- Друзья! - воззвал Бэбэ. - Вы оба правы и не правы, время сложное, давайте… Николай Петрович, милый, вы ближе, пожалуйста, гитару, спасибо… давайте о простом… что объединяет…
Поднастроил, помычав, примяв декою ухо, и начал. Тотчас его поддержал Натан Григорьевич. "Там, где мы бывали, нам танков не давали, репортёр погибнет - не беда…" Они пели непритязательную песенку, сочинённую фронтовым репортёром, которого Натан Григорьевич знал юным, смелым и пробивным и не знал отягощённым властью, славой и деньгами. В давних застольях, где чокались не серебряными напёрстками, а жестяными кружками, голоса "от ветров и стужи" впрямь звучали хуже, зато ныне песня, под белы руки введённая в радиорепертуар, малость утратила лихость и романтическую бесшабашность. Стараясь перекричать Бэбэ, Петровича и Сельчука, Натан Григорьевич пел, что помнил, что не могли помнить свои: "И чтоб между прочим был фитиль всем прочим, а на остальное - наплевать!"
Последний куплет Бородулин выговорил еле слышно, теребя басовую струну:
- …А не доживём, мой дорогой, кто-нибудь услышит…
- …Снимет и напишет… - поддержал Берковский.
- …Кто-нибудь помянет нас с тобой, - почти прошептали оба.
Бэбэ отложил гитару, встал, ушёл в кабинет, откуда до гостей донеслось трубное сморкание.
Через некоторое время за ним последовал Кречетов.
- Неловко вышло, - смущённо признался Бэбэ, утирая глаза огромным клетчатым платком, - сентиментальным становишься в старости…
Тут комментатор не утерпел - и рассказал о Томке, о её конфликте с тренером. Лишь немногое утаив.
- Бедная девушка, - вздохнул Бэбэ. - Надо бы ей помочь.
- И я об этом. Вы ведь близко знакомы с замом главного судьи?
- Нда-с?..
- Вот и сообщите ему, ёлки зелёные, что у конкурентов подставка! Тогда тренер от Томки отвяжется!
- А вы… умоете руки?
- Да я вообще сбоку припёка!
Бородулин шагнул за письменный стол. За плечами его высились стеллажи, уставленные скоросшивателями с надписями на корешках - "Промышленность", "Сельское хозяйство", "Культура и искусство", "Мораль". Безбровый бородулинский лоб был насуплен, наплывы век завесили глаза. Он выдвинул ящик стола, достал сколотую скрепкой пачку командировочных удостоверений съёмочной группы, одно открепил и выложил перед комментатором.
В коридоре Кречетов столкнулся с Еленой Трифоновной, с блюдом пышущих беляшей на воздетых руках.
- Куда ж вы, Анатолий Петрович? Как не стыдно, сейчас же раздевайтесь, я обижусь!
- Голубушка, он спешит, - проговорил из кабинета её муж.
Заключительный вечер превзошёл все ожидания. И выступление главного судьи живое, тёплое, в меру присоленное народным юмором. И обилие призов. И концерт: наяривали на трёх струнах балалаечники, стрекотали ложечники, плыли такие лебёдушки, каких у Надежды Надеждиной в "Берёзке" не сыскать… В фойе собравшихся ждал сюрприз - на подиуме выставлена была коллекция парадной формы отечественной делегации на Олимпиаде грядущего года - полупальто и кепи-кивера, дамские шубки и шляпки из нерпичьего меха с платиновым отливом. На этом живописном фоне наш комментатор и взял интервью у нового спортивного вожака.
Всего несколько часов назад Кречетов был изгнан из бородулинского гостеприимного дома, унижен, подавлен. Пришлось, что называется, собрать себя по кускам. Нацепил приличествующую случаю маску, мысленно - по системе Станиславского - очертил "круг внимания", в котором лишь двое - взаимно расположенные деловитые бодрецы. Собеседник умело принял игру, похожую на пинг-понг: вопрос-ответ - без промахов. "В заключении позвольте пожелать успеха всем нашим кандидатам и олимпийцы - и в подготовке, и там, на Тихом океане, где, верим, вы со славой закончите поход". Шикарная была бы концовка. Но новый спортивный вожак взглядом отыскал око телекамеры, и догадливый оператор подкатил её. Крепкоскулая физиономия заполнила экран, явив простодушную улыбку, обрамлённую неожиданными, трогательными ямочками. "Мы постараемся".
"Силён артист", - восхитился про себя Кречетов. Красная лампочка погасла, обозначив конец трансляции. Свежеиспечённый лидер, улыбаясь, по-свойски, с размаху, протянул комментатору пятерню, стиснул, намереваясь пережать, но, похоже, оставался доволен ничьей. Сказал, что рад знакомству. "Впечатляет?" - спросил, кивнув на подиум с платиновым великолепием. "Потрясно", - ответил комментатор. К месту ль пришлось студенческое словцо? Помогло ли некоему неофициальному сближению, на что, судя по манере, был настроен вожак, или, наоборот, оттолкнуло? Разговор не прервался.
- Да, чем-чем, а формой блеснём. Блеснуть бы ещё и содержанием. Хозяйство, между нами, подзапущено.
Шёл, шёл на контакт. Вдруг спросил:
- Вы-то на океан планируетесь?
- На всё воля начальства.
- А вот фильм здесь снимал - что же, большой фильм?
- Тридцать минут, - вздохнул комментатор с умеренной горечью.
- И только-то? Узнаю прежнее руководство. Это ведь что? Недооценка предварительного психологического воздействия на соперника. Ну да попытаемся решить на другом уровне. Думаю, придётся вам ещё потрудиться. Что потребуется от нас, любая консультация - в любой момент. Дело-то ведь - общее.
Чем дольше лились, завораживали кабинетные речи, тем ясней проступала догадка: новому времени и его временщику нужны новые песни и новые исполнители.
- Лады? - Хозяин достал из внутреннего кармана и двумя пальцами подал лоснистый прямоугольничек - визитную карточку. Это была индульгенция. И спецпропуск в рай.
На балу Томка имела успех. Этому немало способствовали подруги. Светка дала блузку - гипюровую, нежно-зелёную, рукава фонариками, Антонида - от щедрот - тёмно-зелёную плиссированную юбку (сама ушила в талии). Томкины веснушки запудрили Антонидиной "рашелью", глаза подвели Светкиным карандашом. Критически осмотрели с ног до головы, в один голос признали: "Отпад".
Она-то ожидала, что будет ей там во чужом пиру похмелье. Забьётся в уголок, дай бог, улучит минуту хоть словцом перекинуться с Толенькой. А попала в центр внимания - её сам "лорд" Мишин пригласил на танго. Когда великий конькобежец в изысканном па прижал к груди и эффектно откинул, и она, перегнувшись через его руку, коснулась пола своей пламенеющей гривой, и отражение волос вспыхнуло в навощённом паркете рядом с его лакирошками, вокруг захлопали…
Наперебой подходили приглашать. Кружась, порхая, поигрывая глазами, она настойчиво искала Кречетова. И нашла. Перехватила взгляд. Комментатор еле заметно повёл головой в сторону и направился туда подчёркнуто озабоченной походкой. Едва дотанцевав, Томка шмыгнула вслед. Приоткрытая дверь вела в полутьму служебной лестницы. Томка птицей вспорхнула: один пролёт - площадка пуста, другой.
У самого чердака, где за окном тревожно посверкивало бритвенное лунное остриё, угольно рисовался силуэт.
Томка прянула, приникла. Ощутила на плечах его руки. Но он не обнял. Показалось: отстранил легонько.
- Айда потанцуем, - всего и нашлась, что предложить. - Или лучше слиняем? А?
- Понимаешь, Тамара…
А голос чужой. Отступила:
- Понятно. Всё убито, бобик сдох. Да?
Ещё ждала чего-то, на что-то надеялась. Потому и торопила безнадёжность, что надеялась.
- Да нет, не то. Просто здесь… сегодня… и завтра утром… Я тебе из Москвы позвоню.
- У меня телефона нет.
- Напишу. В общем, свяжусь.
- Лучше развяжись. Правда-правда. Мне было хорошо. Хоть и не поумнела. Но всё равно спасибо.
Шагнула назад. Там была ступенька вниз, за ней другая, третья. Он что-то говорил торопливо и тихо, слов она не различала, они звучали словно на чужом языке. Но и не прерывала - не было сил.
Наконец собралась с силами.
- Не волнуйся, - сказала. - Что ты так волнуешься? От меня тебе в обиде не быть.
Она шла вниз, скользя локтем по перилам, наваливаясь на их холодное гладкое железо, закрыв глаза, на ощупь отыскивая ступени. Шла бесконечно долго.
К середине следующего дня вновь похолодало. В аэропорту сеялся редкий, сухой, нафталинный снег. Один за другим подруливали автобусы делегаций, один за другим объявлялись рейсы, толпа за толпой валила на посадку, покачивались над головами лыжи с зачехлёнными носами, стволы карабинов, прикрытые дульными защёлками, вязанки клюшек.
Подкатила кавалькада чёрных лимузинов. Из первого вышел главный судья в серебристо-пегом нерпичьем полупальто с иголочки и в таком же "вивёре". На ходу что-то забавное рассказывал провожающим, которые, окружив его основательными ратиновыми корпусами, заслонили от нижестоящих и только погромыхивали вышестоящим хохотком. Валерий Серафимович Сычёв борзо повлёк к багажной стойке жёлтый, натуральной свиной кожи хозяйственный чемодан.
Заместитель главного судьи, державшийся особняком, подошёл к телекомментатору Анатолию Кречетову.
- С благополучным окончанием. Где же ваше воинство?
- Едет поездом. У нас много багажа. А меня срочно вызвали на студию.
- Как же, как же, такая работа. Вы нарасхват. Смотрите, как погода меняется. Прежде, помню, зима - так уж зима, и весна дружная, а нынче всё перепуталось. Зато изжога моя прошла - верите ли, с первого дня маялся, пошабашил - как рукой сняло. Ах, хорошо что всё позади. - Он сладко потянулся, поскрёб в седом затылке под серой смушкой. - Люблю домой возвращаться.
- Вы знаете, как охотятся на крокодилов? - спросил внезапно Кречетов.
- А ну, а ну?..
- Крокодил ползёт в реку и оставляет за собой след на песке. Вдоль следа туземцы втыкают ножи. Остриями вверх. Штука в том, что назад крокодил всегда возвращается той же дорогой. И пропарывает себе брюхо.
- В той байке глубокий смысл! - восхитился слушатель. - Не повторяй ошибок. Точь-в-точь о чём сейчас себе толкую: не езди больше на эти… мероприятия. Хватит. Старый.
- Вы-то? - вежливо не поверил комментатор. - Да вы ещё…
- Для некоторых - уже. Ископаемое. К сожалению, мораль притчи, вашему покорному слуге не в коня корм. Позовут - примчусь как миленький. Прикипел. Пойдёмте-ка, на посадку приглашают.
- Который час на ваших? - спросил Кречетов. - Забыл завести.
- Всё в заботах? А электронных за границей не купили? Учтите - швейцарских не берите. Дёшевы, но дрянь. Только японские! А времени… пятнадцать тридцать две. Мы, слава богу, уже в другом часовом поясе.
- Слава богу, в другом, - усмехнулся комментатор.
Растолкав пассажиров, озабоченные дамы провели вперёд девочек-фигуристок со стадиона Юных пионеров, которым так и не довелось напоследок покрасоваться перед публикой. По причине вчерашнего ненастья.