– Играть. Иначе как играя с нынешним миром не справиться. Ты будешь играть в сыщика, ты вообразишь себя разведчиком в тылу врага, инопланетным агентом, ты придумаешь себе задание и будешь его выполнять. Суть твоего задания, суть любого внедрения – изучать окружающих тебя людей, интересоваться ими, строить умозаключения…
– Это вы мне, что ли, такое задание даете?
– Я?! Вот насмешил! Ты что, никогда не слышал максимы: "Человеческий разум – это орудие, с помощью которого Вселенная познает саму себя"? Так что считай это заданием Вселенной. Придешь через два месяца, расскажешь.
* * *
Через два месяца Велимир не пришел. Но где-то в электронных сумерках раздобыл мой е-мейл и прислал к Новому году поздравительную открытку с припиской: "Выхожу на связь, докладываю: внедрение проходит нормально. Вселенная как будто довольна. Спасибо. Велимир".
На стороне подростка
– Мы с мужем развелись, когда Павлику было восемь лет. Конечно, он всё помнит. Да и вообще он больше на отца похож, чем на меня…
– Причина развода?
– Муж пил. Еще до женитьбы злоупотреблял, но я, знаете, как многие молодые дуры, думала: семья, любовь, ребенок, все такое… Исправится, я ему помогу… И он первые года три действительно в основном держался, надо отдать должное. Изредка уходил в запой, но старался, чтобы не дома. А вот потом – понеслось.
– В пьяном виде он был агрессивным?
– Сначала не очень, приходил, спать ложился, и всё. А потом постепенно, когда его собственная жизнь от пьянки стала рушиться, начал обвинять во всем меня…
– Вы пытались что-то сделать?
– Всё перепробовали. Из запоев выводили, лечили. Кодировали, зашивали. Он все равно срывался, водка уже была главней всего. Павлик от скандалов запирался в ванной. Когда муж в первый раз поднял на меня руку, я сразу сказала: всё! Но развелись мы только через полгода. А разъехались – и вовсе через полтора. Теперь я виню себя за это и спрашиваю: я что, еще на что-то надеялась? И у меня нет ответа…
– Вы больше не выходили замуж?
– Нет. Был один человек, умный и ласковый, но он тоже мог выпить, и я подумала: а вдруг это вправду со мной что-то не так, как бывший муж говорил, – никто же точно не знает; и вот он тоже сопьется окончательно, зачем же рисковать… Да и Павлик того мужчину не особо привечал, у него тогда как раз трудный возраст только начинался…
– И теперь…
– Теперь Павлику четырнадцать, скоро пятнадцать будет. Он учится в гимназии, в девятом классе.
– Как учится?
– Да ни шатко ни валко. Себя не перенапрягает, но если где-то грозит двойка – мигом сам и с учительницей договорится, и выучит, и меня попросит помочь. И исправит, где нужно.
– Разумный мальчик.
– Да, голова у него хорошая, это все учителя признают.
– Стало быть, вы обратились ко мне не по поводу его учебы?
– Нет. Мне неловко говорить… Дело в том, что на той неделе, вечером, Павлик попросил у меня денег на какое-то их развлечение, его друзья шли куда-то – кафе, или клуб, или еще что-то, я даже толком не поняла. Довольно большую сумму попросил. Я сказала, что у меня столько нет и вообще уже поздно. Он сказал: "Все идут, что же я им скажу?" "Скажи правду", – предложила я. И тогда он заорал: "Знаешь, в чем правда?! В том, что ты сука и стерва! А я все равно уйду!" И побежал в коридор – одеваться. Я попыталась его остановить. Он меня оттолкнул так, что я стукнулась о стену.
Ночевать он не пришел и телефон выключил. Я уже хотела в милицию звонить, а потом все-таки решилась и в три часа ночи позвонила его однокласснику Мише. Тот (хороший мальчик!) меня успокоил и сказал, что они все были в клубе (деньги Павлику одолжили), а потом Паша пошел к Ване ночевать. Я, естественно, спать не могла и все думала: как же так получилось? И что мне теперь делать? Позвонила по телефону анонимной психологической помощи для подростков и их родителей, реклама по телевизору была, я номер записала… Там мне сказали, что я всегда должна быть на стороне своего сына, принять его. Что у него трудный возраст, а в гимназии учатся дети обеспеченных родителей. Что он от этого переживает и еще помнит скандалы, которые были у нас с отцом. И это на нем отразилось, хотя он в этом и не виноват, а если я буду давить, он вообще может дойти до самоубийства… В общем, я поняла, что во всем виновата сама, но вот что конкретно делать? Как это на практике-то в нашем случае – быть на его стороне? Вот я и пришла у вас спросить…
– А чем закончился тот эпизод, о котором вы мне рассказали?
– Да ничем. После школы и кружка (он на дополнительный английский ходит) он пришел как ни в чем не бывало и спросил поесть. "Только я рис, говорит, не хочу, хочу мяса…"
– А вы?
– Я ему сказала о своих чувствах (мне так по телефону посоветовали): мол, Павлик, я очень волновалась, я чуть с ума не сошла… А он: "Да не ври ты! Я же знаю, что Мишка меня тебе заложил… А вообще-то будешь знать в следующий раз".
* * *
Вот этот недавний случай из моей практики сподвиг меня наконец-то обсудить с читателями тему, которая давно меня интересует.
В своей колонке я рассказываю много историй, в которых участвуют подростки. Все они очень разные. Некоторые истории вызывают много откликов, некоторые – практически не вызывают (решение проблемы очевидно? Или она неактуальна?). Но вот какую закономерность я наблюдаю уже несколько лет: почти всегда и почти все комментирующие в своих высказываниях находятся на стороне подростка. Тонко и творчески объясняются мотивации самых странных и сомнительных с этической точки зрения поступков подростков (и даже молодых взрослых – были у меня и такие материалы); звучат очень серьезные обвинения и нелестные определения в адрес их родителей и воспитателей. Они-де всегда виноваты, подросток – всегда жертва.
Только однажды я, не удержавшись, выступила против этого очевидного тренда (кажется, моя заметка называлась "Помилосердствуйте, господа!"). Если судить по многолетним комментам к моим материалам, то всем абсолютно очевидно следующее: подростков надо понимать и принимать, их нельзя ни к чему принуждать силой, говорить с ними надо очень тонко и осторожно (они очень ранимы), если с ними что-то не так, то всегда виноваты родители и/или учителя.
Но ведь равно очевидно, что реальность – мнения взрослых людей и их поступки по отношению к конкретным подросткам – устроена совершенно иначе.
Вот какие гипотезы приходят мне в голову по этому поводу.
1 вариант.
На сайте "Сноб" собрались уникальные люди, всегда и во всем действительно находящиеся на стороне подростка и так поступающие в своей реальной жизни.
2 вариант.
Анализируя чужую жизнь, люди говорят о теории, которую разделяют: "Надо "принимать подростка"". Другое дело, что на практике это не всегда выходит. Но всем нужно пытаться.
3 вариант.
Что бы там ни говорили в теории, но подростка в нашей культуре никто не считает полноценным человеком, реально отвечающим за свои слова и поступки. Если с ним что-то происходит или он что-то делает, то в этом всегда виноват кто-то другой (обычно семья).
4 вариант (он же вопрошание к читателям).
Все были подростками. Но ведь многие являются и родителями тоже. Почему же, читая мои истории, все легко разделяют чувства героя-подростка и как бы идентифицируют себя с ним, но в то же время отказываются разделять чувства родителей?
Может быть, это так пишу? Или собственные подростковые раны читателей болят больше, чем родительские? Или все просто автоматически встают "за слабого", которым принято считать именно ребенка, подростка?
* * *
Павлик был кудряв и симпатичен, почти смазлив. Он охотно рассказал мне, как мать ограничивает его подростковую свободу и как ему стыдно перед друзьями за ограниченные финансовые возможности семьи. Сообщил, что у них в гимназии тоже есть психолог, кандидат наук.
– Если тебе мало денег на развлечения, пойди и заработай, – сказала я ему. – С 14 лет у нас на работу берут даже официально, через молодежную биржу труда. Ты умеешь организовывать исправление двоек – сумеешь и это. А с матерью ты поступил, как мелкий трусливый гаденыш. Еще нет никого, кому в этом мире ты был бы так же нужен, как ей, – ты пока не заслужил этого своими делами, своим творчеством или своей любовью. А материнская любовь достается детенышу бесплатно, по праву законов природы. Но ты уже вырос. И должен понимать: тебя как человека характеризует то, как ты ведешь себя по отношению к чувствам матери. Сила, слабость, великодушие, понимание, садизм, глупость, ум, достоинство, честь… Какие пункты выберем, чтобы описать твое поведение в этой истории? Можешь не отвечать… Главное, что будут еще ситуации, и все зависит только от тебя.
Она зашла ко мне спустя где-то месяц.
– Спасибо вам, – сказала она. – Я не знаю, о чем вы с Павликом говорили, он мне ничего не рассказал, но он, вы знаете, после этого разговора как-то притих. Даже сказал, что хочет устроиться работать, правда, пока это только слова…
– Притих? Ну вот и вы притихните, – посоветовала я. – Каждый одновременно – и на своей стороне, и на стороне другого (кто вообще придумал эти стороны разводить?!). Глядишь, и проскочите "трудный возраст".
Найти прием
В своих новеллках я много пишу о детях, о чувствах, о понимании и непонимании в семье, о том, как трудно бывает докопаться, что, собственно, в семье происходит. Но мало – о методах и приемах. Касательно методов это легко объяснимо: в основном я работаю в режиме психологической консультации и всякие классические методики, типа свободных ассоциаций, "горячего стула", психодрамы или даже арт-терапии, использую редко. Хотя когда-то им и училась. Но вот приемы приходится изобретать часто и иногда прямо по ходу дела. К классической психологии и психотерапии это отношения не имеет, но срабатывает иногда удивительно точно. Хотите сами попробовать? Давно уже у нас не было "психологических загадок". Сегодня я расскажу две реальные и на первый взгляд совершенно разные истории жизни двух женщин. И сразу скажу: это истории со счастливым концом – обеим женщинам помог один и тот же очень простой прием (не имеющий отношения к психологической классике). Попробуйте догадаться, что именно решило их проблемы. Удачи!
История первая
– Мне было 13 лет, когда в ужасной автокатастрофе, в которую мы попали всей семьей, погибли моя мать, отец и младший брат. Удивительно, но я сама тогда не только выжила, но и практически не пострадала, отделавшись несколькими царапинами и трещиной в запястье. Потом я жила у бабушки с дедушкой с материнской стороны. Они были добры ко мне, почти никогда ни за что не ругали, за глаза бабушка называла меня "наша сиротка". В школе меня тоже все жалели, первые два года после несчастья явно завышали оценки. При такой позиции взрослых я могла бы распуститься, спекулировать своим несчастьем, связаться с дурной компанией и т. д., но вместо этого я прилежно училась, успешно поступила в институт, потом в аспирантуру, самостоятельно нашла хорошую работу… Но вот друзей после гибели родных у меня, по сути, никогда не было. В школе я не понимала почему – ведь я не была ни злой, ни глупой, хорошо училась, никогда никого не предавала… На выпускном вечере я спросила об этом у подвыпившей одноклассницы, которая была моей подругой в начальной школе. Она ответила: "Да ты сама нормальная, но с тобой долго невозможно, ты как будто свою погибшую семью таскаешь с собой в сумке, а кому это надо?"
В институте я посещала психолога. Он тоже сразу сказал, что я не прожила ту давнюю травму, мне надо ее прожить и идти дальше. Я стала проживать под его руководством, много плакала, похудела на 12 кг, мама и брат снились мне каждую ночь, разговаривали со мной. Днем не могла заниматься, все думала о них, о том, как бы сложилась наша, моя жизнь, если бы они не погибли. Потом психолог сказал, что нужно уже прекращать думать, но я не могла – они для меня опять стали как живые, я по ночам звала маму. Потом разрезала себе вены, но не до конца, испугалась. Тогда дедушка запретил мне к этому психологу ходить, и я понемногу успокоилась. И все равно у меня было ощущение, что я живу как бы не своей жизнью или не в полную силу. Ну, так, в общем, и было: я работала в хорошей фирме, делала карьеру, но у меня не было друзей и подруг. Личная жизнь тоже не складывалась – я была довольно привлекательна внешне, молодые люди начинали со мной встречаться, но вскоре отношения почему-то сходили на нет. Сказать, что я сильно пыталась их удержать, тоже нельзя…
Я стала сама ходить к психоаналитику и многое поняла. Какие сложные отношения у меня были с отцом и как это на меня влияло. И что, если бы я тогда реально разбилась, была в больнице, на грани жизни и смерти, мне сейчас было бы легче. И то, что родители всегда любили брата больше, чем меня. Но он действительно был ярче и интереснее – всегда смеялся, имел много друзей, талантливо рисовал, сочинял песни. Если бы в той катастрофе погибла я, а он выжил, было бы, наверное, лучше. Он, в отличие от меня, сумел бы создать семью, родить детей, продолжить наш род, родителям (где бы их души сейчас ни находились) это было бы приятно… Я сама понимала, что такие мысли – это тупик, но что еще делать, не знала. Одна коллега, много старше и много умнее меня, однажды вызвала меня на разговор и по его результатам сказала: "Ты живешь не с людьми, а с покойниками. Прекрати немедленно!"
Но как прекратить? Это ведь единственная жизнь, которая у меня есть. Я перестала ходить к психоаналитику, пыталась все забыть, ездила в командировки, занималась спортом, вступала в отношения с мужчинами и даже один раз – с женщиной, но внутри меня от этого мало что изменилось. Наверное, я еще могла бы родить ребенка, но это кажется мне безнравственным, потому что я никому не желаю такой матери – женщины, много лет живущей с покойниками, с которыми она никакими усилиями не может расстаться…
История вторая
– Понимаю, что так нельзя, что сама все разваливаю и сама же от этого страдаю, но сделать ничего не могу. Помогите, пожалуйста! Я ведь отлично всё вижу: у всех свои проблемы, нельзя на них зацикливаться, от этого любой рехнется. Да я уже и рехнулась почти! Никогда в церковь не ходила, а тут пошла, разнюнилась, чуть священнику рясу слезами не замочила. Он сказал: "Да, это за грехи нам, но Бог милостив, надо молиться, поститься, причащаться – станет легче. Всех прощать, не сквернословить, не роптать, смириться"… Я воодушевилась, даже материться и вправду перестала, но муж сказал, что, если я надену платок и стану святошей, вот тут он точно уйдет… А куда я без него? Мне и так снится, что он по улице уходит – ночь, фонарь горит, а я ему вслед из окна смотрю. А иногда он почему-то на лошади уезжает, и копыта так по мостовой цокают: цок, цок, цок… Вот вы знаете, к чему лошади снятся? Какие у меня проблемы? Так мы ж с Ванькой к вам приходили с полгода назад, не помните? Слабоумный он у меня, Ванька-то, в спецшколе учится, в четвертом классе, тогда ни с того ни с сего вдруг драться начал, вот я к вам и пришла. Сейчас полегче стало, да, отец, как вы и велели, стал его с собой на рыбалку брать, мы с ним гулять, в торговые центры ходим. Ну, люди на Ваньку пялятся, конечно, по нему слабоумие-то его заметно. Да я уж привыкла. Мне главное, чтобы муж не ушел – вы ж сами знаете, из семей, где ребенок больной и точно не поправится, мужики чаще всего уходят, я в Интернете читала, да и сама знаю. Я-то волнуюсь, его спрашиваю, а он говорит: "Ты еще спроси, спроси раз сто – тут я вас и брошу". Но я и сама вижу: подумывает, надоело ему, да я и сама себе надоела. А что делать? Мама у меня с онкологией, когда получше, когда похуже. Операцию сделали, врач сказал: "Сердце у нее здоровое, настраивайтесь, организм будет долго бороться". Ну, я переживаю, конечно. Мама же капризная стала от болезни. Так вот я, когда плохое подумаю, потом виню себя: как ты могла, дрянь эдакая, матери смерти желать?! И сестра у меня, погодка (другие-то, бывает, в детстве дерутся, делят всё, а мы с ней всегда были не разлей вода), так вот у нее теперь муж-алкаш – как чемодан без ручки: и нести тяжело, и бросить жалко. Всё она его лечит да спасает, а он то ей руки целует, то в морду даст. Это жизнь? Я за сестру, бывает, пла́чу, а бывает, и думаю: "Что ж она все с ним возится и с матерью мне совсем не помогает, у меня ж Ванька еще"… А потом опять себя виню: у меня-то хоть и несчастья, но все мирно и понятно, а у нее каждый день как на бой. И так жалко сестру становится, просто вот – поверите ли – кусок в горло не лезет. Спать не могу, есть не могу, всё переживаю: то за мать, то за Ваньку, то за нас с мужем, то за сестру…
Сестра моя говорит совсем не то, что поп: "Да плюнь ты, говорит, жизнь одна, у всех свои заморочки, живи, как будто все нормально, развлекайся". Я попробовала, но тоже не могу – что ж я за человек такой, как же я тут развлекаюсь, когда… Неправильно это, я понимаю, но как посмотрю на мать, она там спокойненько носок Ваньке вяжет, а я сразу думаю: "Вот, она умрет скоро". Или на Ваньку взгляну, подумаю, какая его дальше-то жизнь ждет, – и опять слезы… И про мужа тоже. Он хороший мужик, за что же ему моя семейка? Ушел бы, жил нормально, но ведь и я без него одна с двумя детьми и больной матерью пропаду… А тут мне и старшая дочь сказала: "Мама, с тобой невозможно стало, на тебя посмотришь, поговоришь, и сразу настроение портится"… Скажите вот, что же мне теперь с собой сделать? Разве удавиться? Да только кому с этого толк будет?
* * *
Как можно помочь этим женщинам? (напоминаю: один прием для обоих случаев).