Все мы, "совки" бывшие, воспитанные в коммунистическом аскетизме, если и привыкли получать удовольствие, то не иначе как оглядываясь по сторонам: а что скажут соседи, а партия? Сладко спать и вкусно есть возбранялось, когда вся страна, напрягая все свои силы, противостояла враждебному окружения капитализма.
"На зарплату не пошикуешь", - говорил наш вполне сознательный народ, когда очередного советского коррупционера отправляли в тюрягу за фарцу или за то, что колбасу домой палками таскал. С теми же, "кто у нас порой честно жить не хочет", вести нам надо было "незримый бой, так назначено судьбой…" и так далее. Что толкало людей нарушать закон? Погоня за удовольствиями. По крайней мере многие "совки" всерьез так думали.
Приехавший из Иссык-Куля седовласый доморощенный философ Саша так мне разъяснил значение слова "удовольствие". Он противопоставлял это слово другому - "удовлетворение".
Саша, отчаянно жестикулируя, говорил так: "Существует словесная связка "острое удовольствие", а вот "острое удовлетворение" - не скажешь. Вспомним Брежнева, который, поздравляя народ с Новым годом, говорил: "Испытывая глубокое удовлетворение, я должен отметить, что советский народ в этом году добился…" Брежнев же не говорил: "Испытывая глубокое удовольствие…" Его бы могли неправильно понять - что он наркоман".
И в самом деле, теперь я понимаю - Саша был прав: "удовольствие", тем более острое, не имеет никакого отношения к "удовлетворению", тем более глубокому.
Чем удовольствие отличается от удовлетворения
И в самом деле, если, абстрагируясь от прозы жизни, задаться вопросом: чем же все-таки удовольствие отличается от удовлетворения?
"Философ" Саша пояснил мне это так: "Мы получаем удовольствие от вкусной еды, от прочитанной книги, от секса, наконец. А вот удовлетворение у нас рождается во глубине нашей души, от жизни нашей. Если нет удовлетворения - хоть под поезд, как Анна Каренина".
"А может человек получать острое удовольствие от наркотиков?" - спрашиваю я доморощенного философа.
"Может! Подсаживается он на это. Может подсаживаться на что угодно - это вопрос правильного воспитания, поскольку детей никто сейчас особо не воспитывает в аскетизме, то они в раннем возрасте получают удовольствие от чего только можно: нюхают, к примеру, клей. Удовольствие сомнительное, но тоже кайф. Дети вообще по своей природе экспериментаторы. Экспериментируют они и с удовольствиями".
Я говорю Саше-философу: "Однако проблема возникла не вчера и не сегодня. Можно, наступив на горло своим чувствам, отказаться от удовольствий, посчитав их проделками дьявола, и уйти в монастырь. Можно избрать иной путь - "начать воспитывать свои и чужие чувства"".
"Вот-вот, - радостно подхватывает он. - В принципе этим самым у нас в стране советской и занимались: свои и чужие чувства воспитывали. Однако на деле чувства не воспитывали, а просто отказывались от них как от ненужного буржуазного пережитка - старого хлама, наследия проклятого прошлого. Такие "правильные" люди, как правило, и болеют чаще. Понятное дело почему - на поверку они совсем не правильные, а зомбированные. Хочется собаке Павлова кусочек мясца, а нет - экспериментаторы все не дают, держат у собаки перед носом, ждут пока нужное количество слюны выделится. То же самое и с нами проделывали. Хочешь сладко спать и вкусно есть - стань сначала "настоящим человеком". А зачем "настоящему человеку" такие излишества? Он забудется сном, поглотает вонючую жижу и опять за свое - работать, работать, работать и все на благо Советской Родины".
"Но подожди, - говорю я Саше, - я уже понял, что такое удовольствие и с чем его едят. Ты мне объясни другое - что такое "удовлетворение глубокое", которым Брежнев, по твоим словам удовлетворялся?"
"Удовлетворение - это и не чувство вовсе, а состояние души. Когда нет удовлетворения от жизни, то ты можешь человека развлекать всячески. Можешь вывалить ему гору всяких удовольствий. А ему все как не в коня корм. Он будет делать вид, что получает наслаждение от удовольствий всяческих. А у самого будут кошки в душе скрести".
"Откуда ты это знаешь? На собственном опыте обжегся?" - это я так, для проформы, Саше возражаю, а сам, конечно, понимаю, что прав философ.
Саша же чувствует, что я внутренне соглашаюсь, и распускает хвост: "Когда же у тебя удовлетворение в душе, тебе никакие трудности нипочем. Плевать тебе на них с высокой колокольни. Тебе и удовольствий не надо. Когда в душе цветут цветы, тогда и жизнь иная".
Империя чувств на караваевской кухне
Но вернемся к Караваеву и его системе. Думается, Караваев и в самом деле получал "глубокое удовлетворение" от того, что испытывал себя и мог переломить патовую ситуацию в свою пользу. И в самом деле, в душе Караваева, наверное, пели райские птицы, когда он, встретившись с трудностями, преодолевал их. А может Караваев и вовсе не замечал этих трудностей, как святой подвижник. Кто теперь скажет?
Но Караваев вовсе не чурался удовольствий и жизненных благ. По крайней мере не отвергал их сразу как стойкий коммунист. Помнится, чтобы вытащить одного художника-наркомана он долго выспрашивал у него, лежащего в полубессознательном состоянии на полу в своей мастерской, что он любит больше всего на свете. И добился-таки ответа: французский фруктовый шоколад с коньяком и апельсины. Караваев срочно послал одного своего ученика, второго, чтобы они во чтобы то ни стало достали ему плитку фруктового французского шоколада с коньяком и апельсины. Был тогда не сезон, да и вообще в стране нашей поди достань деликатес, когда надо. Когда же принесли ему искомое, он при помощи этих фетишей вытащил нашего наркомана. Дал ему сначала понюхать шоколад, потом разломил его и дал попробовать, и жизнь вернулась в тело художника. Прожил художник-наркоман много лет после этого. Талантливый мужик был. Много разных картин нарисовал; и скульптор был талантливый. Однако осталось у него нечто эмоциональное и несдержанное в душе. Как мог справлялся он с этим, уже сам после смерти Караваева. Да вот совсем недавно угодил под машину. Выбежал ни с того ни с сего на пустую проезжую часть и, надо же, под единственный грузовик попал, невесть откуда взявшийся. Шофер увидел, что сбил человека, и дал газу. Провалялся художник у обочины часа два. Мимо машины проезжали, объезжали, но никто не остановился. Помер на дороге художник… Шофера грузовика потом уж нашли.
Караваев уделял большое значение и тому, как выглядит пища, какой она имеет вкус и запах. Караваевская кухня была не похожа ни на что. Кто хоть раз отведал его блюда, приготовленные по его рецептам, а лучше - приготовленные им самим, свидетельствовал, что ничего подобного он не едал. Караваев словно играл со вкусом, умело обыгрывая вкусовые комбинации. Откуда у него такое умение? Вкус порой получался совершенно неземной. Я думаю, что и при помощи своих необычных блюд он вытащил с того света не одного человека.
Пробовали ли вы варенье из огурцов? "Огурцы - совершенно неземные: когда их выудишь из банки, они словно персики, когда их пробуешь, то невольно закрываются глаза и хочется мурлыкать", - сказала одна девушка, впервые попробовав это караваевское лакомство.
А пробовали ли вы варенье из апельсинов с корицей и другими специями? Я думаю, стоит попробовать. Но где взять рецепт? Примерный рецепт можно восстановить, но точный скрыт под спудом времени, и до него так же тяжело добраться, как до секрета "верескового меда". Коронное блюдо Караваева - это компот из фруктов, заправленный расщепленным молоком, изюмом, орехами, финиковым повидлом и специями. Это густое лакомство можно намазывать на караваевские бездрожжевые хлебцы и на золотых блюдах подавать в лучших ресторанах Европы.
Караваев выпекал овсяное печенье, которое, я думаю, не едал ни один монарх. На газовой плите, на кухне у Караваева, стояли два крупных красных кирпича. Они, нагреваясь, давали "ровное" тепло, которое воспринимала особая чугунная сковородка. Караваев заливал прогретые овсяные хлопья особым сладким соусом. И, дождавшись пока стечет лишняя влага, бросал эту массу на сковородку, зачерпывая большой деревянной ложкой. Закрывал крышкой, и через семь минут печенье начинало слабо "постанывать" под крышкой и по всей кухне разливался ни с чем несравнимый пряный аромат гвоздики, кардамона, аниса и печеного хлеба. Печенье водружалось на изысканное блюдо и подавалось к столу. Гости удивленно таращили на него глаза, руки сами тянулись к неизвестному лакомству, рот открывался, не подчиняясь воле хозяина, и язык ощущал ни с чем несравнимое блаженство. Гости съедали все до последней крошки. После этого присутствующие, как по команде, устремляли свои огненно-сладострастные взоры в сторону сковородки и кирпичей и настойчиво просили, требовали, молили о добавке. Можно понять генерала, впервые отведавшего геркулесовой каши у Караваева и воскликнувшего, что она достойна Нобелевской премии!
О тех, кто подхватил "знамя" Караваева
Некоторые караваевцы изощрялись, особенно женщины. Они готовили всяческие изысканные кушанья по методу и рецептам Караваева и кормили ими своих удивленных мужчин: внутри запеченной в духовке картофелины неожиданно обнаруживался фруктовый или овощной шарик с пряной начинкой. Позиция самого Караваева была такой: пища должна быть изысканной, вкусной - это так, но на приготовление пищи не стоит тратить много времени. С пользой дела время можно потратить на другие вещи. Караваев любил зразы, но предпочитал их покупать в кулинарии на Арбате.
Да и сама жизнь не давала Караваеву ни продыху ни роздыху. Так, его переправил в Болгарию адмирал, без визы, на собственном корабле, где Караваев лечил крупных болгарских сановников… заодно демонстрируя им на пляжах Золотого песка йоговские асаны. Во время болгарского "визита" была достигнута договоренность, что, приехав в следующий раз, Караваев поможет больным членам семьи Георгия Димитрова - бывшему генсеку Болгарской Компартии. Уровень-то какой! Однако наши медицинские чиновники-партократы всполошились: "Не пустим! Это что за самодеятельность!"
Были уже куплены билеты, было приглашение, была виза оформлена, были штампики все нужные проставлены. Караваев пришел домой с новеньким, только что купленным ярко-красным чемоданом - по-советски дермантиновым, но не по-советски красным. Тут и узнал, что его вызывают за два дня до отъезда в отделение милиции - какая-то формальность, что-то там с паспортом. Пошел и не вернулся. А вскорости - умеют быстро делать, когда хотят - оказался подследственным и невыездным по статье "незаконное врачевание". Дальше читатель знает: суд и психушка, отравление и смерть.
Вы думаете, караваевцы перестали изощряться в кулинарных изысках после смерти Караваева? Если вы так думаете… то ошибаетесь. Я, правда, не знаю, получали ли они от этого только удовольствие или еще и удовлетворение. Последнее - вряд ли. После смерти Караваева все как-то сникли, думали, наверное, что он будет жить вечно.
Дело Караваева, вроде, подхватил Дерябин - его ученик. Нельзя лечить людей - так будем лечить коров. Коровы болеют маститом, гной сливают в общий бачок. Все это пьют граждане великой страны. Молоко должно быть действительно молоком, а не кладезем микробов и антибиотиков, которыми колют коровье вымя. Как ни парадоксально, но и такие "праздничные" идеи пробивали себе дорогу с большим трудом. В Дерябина стреляли, но не попали, резали ножом, но не зарезали.
Дерябин на заре перестройки стал создавать свою ферму. Это ему, вроде, бы с превеликим трудом удалось. Идея была простая: добыть у коров экологически чистое молоко. Маститы лечить караваевскими натирками, усовершенствованными для коров. Идея по-советски правильная: все для людей!
Однако колхозники и начальники колхозников смотрели на это "коровье" дело скептически: "Да кому это надо!", а Дерябину шептали доброжелатели: "Что, тебе больше всех надо?"
Местный святой Фома посоветовал парня лечить так же, как корову
Вот молодые люди: сыновья и дочки караваевцев, посмотрев на это все, посоветовавшись с Дерябиным, поехали было в Сибирь коров лечить - подальше от начальства. Поезд до Красноярска шел двенадцать дней. Ехали в обычном плацкартном вагоне. Лето. Баки с аммиаком от жары откупорились, и знакомый каждому караваевцу запах наружной натирки стал распространяться по вагону. Пассажиры взроптали, и энтузиастов выкинули из вагона на полпути от места назначения. Доводы, что это "лекарство", не помогли: "Знаем мы этих лекарей - потом ногами вперед из вагона вынесут".
Что делать? Стали искать близлежащий коровник и хозяйство, которое согласилось бы провести эксперимент. Подозрительно отнесся к странным визитерам начальник колхоза: "Вот если вы Машку вылечите, тогда посмотрим". Чтобы корову часом не подменили, местный ветеринар намалевал масляной зеленой краской у нее на боку огромную цифру "1". Машка была доходягой: все вымя в маститных блямбах, ноги не гнутся, копыта гниют, из пасти течет. Мазали Машкино вымя руками, а она орала как проклятая, брыкалась. Еще бы - щипит же аммиак. Поили Машку караваевским травяным отваром. Давали мел пожевать. В общем, выхаживали, как дитя. На это дело, как на представление, приходили посмотреть местные: ребятня, бабы и пьянь.
Улучшений у Машки все нет. Она язвами от такого лечения покрылась, есть почти перестала и слегла. Зоотехник как-то и говорит ребятам: "Люди разное поговаривают. Шли бы вы отсюда, ребята. Вот если так напрямик через лес - километров двадцать. Выйдете на железку, а там по полотну до станции километров пять". Что и говорить, вошел мужик в положение - посоветовал как лучше. Однако Осипов, ученик Караваева, уперся рогом: "Не пойдем мы, пока эту корову не вылечим". Молиться он стал ночью от безысходности. А тут, как назло, один парень из караваевской команды заболел. Температура под сорок. Осипов молился сразу за двоих: за корову и за того парня. Как мне рассказывал потом сам Осипов, явился к нему в видении старец с белой бородой - местный святой, и говорит: "Зовут меня Фома. Все будет у вас хорошо. Корова завтра встанет, а парня своего натирай тем же самым, чем и корову лечишь".
Так и поступил Анатолий Иванович Осипов: парня к утру натер натиркой, для коровы предназначенной, а корова поутру действительно встала и жевать стала.
Тут они эту образцово-показательную корову натерли пуще прежнего. Попривыкла она к ним - уже не брыкается, только рожу скорчит и на них смотрит - понимает, что лечат ее, родимую. У парня, напротив, выброс пошел мощный из тела. Кожа покраснела, чешется, бородавки и прыщи появились. Осипов ему говорит: "Хорошо". "Как хорошо? Вы что, Анатолий Иванович, не видите, что со мной творится? Надо к доктору идти. Где его искать?" А Осипов свое: "Хорошо! Местный святой Фома сказал, чтоб я тебя натирал". И в самом деле, парню полегчало дней через пять. Вышла из тела всякая дрянь. От того парня и лекарствами воняло, и одеколоном, и еще бог знает чем. Потом все прошло. Кожа как будто очистилась.
Вылечили и корову, и своего парня караваевцы дней за двадцать. Пришли начальники местные смотреть на корову: "Не сдохла еще?" А та такая радостная стоит, хвостом от мух отмахивается, вся посвежела, и мастит прошел, и ходит сама, мыча: "му" да "му". Хмыкнули начальники. А председатель говорит такие слова: "Корову вы мне вылечили - факт, за работу получите триста рублей, но других коров я вам не дам, и не просите. Езжайте в город к начальству, вот если они разрешат, тогда…" Испугался, видно, что всех коров так вылечить можно. Поехали ребята в местный городишко. А там москвичей приезжих испугались пуще прежнего и на крупный город кивают: "Езжайте туда, если разрешат…" "Этак легче до Москвы доехать", - говорит Осипов ребятам. Так они в Москву и вернулись. Парень, который излечился от хронического чего-то страшного, основал потом фирму "Ольхон". И стал уже свои препараты, похожие на караваевские и дерябинские, выпускать. Для людей старался. "Раз сам излечился, не имею права это от людей скрывать", - говорит. Поначалу вместе с женой в стиральной машине "Белка" "варили" нужное "наружное" - центрифугой разгоняли. Дома разливали готовый "Ольхон" по бутылкам, а в гараже - упаковывали флаконы в картонные коробки. Потом обжились и купили настоящее оборудование. И пошли в гору… Чем это торговое дело окончилось - не знаю. Наверное, разорились, как множество мелких предпринимателей.
Что сказал мамаше нарколог и что показывает "черный" экран
Мне кажется, что в постсоветское время (сам термин отличается от "советского времени" всего-то четырьмя буквами) люди в погоне за удовольствиями забыли мать родную. Особенно отличилась молодежь. Она, несдержанная (или безбашенная, как говорят), колется, а деньги на наркоту - ворует у родителей или торгует своим еще детским телом. Вот вам истоки антиобщественного поведения. Понятное дело, что здоровья от такого времяпрепровождения у молодежи не прибавляется.
Вот типичный сюжет на эту тему по ТВ: "Нет, мы были не такими", - в сердцах вопит заплаканная мать, забирая сынишку из наркоприемника (обкололся, разбил витрину, в ней и заснул…). Ее вопль отчаяния непонятно к кому обращен - то ли к понурому сыну, стоящему рядом, то ли к самой себе, то ли к корреспонденту, берущему интервью.
Интересную мысль высказал мамаше при "передаче" сына нарколог: "В Европе таким деткам дают специальные леденцы. От них они получают кайф, а привыкания нет. Так деток отучают колоться. Клин клином". "А что же делать нам? Почему у нас нет леденцов?" - "А как раздашь? Придешь в школу и накормишь ими старших школьников? Проблема!" Да, проблема.
На самом деле то, о чем сетовал нарколог по ТВ, уже негласно давно присутствует и у нас в отдельных заведениях. Так, попав в больницу со своей вспухшей шеей, я обнаружил в ней массу наркоманов. Меня самого подвергли тесту: сестра, заводя на меня карту, спросила, как-то странно, искоса глянув на меня: "Как у вас отношения с наркотиками?" "Нет, ну что вы", - возмутился я от неожиданности. "Нет? Да, я сама вижу, что нет - вены - вон какие". Мне очень хотелось спросить: "Какие?", но я не спросил из природной деликатности.
На самом деле, оказывается, в больнице наркоманам полулегально выдают таблеточки такие красные с синим. Это чтоб глотали, но не кололись. А то обколются, и все лечение насмарку. Целую кучу таких таблеточек скопил мой сосед по палате, которого ко мне подселили.
Новый сосед мне сразу заявил, что он наркоман. "Да?" - обрадовался я и с интересом взглянул на него другими глазами. Надо же, живой наркоман, один из тех, о ком нам все время говорили в советское время, показывая на гнилой Запад.