Ему объявили об отстранении от должности летом 1977 года. Безусловно, вопрос решался в ЦК КПСС, где сочли необходимым, чтобы ЦСКА и сборную СССР возглавлял один тренер – Виктор Тихонов. Естественно, это никто Локтеву объяснять не стал. Через него просто переступили, не приняв во внимание заслуги и способности человека, нужного советскому хоккею. И отправили на три года в польскую армейскую команду "Легия". А когда он вернулся в СССР, не нашлось места для тренера. Ни в армейском клубе, ни в каком другом. Хотя были команды, остро нуждавшиеся в специалисте высокого класса. Понятно, о нем и не вспомнили, никого не интересовало, как живет, чем занимается Константин Борисович. Безусловно, Локтев пережил сложнейшую психологическую травму. Он трудился на разных должностях, далеких от спорта. Лишь в 1993 году президент ФХР Владимир Петров вернул его в хоккей, сделав своим заместителем. Однако правление Петрова оказалось коротким. Занявшего его пост Валентина Сыча, как специалист, Локтев не интересовал. Обычная ситуация, свойственная смене власти, но сложная для потерпевшей стороны. Константин Борисович ушел, и, конечно, никто о нем не вспомнил. У нас всегда на виду только действующие герои. Новый удар, трепка нервов. А здоровье уж было шатким. И вскоре, осенью 1996-го, он ушел из жизни.
Другая ярчайшая звезда советского хоккея – Виктор Якушев. Уникальный был нападающий, с великолепным видением площадки, с пасом, не говорю уж о технике и катании. Просто гений! Он до сорока двух лет играл в московском "Локомотиве". После завершения карьеры все неплохо у него складывалось, был вторым тренером железнодорожников. Когда команды мастеров не стало, Виктор Цыплаков привлек его в детскую школу. Однако на фоне старой травмы у Виктора Прохоровича возникло серьезное заболевание, он не только не мог выходить на лед, но и передвигался при помощи палочки.
Естественно, жить стало труднее. Дело дошло до того, что пришлось работать сторожем на стадионе "Локомотив". Но Якушев не замкнулся, не пошел "вразнос", выпивал часто, но ума не терял. Он с иронией относился к своему занятию, постоянно посещал хоккейные матчи, общался с другими ветеранами, более всего – с железнодорожниками. Якушев вообще был настоящим человеком, с потрясающей силой воли и полным отсутствием зависти. Возможно, где-то на душе кошки и скребли, однако никогда он этого не показывал. Виктор Прохорович был общительным, насколько ему позволял его характер, по натуре-то он был великий молчун. Однажды мы с ним во Дворце спорта ЦСКА, в редакции еженедельника "Хоккей", выпили по "сто пятьдесят" перед началом матча. И потом поговорили откровенно, иначе он не умел. Якушев дал понять, что не ропщет на судьбу. "Наверное, все было бы в норме, если бы не нога, – сказал он. – Вот это головная боль".
Действительно – головная боль. Ведь ежедневно Виктору Прохоровичу приходилось пешком подниматься на 5-й этаж своей скромной квартиры. Кто-то заявлял, что ему должны помочь найти новое и более удобное жилье, но ничего не менялось. Он никогда ничего не просил и ни перед кем не унижался. На самом деле никому, кроме семьи и друзей, он не был нужен. Так всегда у русских – в беде не помогут, в войне победят. Но иначе думали шведы.
В начале 90-х годов бывший партнер Якушева по "Локомотиву" Михаил Ржевцев увидел знаменитого шведского хоккеиста Свена Юханссона по прозвищу Тумба на открытии клуба для гольфа в Москве и рассказал ему о проблемах Виктора Прохоровича, против которого швед не раз играл. После этого в Швеции довольно быстро собрали деньги на операцию. И успешно сделал ее известный хирург Рональд Петерссон, бывший нападающий "Тре Крунур", также бывший соперник Якушева.
К сожалению, жизнь Виктора Прохоровича оборвалась трагически. 27 июня 2001 года он поздно ночью возвращался со дня рождения знаменитого футболиста Анатолия Ильина, и, по версии милиции, его избили какие-то хулиганы. Якушева нашли на скамейке рядом с его домом. И отвезли в больницу, где он 6 июля скончался. Шаткой, мягко говоря, была версия о какой-то шпане. Якушев не был конфликтным человеком, его выдержке можно было только позавидовать. И вряд ли он мог затеять выяснение отношений с какими-то сорванцами. Друзья Виктора Прохоровича написали письмо в МВД России с просьбой провести тщательное расследование. Но правоохранительные органы, видимо, посчитали, что все и так ясно. В принципе, это обычное для современной России явление.
Вот, говорят, выпивал Виктор Якушев. А что, партийные и профсоюзные работники были членами общества трезвости? или руководители предприятий, инженерно-технические работники? И вообще, что, вся мужская часть населения на дух спиртное не переносила? Как бы не так.
Да, надо признать, что в советское время многие хоккеисты трезвенниками не были. Бывало, расслаблялись в промежутках между матчами по полной программе, тренеры с этим злом боролись. Навешивали выговора, премий лишали. Но проблему решить никому не удалось. И не было беспробудного пьянства. Игроки снимали напряжение, а потом все из себя выгоняли в банях и на тренировках, вообще, работали добросовестно.
И после завершения карьеры было немало игроков, которые находили утешение в спиртном. Однако мало кто спивался, со временем все приходило в норму. Но все-таки были случаи, когда опускались люди, доходили, как говорят, почти до ручки. Одним удавалось выкарабкаться на поверхность, другим, увы, нет. И никому не дано права осуждать людей и навешивать на них ярлыки. Никуда не попрешь против судьбы.
Мне не раз рассказывали о лихой жизни в молодости блестящего нападающего "Крыльев Советов" и сборной СССР Николая Павловича Хлыстова. Я часто встречался с ним во Дворце спорта "Крылышек" в Сетуни, где на матчах первенства СССР и России собирались ветераны клуба – Анатолий Кострюков, Борис Запрягаев, Альфред Кучевский, Петр Котов. Главный тренер команды Игорь Дмитриев внимательно относился к старшим товарищам, всегда их приглашали, как говорится, за кулисы, где они могли перекусить, выпить по сто граммов. Надо сказать, к середине девяностых годов они были людьми в полном смысле слова взрослыми, перешагнувшими пенсионный рубеж. И выпивали весьма аккуратно, для настроения. Но они не были пенсионерами в привычном понимании. В поведении, в манере разговаривать отчетливо просматривались светлые черточки, всегда мажорные, задиристые. Они, как мне кажется, видели себя такими же, как много лет назад. Я наблюдал за людьми с молодыми душами.
Николай Павлович, всегда аккуратный и подтянутый, хорошо одетый, вообще ничего не пил, кроме минералки. И никто его не уговаривал. Может, болен, думал я, или лекарство от спиртного принимает, все-таки – пил. Однажды мы с ним сидели вместе на трибуне. Когда закончился период, я сказал – пойдем, Николай Павлович, чайку попьем. Да ну его, ответил он. Как-то незаметно мы разговорились о жизни хоккеистов, точнее о том, что многие крепко пили, гибли. И неожиданно для меня он рассказал свою историю.
Хлыстов действительно любил выпить. А кто не пил? Таковых почти и не было. Но, пока играл, держал себя, что называется, в рамках. А вот после ухода с площадки жизнь у него не складывалась. Его на работу в спорте не устроили, да и не собирались, зная характер Николая Павловича. Он был мужиком откровенным и честным, мог любому все в глаза высказать. И отправился Хлыстов на завод, вернулся к рабочей профессии.
"Я не чувствовал себя ущемленным, подумаешь, тренером не стал. Не один я такой. И больших денег мне нужно не было. Работал себе спокойно. Но вокруг люди, они меня знали, уважали. И как это уважение в СССР проявлялось? Водкой угощали. Отказаться вроде было неудобно, казалось, обидятся. И пошло, поехало. Вроде бы понимаю, что под откос качусь, но никак остановиться не могу. Однажды пришел домой пьяным, а дочка смотрит на меня и плачет. Бывало такое и раньше, и жена плакала, ругала. Но тут внутри все содрогнулось. Я подумал, что же ты, Коля, делаешь? Я не давал себе никакого слова, просто завязал".
На первый взгляд, ничего особенного. Ну, пьющий человек отказался от спиртного. Но на самом деле сделать это, как известно, без помощи врачей фантастически сложно. У Николая Хлыстова, простого русского мужика с потрясающим характером, хватило силы воли. Как и у знаменитого защитника ЦСКА и сборной СССР Дмитрия Уколова. Он отошел от хоккея, устроился работать водителем. Я несколько раз встречал его на московском стадионе имени Мягкова, куда он приезжал играть в хоккей с мячом за свой таксомоторный парк.
Простой в общении, скромный и рассудительный человек. Далеко не все знали, что он звезда мирового хоккея, олимпийский чемпион. Впрочем, для СССР это было в порядке вещей. Трехкратный олимпийский чемпион в тройном прыжке Виктор Санеев также водителем такси в Тбилиси работал. Ну кто бы в цивилизованной стране это допустил?
Об Уколове, конечно, никто не вспоминал, на торжественные мероприятия его не приглашали. Как и Владимира Гребенникова, мощного форварда "Крыльев Советов". Он, когда мы познакомились в 1966 году, только закончил играть в рязанском "Спартаке" и работал инструктором физкультуры московского завода "Промсвязь". И никакого удовлетворения от этого не получал. Так и говорил – ничего интересного, но других вариантов пока нет. Второй раз я увидел его в 1993 году во Дворце спорта "Крылья Советов". Диктор объявил, что сейчас будет вручено удостоверение "Заслуженный мастер спорта" бывшему игроку "Крылышек" и сборной СССР Владимиру Гребенникову. Удивился, ведь он никогда среди ветеранов не появлялся. Вдоль скамейки запасных шел, как мне показалось, совсем невысокий худой человек. Кто это, подумал я? Это был Владимир Гребенников. Сказал Запрягаеву: Борис Леонидович, боже мой, от него же ничего не осталось. А ты как хочешь, ответил он, вот что жизнь с людьми делает. Потом спросил у кого-то из руководства "Крыльев Советов", что случилось с ним, почему не общается с ветеранами, вместе же играли. Узнал, что Гребенников тяжело болеет и шансов у него, как говорят, нет. Наверное, он понимал, что будут задавать вопросы, а что отвечать? Поэтому и не хотел ни с кем встречаться. Вскоре, в 1994 году, Владимира Алексеевича не стало.
Когда выдающийся защитник Иван Трегубов был в расцвете сил, Анатолий Тарасов терпел его пристрастие к спиртному, тренер и сам не был трезвенником, но умел себя вести и знал, когда можно и когда нельзя. Это дело чисто житейское. Потом, все знали, что Тарасов удар держит.
Однако стоило Ивану Грозному, как называли Трегубова за рубежом, сбросить обороты, как ЦСКА от него отказался. Он отправился в клуб СКА (Куйбышев), а через два сезона его пригласили в "Химик", но Николай Эпштейн, при всей его демократичности, не мог держать игрока, постоянно нарушавшего режим. И постепенно Иван Сергеевич покатился под откос. Надо было на что-то жить, и он работал в разных местах, одно время – в пивном павильоне на Центральном стадионе имени В. И. Ленина. Он не валялся под забором, не был конфликтным, но обойтись без водки не мог. И все-таки сумел перебороть себя, как и Николай Хлыстов.
Со временем Иван Трегубов вернулся в хоккей, был старшим тренером клуба "Алмаз", мы часто встречались на заседаниях спортивно-технической комиссии Федерации хоккея Москвы. Как правило, тренеры собирались у здания московского спорткомитета на улице Мархлевского минут за 20–30 до начала. Обменивались впечатлениями о прошедших поединках, обсуждали дела всесоюзного хоккейного масштаба. И всегда Иван Сергеевич был в центре внимания, аккуратный, можно сказать, холеный, с красивым перстнем на руке, он никогда не говорил ничего лишнего, точно оценивал те или иные события. Надо сказать, бывшие хоккеисты, что называется, несли "по кочкам" всех руководителей всесоюзной федерации. Трегубов также был категоричен в высказываниях и довольно резко отзывался о тех, кто контролировал ситуацию в то время в хоккее.
– Выигрываем чемпионаты мира, и все начальнички счастливы, – говорил он. – Никто не хочет видеть, как загибается массовый хоккей, как нищенствуют клубы и коллективы физкультуры. Раньше Москва была лидером. Когда я вслед за Николаем Сологубовым приехал в столицу с Дальнего Востока, то диву давался, откуда в Москве столько талантливых игроков. А сейчас, в восьмидесятые, в сборной, в командах мастеров Москвы много парней с периферии. За деньгами едут, за квартирами. Если ситуация изменится и периферия будет состоятельной, начнутся проблемы у столичных клубов".
Как в воду смотрел. То, что мы видим сегодня, в комментариях не нуждается.
Однажды, когда сборная России играла в Хельсинки на Кубке "Карьяла", мне довелось в гостинице "Пассила" побеседовать на тему звездных судеб с заслуженным мастером спорта Борисом Александровичем Майоровым. Его точка зрения, касающаяся психологической устойчивости хоккеистов его поколения, вообще оказалась не только интересной, но и логичной. Сумма реальных событий, взглядов, оценок, впечатлений дает ответ на важные вопросы.
"Если говорить о формировании игрока серьезно, надо рассматривать довольно длительный временной период. В мое время все было абсолютно по-другому, – вспоминает Борис Александрович. – Почти все начинали организованную спортивную деятельность в 14 лет, редко кто – в 13. И мы с братом Евгением не были исключением. Именно в таком возрасте мальчишки могли официально записаться в секцию после специального просмотра и отбора.
Сейчас узкая специализация, набирают детей 5–7 лет. Я считаю, что это неправильно. И никому это не нужно. Ребенку не дают нормально развиваться, ничего не делается для того, чтобы он был всесторонне подготовлен со всех точек зрения, чтобы для него любая игра оставалась игрой. Ныне детей заключают в определенные рамки, начинают учить делу, которое они по-настоящему не знают. Они еще не в состоянии осмыслить и понять, нужен им хоккей или нет. Все решают родители, мечтающие видеть сыновей игроками НХЛ. Кроме того, существует в качестве основы направленность постоянно выигрывать, перебороть соперника. Полагаю, слишком рано это закладывается, игра превращается в состязание на результат – и это плохо.
Мы до 14 лет были предоставлены самим себе. Я человек двора, точно так же, как и многие из тех, с кем мне пришлось играть и общаться. Мой брат Евгений, Вячеслав Старшинов, Владимир Шадрин, мой приятель Дима Китаев, мы с ним выросли вместе и много поиграли. Такими же дворовыми ребятами были Владимир Юрзинов, Виталий Давыдов, Виктор Якушев, Виктор Кузькин, Вениамин Александров, Станислав Петухов, Эдуард Иванов, Константин Локтев. Вот это и есть мое поколение, которое, между прочим, до сих пор на мировом уровне называют поколением победителей.
Наше формирование – это вполне нормальное явление. Мы самостоятельно воспитывали себя как спортсменов, сначала во дворе. Что это значит? Колоссальное стремление к активному образу жизни. Квартир ни у кого не было. Мы проводили массу времени на улице, играли в футбол, хоккей, катались на коньках, лыжах. Причем, например, я мог всем этим заниматься поблизости от дома. Сейчас этого нет.
Отсутствуют дворы в Москве, где ребенку в спальном районе поиграть? Нет более или менее пригодных мест. Раньше Москва была относительно небольшой, стадионы находились в абсолютной доступности. Вот я вырос в Сокольниках – рядом Ширяево поле, в трехстах метрах от дома стадион "КопинСоюз" – впоследствии "Связист", неподалеку стадионы завода "Красный богатырь", "Труд" на Стромынке, "Алмаз" на 3-й Гражданской улице. И был замечательный стадион ЦДСА в парке Сокольники. Сейчас на этом месте выставочный павильон, а стадион сровняли с землей в 1959 году, когда организовывалась американская выставка. В основном это был футбольный стадион, на нем тренировалась команда "лейтенантов" – ЦДКА.
Мы ходили смотреть на то, как играли выдающиеся мастера – Григорий Федотов, Иван Кочетков, Всеволод Бобров, Валентин Николаев и другие.
А на Ширяевке вообще летом и зимой пропадали. Если хотите, через себя все спортивные игры пропустили – смотрели, как мастера играют в волейбол, баскетбол, футбол и хоккей с мячом, конечно, канадский хоккей, даже городки. Я прекрасно помню звезд тех времен. Могу назвать людей, которых живьем видел, городошников – заслуженных мастеров спорта Якубова и Дуракова, волейболистов Константина Реву, Владимира Щагина, теннисистов Зденека Зикмунда и Ивана Новикова (они еще играли в "шайбу"), Николая Озерова. Много интересного происходило на наших глазах, домой нас, так сказать, загнать не могли. Таким образом формировались чисто спортивное мировоззрение и особая любовь к какому-то виду.
То же самое относится и к моим многим сверстникам, жившим в других районах Москвы. В других городах. Не все выросли до уровня сборной СССР, но крепкой была закваска. По сути, у всех было непростое детство. Коммунальные квартиры, простая еда, многим пришлось рано начать работать, чтобы помочь семье, а потом уж они попали в команды мастеров. Ну разве такое сейчас возможно? Борис Михайлов и Анатолий Фирсов работали – один на автобазе, второй – на заводе. Я считаю, что и это школа, надо же было в этой рабочей среде не завязнуть, не склониться к трудовому режиму со стаканом водки после смены. Наше поколение хоккеистов было весьма прочным. И когда наступали трудные периоды, с ними, пусть с различными затратами, но многие справлялись.
Сейчас все происходит искусственно. Родители захотели, приводят ребенка в секцию. Его начинают учить кататься. Меня в 14 лет спросили – кататься умеешь? Отвечаю, какие проблемы – умею. У нас "КопинСоюз" заливали, Ширяевку, в парке "Сокольники" был каток. Мы с братом сначала на валенках катались. Думаю, многие люди моего поколения через это прошли – к валенкам коньки прикручивали. Потом нам настоящие коньки купили. Лет в 12 мы великолепно катались. Сейчас учат, а мальчик еще не понимает, чего хочет.
Становление самого игрока во многом зависит не только от тех людей, которые с ним работают, от него самого. В любом деле нужны какие-то способности. И, конечно, трудолюбие. У нас два раза в неделю, по вторникам и четвергам, были тренировки по хоккею с мячом на Ширяевом поле. Учились мы с братом во 2-ю смену, в школу к 14.30, а мы до часу дня на льду. Командная тренировка закончилась, а мы все бьем по воротам. Потом сломя голову бежим в школу.
Навыки постоянно вырабатывались – каждый день на коньках, каждый день с клюшкой. Я попал в хоккей с шайбой в 18 лет! До этого 4 года в хоккей с мячом играл в "Спартаке", и еще был футбол, баскетбол. Все это помогло освоиться в "шайбе". Через месяц трудно было определить, откуда и когда я пришел.