого мне не оставалось, потому что некому было пойти и забрать оттуда мои рассказы. У меня не было адвоката, агента, покровителя, не было связей и знакомств. (Я не только не была знакома ни с кем из издательского мира, у меня вообще почти не было знакомых, имеющих работу.) Я понимала, что никто не постучит однажды в дверь моей квартирки со словами: "Мы знаем, что здесь живет очень талантливая молодая писательница, и хотим помочь ей". Нет, мне предстояло заявить о себе самой, и я это делала. Непрестанно. Помню, как у меня возникло ясное ощущение, что я никогда их не переборю, этих безликих, безымянных стражей тех ворот, которые я без устали атаковала. Они ни за что мне не сдадутся. Никогда не впустят меня внутрь. Ничего у меня не получится.
Неважно, решила я.
Я все равно не сдамся только из-за того, что "ничего не получается". Дело было не в том. Наградой не могло и не должно было стать признание извне – я это знала. Наградой должна была стать радость от самого процесса работы и от моего личного понимания, что я выбрала правильный путь и в этом мое призвание. Если когда-то мне повезет настолько, что за работу еще и заплатят, это отлично, но пока деньги можно зарабатывать и по-другому. Есть масса разных способов обеспечить себе безбедное существование, я испробовала некоторые из них, и неплохо справлялась.
Я была счастлива. Никому не известная, практически никто – но счастлива.
Я копила деньги, потом путешествовала и писала заметки. Ездила в Мексику, к пирамидам, и писала заметки. Каталась на автобусе по пригородам Нью-Джерси и писала заметки. Я отправилась в Восточную Европу и писала заметки. Ходила на вечеринки и писала заметки. Поехала в Вайоминг, устроилась на ранчо поварихой и писала заметки.
В двадцать с чем-то я собрала нескольких друзей, которые тоже хотели стать писателями, и мы создали свою мастерскую. По причинам, которые теряются в глубине истории, мы называли себя "Толстые дети". Это была лучшая в мире литературная мастерская – во всяком случае, в наших глазах. Мы тщательно отбирали участников, присматривались друг к другу, чтобы не подпустить зануд и хамов, которые так часто наведываются в разные мастерские с явной целью разрушать чьи-нибудь мечты. Мы напоминали друг другу о сроках (написания работ) и вдохновляли друг друга на то, чтобы отправить новый опус издателю. Мы узнавали друг друга по голосу, познакомились с привычками и помогали друг другу работать, преодолевая наши специфические привычные препятствия. Мы ели пиццу и много смеялись.
Мастерская "Толстые дети" была очень эффективной, вдохновляющей и веселой. Это было безопасное место, где не страшно было заниматься творчеством, признаваться в слабостях и экспериментировать, и все там было абсолютно и совершенно бесплатно. (Не считая пиццы, да-да, конечно. Но бросьте придираться! Ведь вы же видите, к чему я веду, так? Ребята, вы можете сделать такое сами!)
В разговор вступает Вернер Херцог
У меня есть друг в Италии, независимый кинорежиссер. Много лет назад – тогда он еще был голодным молодым парнем – он написал письмо своему кумиру, великому немецкому режиссеру Вернеру Херцогу. Мой друг излил в письме свою душу, жаловался Херцогу, как неудачно складывается его карьера, как его фильмы никому не нравятся, как трудно стало снимать кино в этом равнодушном мире, где никому ни до чего нет дела, где все так дорого, где никто не хочет спонсировать искусство, где вкусы общества так вульгарны и подчинены коммерции…
Однако если мой приятель искал сочувствия, то обратился не по адресу. (И вообще я ума не приложу, как можно было из всех людей выбрать именно Вернера Херцога, чтобы поплакаться ему в жилетку.) Одним словом, Херцог написал моему другу длинный ответ, жесткий и вызывающий, где говорил примерно следующее:
"Хватит ныть. Этот мир не виноват в том, что ты решил стать художником. В обязанности этого мира не входит наслаждаться фильмами, которые ты снимаешь, и уж точно этот мир не должен оплачивать твои мечты. Никто об этом и слушать не захочет. Если нужна кинокамера, укради ее, только перестань хлюпать носом и принимайся за работу".
(Слушайте, а ведь до меня только что дошло – в этой истории Вернер Херцог сыграл роль моей мамы. Какая прелесть!)
Мой друг вставил письмо в рамочку и повесил у себя над столом – так и следовало сделать. Потому что, хотя отповедь Херцога похожа на нагоняй, нагоняем вовсе она не была. Это была помощь в освобождении. На мой взгляд, это настоящее проявление любви и гуманизма – напомнить людям, что они сами на что-то способны и не стоит им ждать поблажек от мира, что люди не так слабы и зависимы, как им, возможно, кажется.
Такие напоминания могут показаться резкими, и часто мы не хотим их слушать, но на повестке здесь стоит вопрос элементарного самоуважения. Есть что-то величественное в том, чтобы помочь кому-то шагнуть наконец вперед и обрести самоуважение, особенно если впереди человека ждет что-то новое и прекрасное.
Ну а то письмо?
Оно стало для моего друга письменным допуском.
Получив которое, он снова начал заниматься своим делом.
Хитрость
Так что да, вот в чем хитрость: бросайте жаловаться.
Доверьтесь в этом мне. И Вернеру Херцогу доверьтесь тоже.
Есть множество веских причин, по которым просто необходимо перестать жаловаться и ныть, если, конечно, вы заинтересованы в том, чтобы жить более творческой жизнью.
Первая причина: жалобы – это безумно скучно. Все художники жалуются, всем давно уже в зубах навязло их нытье. (Если судить по громкости жалоб, исходящих от представителей творческих профессий, можно подумать, что злой диктатор приговорил этих людей к их занятиям – бывает трудно поверить, что это их призвание и они избрали этот удел по доброй воле.)
Причина вторая: конечно, творить и создавать невероятно трудно. Если бы это не было так трудно, этим занимались бы все кому не лень и в творчестве не было бы ничего особенного и интересного.
Причина третья: по большому счету никто толком не слушает жалобы другого, потому что каждый из нас слишком сосредоточен на собственной священной войне, так что, по сути, жаловаться – это все равно что говорить с кирпичной стеной.
Четвертая и самая важная: вы отпугиваете вдохновение. Каждый раз, как вы вслух посетуете на то, как трудно и утомительно заниматься творчеством, вдохновение делает еще шажок назад, потому что оно обижено. Так и вижу, как вдохновение поднимает руки со словами: "Ну что ж, приятель, извини! Не думало, что мое присутствие – такая головная боль. Пойду-ка лучше туда, где мне будут рады".
Мне приходилось испытывать это на себе каждый раз, как я начинала жаловаться. Я чувствовала, как из-за моей жалости к себе вдохновение хлопает дверью, и комната внезапно кажется холодной и пустой. В таких случаях еще в молодости я делала вот что: начинала рассказывать себе на все лады, какое наслаждение я получаю от работы. Я рассказывала, что буквально каждый аспект творческого процесса для меня удовольствие – муки и восторги, успехи и падения, радость и разочарование, и периоды застоя, и повседневная рутина, и ошибки, и растерянность, и полная глупость всего этого.
Я даже отваживалась произносить все это вслух.
Я говорила Вселенной (и любому, кто мог услышать), что решила заниматься творчеством не ради того, чтобы спасать мир, не чтобы выразить протест, не чтобы прославиться или стать классиком, не для того, чтобы бросить вызов системе, не чтобы вывести на чистую воду мерзавцев, не чтобы доказать родным, что я на что-то гожусь, даже не ради глубокого целительного эмоционального катарсиса, а просто потому, что мне это нравится.
Поэтому попробуйте произнести: я получаю удовольствие, делая что-то творческое.
А когда скажете, убедитесь, что для вас это действительно так.
Начнем с того, что это будет поражать людей. Я уверена, что всем сердцем любить свое дело – это самая провокационная позиция, какая только может быть в наше время у творческого человека. Это буквально взрыв какой-то, потому что сейчас мало кто отваживается даже упоминать о радости творчества из страха, что его не будут принимать всерьез как художника. А вы скажите. Окажитесь чудаком, который осмеливается получать удовольствие.
Но самое лучшее в этом вот что: когда вы признаетесь, что ловите кайф от своей работы, вдохновение снова к вам приблизится. Оно, вдохновение, с благодарностью будет слушать эти слова, вылетающие из ваших уст, потому что вдохновение, как и все мы, ценит, когда его ценят. Вдохновение отметит и оценит вашу радость, воодушевление и преданность и в награду станет присылать вам идеи.
Идей будет больше, чем вам удастся использовать.
Столько идей, что хватит жизней на десять.
Распределение по рангам
Кто-то недавно сказал мне: "Вы утверждаете, будто любой человек может заниматься творчеством, но разве нет разницы между людьми талантливыми и просто способными? Конечно, мы все можем что-то такое изобразить, но только единицы могут стать великими, верно?"
Я не знаю.
Честно говоря, ребята, меня это вообще не колышет.
Я даже не хочу морочить себе голову размышлениями на тему о разнице между высоким и низким искусством. Если кто-то начнет обсуждать со мной академические критерии различения истинных мастеров и простых ремесленников, я засну, упав лицом в тарелку. Честно, мне в жизни не хотелось объявить, что этого человека ждет будущее великого художника, а вот тот только зря тратит время.
Откуда мне знать? Откуда кому бы то ни было знать? Все это невероятно субъективно, не говоря уже о том, что в этом отношении жизнь слишком много раз меня удивляла. С одной стороны, я знавала просто блестящих людей, которые никогда не создали ничего, при всех их талантах. С другой стороны, бывали и случаи, когда я самонадеянно пренебрегала теми, кто впоследствии поражал меня значимостью и красотой своих произведений. Все это навсегда отбило у меня охоту судить о чьем-то творческом потенциале и опрометчиво отметать кого-то.
Умоляю вас, не переживайте из-за ярлыков, хорошо? Все это только придавит вас, отяготит тревожными мыслями, а для того, чтобы вы могли и дальше творить, вы должны сохранять легкость, необремененность. Можете считать себя блестящим талантом или полным неудачником, только продолжайте делать то, к чему испытываете склонность, и все. Предоставьте окружающим определять ваш ранг, вешать ярлыки и расставлять по полочкам. А уж они непременно подвергнут вас этой процедуре, потому что людям это очень нравится. Собственно говоря, распределение по рангам необходимо некоторым людям для того, чтобы они могли почувствовать, что навели в хаосе бытия хоть какое-то подобие успокоительного порядка.
Так что, имейте в виду, будут и вас расставлять по всевозможным полочкам. Вас могут назвать гением или мошенником и аферистом, любителем или самозванцем, выскочкой или вышедшим в тираж, дилетантом или аутсайдером, а может быть, восходящей звездой или мастером, придающим новые смыслы уже существующему.
О вас могут говорить лестные вещи или обливать презрением. Могут называть каким-то жалким беллетристом, каким-то иллюстратором детских книжечек, каким-то коммерческим фотографом или актером какого-то самодеятельного театра, всего-навсего музыкантом-любителем, обычным ремесленником, обычной домашней хозяйкой у плиты или всего-навсего пейзажистом – кем угодно.
Это не имеет вообще никакого значения. Пусть люди выносят свои суждения, не мешайте им. Больше того, не мешайте людям восторгаться собственными суждениями, точно так же, как вы или я восторгаемся своими. Но ни за что не позволяйте внушить себе, что вы нуждаетесь в чьем-то мнении, чьем-то одобрении (или даже чьем-то понимании), чтобы делать свое дело. И всегда помните, что людские суждения о вас совершенно не ваше дело.
Напомню, что сказал по этому поводу У. К. Филдс: "Дело не в том, как вас называют, а в том, что вы отвечаете".
Вообще-то, даже и отвечать не надо.
Просто продолжайте делать то, что делаете.
Кривые зеркала
Однажды я написала книгу, которая – так уж вышло – стала настоящим бестселлером, и несколько лет я как будто жила в комнате смеха с кривыми зеркалами.
Можете мне поверить, я никогда не планировала написать бестселлер. Если бы я собралась писать такой бестселлер, то не знала бы, с какого бока взяться за дело. (Замечу в скобках: у меня опубликовано шесть книг – все они писались с равной долей усердия и вдохновения, – но пять из них определенно бестселлерами не являются.)
Когда я писала "Есть, молиться, любить", у меня и в мыслях не было, что я тружусь над главным или самым значительным произведением в моей жизни. Знала я только, что мне несвойственно было писать что-то настолько личное, и поэтому предполагала, что меня могут осыпать насмешками за такую ужасную откровенность. Но я все же дописала эту книгу, потому что мне, по личным причинам, это было необходимо, а еще из любопытства, потому что хотела проверить, сумею ли я адекватно перенести свои переживания на бумагу. Могло ли мне прийти в голову, что мои собственные мысли и чувства могут так удивительно пересечься с мыслями и чувствами множества других людей?
Расскажу вам, насколько я ни о чем не догадывалась, когда работала над той книгой. Во время поездки, описанной в "Есть, молиться, любить", я влюбилась в бразильца по имени Фелипе, за которого сейчас вышла замуж, и в какой-то момент – в разгар нашего романа – спросила, не против ли он, если я опишу его в своих воспоминаниях. Он ответил: "Ну, не знаю. А чем я рискую?"
Я ответила: "Да ничем. Уверяю тебя, мои книги никто не читает".
Дело кончилось тем, что книгу прочитали больше двенадцати миллионов человек.
И потому, что ее читали многие, и потому, что очень многие ее не приняли, в какой-то момент "Есть, молиться, любить" перестала быть просто книгой, а стала чем-то иным – гигантским экраном, на который проецируются сильнейшие эмоции миллионов. Эти эмоции варьировались от абсолютной ненависти до слепого преклонения. Я получала письма, где говорилось: "Вы отвратительны мне во всех проявлениях", и другие, где говорилось: "Ваша книга стала для меня библией".
Только представьте, что на основании всех этих реакций я попыталась бы всерьез определить, чего я стою. Я и пытаться не стала. И только по этой единственной причине "Есть, молиться, любить" не встала у меня поперек дороги и не помешала мне писать и дальше – благодаря моему глубочайшему убеждению, что результат моей работы имеет ко мне очень мало отношения. Я могу отвечать только за то, чтобы собственно сделать работу. И это уже очень серьезная нагрузка. Увольте меня от всяких других нагрузок – например, от того, чтобы выяснять, кто что думает о моей работе, после того, как она покинула мой письменный стол.
Еще я поняла вот что: необоснованно и несерьезно ожидать, что если мне позволено поднять голос и выразить себя, то у других людей такого права нет. Если мне разрешили поделиться тем, что у меня за душой, то и мои критики с полным основанием могут сделать то же самое. Все по-честному. Уж если вы осмелились создать что-то и представить свое произведение вниманию публики, так будьте готовы к тому, что оно может вызвать реакцию. Таково естественное течение жизни: извечные вдох и выдох – действие и ответная реакция. Но вы не несете за эту реакцию никакой ответственности, даже если она окажется вызывающе причудливой и странной.
Однажды, например, женщина подошла ко мне подписать книгу "Есть, молиться, любить" и сказала: "Ваша книга изменила мою жизнь. Вы вдохновили меня на развод с мужем-насильником, и теперь я свободна. А все благодаря одному эпизоду в вашей книге, где вы описываете, как добились, что к вашему бывшему мужу применили защитное предписание, потому что не могли больше терпеть насилие".
Защитный ордер? Насилие?
Такого никогда не было! Ни в моей книге, ни в моей настоящей жизни! Невозможно даже вычитать такой сюжет между строк, настолько он далек от реальности. Но, как я догадываюсь, женщина подсознательно вставила эту историю – ее собственную – в мои воспоминания, потому что это было ей крайне необходимо. (Возможно, ей было легче это пережить, считая, что всплеск решимости и готовности к сопротивлению исходил от меня, а не от нее самой.) Однако, какими бы ни были ее мотивы, та женщина вплела себя в мой рассказ, а мой настоящий сюжет по ходу стерла. Выглядит более чем странно, но я признаю, что она имела полное право так поступить. Признаю, что у этой женщины есть Богом данное право неверно прочитывать мою книгу, если ей так хочется. Если на то пошло, как только книга попала к ней в руки, она стала принадлежать ей, уже не мне.
Распознать и признать этот неопровержимый факт, что реакция вам не принадлежит, только так можно не сойти с ума, занимаясь творчеством. Если людям нравится то, что вы создаете, восторг. Если люди игнорируют то, что вы создаете, очень жалко. Если люди неправильно понимают то, что вы создаете, плюньте и не переживайте. А что, если люди яростно ненавидят то, что вы создаете? Если нападают на вас, брызжа ядовитой слюной, подвергая сомнению ваш ум, пороча ваши мотивы, полоща в грязи ваше доброе имя?
Просто мило улыбнитесь в ответ и предложите – любезно, насколько сможете, – им самим заняться искусством и создать, черт возьми, что-нибудь свое.
А затем упрямо продолжайте заниматься своим делом.
Мы были просто маленькой группой
Потому что в конечном итоге на самом-то деле все это не так уж важно.
Потому что в конечном итоге это не просто творчество.
Или как однажды Джон Леннон сказал о "Битлах": "Мы были просто маленькой группой!"
Прошу, не поймите меня превратно, я прекрасно отношусь к творчеству. (И конечно, боготворю "Битлз".) Я посвятила всю свою жизнь творческим исканиям и потратила ох как много времени, убеждая и вдохновляя других заняться этим, потому что я уверена, что творческая жизнь – самая изумительная, какая только может быть.