- Котьки тоже нет дома, - сказала она. - Вместе ушли - и не вернулись.
- Вы были в полиции? - спросил Алексей.
Она устало махнула рукой:
- В полиции, в скорой помощи, в морге, даже в гестапо… Говорят - не видели и не слышали. Но ведь кто-то знает, кто-то должен знать!
Вера Кондратьевна ведала на заводе складом муки. Обычно она являлась на работу к шести часам утра, но сегодня, занятая розысками сына, опоздала. Не зная, что предпринять, она подстерегла у подъезда конторы Нелю и обратилась к ней:
- Мой единственный мальчик исчез… Вы женщина - и должны понять, что значит потерять сына. У вас есть знакомства, помогите мне!
Проходя мимо, Неля холодно взглянула на нее.
- Я не занимаюсь розысками малолетних.
- Но вы знаете моего Васю. Вы были к нему добры…
- О воспитании сына следовало подумать раньше, - сказала Неля. - Не умели воспитывать, пусть его воспитают без вас.
Уже отойдя, она оглянулась и крикнула:
- Между прочим, шеф очень недоволен вами. Приготовьтесь завтра сдать склад.
Эта новая беда не тронула, не могла тронуть Веру Кондратьевну. Она чувствовала приближавшуюся опасность, понимала, что тучи все больше сгущаются над Васей. Но у нее не хватало силы помешать сыну делать то, что он так хотел делать.
Мысленно перебирая все возможности поисков, Русевич вдруг вспомнил о капитане венгерской команды. "Что если разыскать Иштвана, - подумал он, - да разыскать и попросить у него помощи". Сначала эта мысль показалась ему наивной. Захочет ли Иштван ввязываться еще в одну историю? Однако, почему бы не попытать счастья. Николай решил посоветоваться с Алешей и указал ему глазами на дверь. Алексей понял и первый вышел в коридор. Стоило Русевичу назвать имя Иштвана, как Алеша схватил его за плечи и прошептал радостно:
- Идем…
Через несколько минут они уже спешили к столовой, где обычно обедали и ужинали венгерские офицеры. Поднявшись по улице Ленина, они прошли мимо ресторана; на его витрине красовалась надпись "Только для немцев"; из открытых окон, огражденных стальными сетками, доносилась музыка и синевато струился табачный дым.
- Помнишь, Коля, мы праздновали здесь твое тридцатилетие? - вдруг спросил Русевича Алексей.
Николай сокрушенно покачал головой:
- Разве?
- Неужели ты забыл?
- Нет. Разве все это было?
В памяти сохранилось о том вечере трогательное воспоминание. От него не веяло давностью, - казалось, что все это было несколько дней назад. В то утро Николай встал очень рано, еще до восхода солнца и пошел на Сенной рынок, в пекарню, где работали знакомые кондитеры. Он встал за рабочий стол и сам приготовил торт, на котором выписал кремом футбольный мяч и над ним цифру "30". Помнится, даже старший мастер молвил одобрительно:
- Умелец!
Так, занятые воспоминаниями, они свернули на улицу Франко. Иштвана в столовой не оказалось. Молоденький венгерский офицер, знакомый Русевичу и Климко, кое-как объяснил им, что Иштван уже пообедал и отправился играть на биллиарде.
Объясняясь мимикой и жестами, он велел им подождать в сквере и скрылся за поворотом улицы.
Они присели на скамью. Алексей взглянул по привычке на руку, вздохнул и смущенно одернул рукав.
- Сколько на твоих часах? - насмешливо спросил Николай.
- Можешь справиться, Коля, у полицая в Борисполе… Хорошие были часы. Я беспокоюсь, как бы нас тут, в сквере, комендантский час не застукал.
- Подождем еще.
- Знаешь, что меня удивляет? - помолчав, сказал Климко. - Иштван хорошо знает русский язык. Откуда ему знать? Может, он "специально" изучал? Тогда это опасный экземпляр.
Николай одобрительно улыбнулся.
- Молодец, Алеша. Ты стал продумывать каждый шаг. Помню тебя совсем беззаботным пареньком. Но в отношении Иштвана у меня пока что не было сомнений. По-моему, этот человек не знает и не хочет знать ничего, кроме спорта. Что его к нам на завод привело? А что касается языка - особенно удивляться не приходится. Был у меня в Одессе хороший знакомый, моряк Дальнего плавания, штурман. Каких только стран он не повидал! Был в Уругвае, и в Гренландии, на Аляске и на Мадагаскаре, в Бразилии, в портах Европы и на Гаваях - и везде, говорит, доводилось слышать родную русскую речь. Лучше, говорит, музыки нет на свете, как слово родное русское услышать на чужбине, за тридевять земель от наших берегов. Мы ведь не капелька в море, Алеша, не горстка - махина! И сколько людей с семнадцатого года повернулись к нам лицом!
Климко настороженно прикоснулся к его руке:
- Кажется, Иштван и тот офицер…
На углу квартала, у столовой, остановились двое военных. По стройной фигуре Николай сразу узнал Иштвана. Капитан венгров похлопал маленького офицера по плечу и зашагал к скверу.
- Очень приятный встреч! - крикнул он издали, споткнувшись на ровной аллейке. - Я снова хотел прийти на завод, прощаться.
Он крепко потряс каждому из них руку, отряхнул китель, перепачканный пеплом сигареты, тяжело опустился на скамью. От него пахло вином и какими-то терпкими духами.
- Почему прощаться? - спросил Русевич. - Вы собираетесь уезжать?
Иштван вздохнул и опустил голову.
- Да, поскорее. Здесь тяжело. Почему - не знаю. Наверное, потому, что так Киев очень красивый. Вы бывал в музей? Представьте - прекрасная картина. Это - сам Рафаэль… Вдруг, представьте, по этой картина кто-то раз - топором! Зачем говорить… Лавра… Они взорвать собор, такой собор! Я имею возможность уехать.
- Мы только что говорили о вас, - сказал Климко. - Вы хорошо знаете русский.
Иштван встряхнулся и закивал головой:
- О, да! Предлагали стать переводчиком при штаб. Высокий карьера! Но я - спортсмен. Я учился говорить по-русски, когда был совсем маленький. Мой отец бывал в России, в плену. Это во время Австро-Венгерская империя, такой усатый, сердитый старичок Франц-Иосиф - император… Он послал моего отца воевать. Когда кончился плен, отец привез из Россия хороший, душевный песня. Он больше ничего не привез. Он полюбил Россия.
- Мы хотели видеть вас, капитан, чтобы рассказать о своем большом горе, - сказал Русевич. - Были у нас два маленьких друга. Это друзья всей команды, ну как бы приемные сыновья…
Смуглое лицо Иштвана стало серьезным и строгим, он сразу протрезвел.
Николай подробно рассказал о маленьких "завхозах" команды, о горе их матерей.
- Мы пришли к вам в трудную минуту, капитан. Где нам искать их? Дайте совет.
Иштван долго молчал, глядя на пустынную улицу и хмуря брови. Вдруг он закашлялся и вытер платком лицо:
- Вы называете это "трудная минута"? Вы, русские, умеет видеть чужое горе. Почему вы не подумайт о себе?
Резко поднявшись со скамьи, он спросил уже суховато:
- Где я могу видеть вас? Да, сегодня. Пусть это будет поздно вечером.
Климко дал ему свой адрес. Иштван повторил его, а потом записал в блокнот.
- Хорошо. Идете домой. У футболист, вы знаете сами, много знакомые. В Будапеште меня знает каждый дворник и каждый генерал… Здесь тоже. Ждите.
Возвращаясь на квартиру Григория, они зашли к Вере Кондратьевне домой. Мальчуган дома не появлялся. Дважды сюда приходила мать маленького Котьки - о нем тоже не было никаких вестей.
Забравшись к Григорию на антресоли, Алеша и Русевич попробовали было сыграть партию в шахматы, но игра не клеилась. Старые ходики на стене как-то особенно четко отсчитывали секунды. В квартире было так грустно и тихо, как бывает всегда, когда кого-нибудь безнадежно ждут. Вот ходики пробили девять часов. Потом, шумно вздохнув, ударили десять.
Иштван явился после одиннадцати, когда его уже не ждали, попросил воды, выпил не отрываясь большую кружку и устало сел на диван. В этот вечер ему пришлось основательно побегать, пока он не выяснил кое-что. Мальчики скоро будут дома. Их действительно задержали, так как стало известно, что один из них пробрался на крышу раздевалки и, возможно, подслушивал, о чем говорилось на совещании команды "Люфтваффе". Ничего толкового, впрочем, от сорванцов добиться не удалось, хотя их порядочно секли, особенно старшего.
- Мальчики скоро возвращаться, - заверил он. - Теперь, я думай, нужно заботиться о взрослые.
- Когда же они возвратятся? - допытывался Климко.
Иштван досадливо нахмурил брови:
- Два дня, три дня… Вам нужно думай о себе.
Он привстал с дивана, глянул на двери, на окна.
- Нас никто не подслушивает, - сказал Николай. - Все спят.
Иштван решительно тряхнул головой, вытянул руки, сжал кулаки:
- Русский говорят: двум смертям не бывай. Правильно! Однако печально… Вы говорят и так: береженого бог сторожит. Очень умно! Помните, я однажды говорить вам, что готов отправиться с такой команда, как ваша, ехать очень далеко. Эти слова сами явились, потом я много думать об эти свои слова. У меня в авиация есть большие друзья. Я могу отвезти вас в Будапешт! После Париж это лучший город в мире!
Русевич и Климко переглянулись: почему этот славный малый вдруг вздумал шутить? Но Иштван не улыбался.
- Я один из организатор венгерский футбол. Я веду переговор на самой деловой нога! У нас, в Венгрия, хороший футболист больше знаменитый, чем средний премьер-министр. Вас примут в наш лучший команд. Я доставляю вас в Будапешт, одеваю в элегантный костюм, плачу вам деньга. Американцы говорят "бизнес". Мы называем по-русски - "дело". Будем делать дело, иначе… Вы понимайт? Я не хочу это слово произносить.
- Сначала я подумал, господин Иштван, что вы шутите, - заметил Алексей.
Иштван разжал кулаки и протянул Русевичу руку:
- Решено?
- Я видел Париж, - сказал Русевич. - Допускаю, что Будапешт не менее красив. Но Киев - это Киев! Его не заменишь ни Парижем, ни Будапештом. - Николай приложил руку к груди. - Он здесь, понимаете, Иштван? А здесь ничего не заменишь…
Иштван не мог скрыть разочарования, вздохнул и развел руками:
- Правильно. Да. Все понятно.
Уже переступая порог, он обернулся и заговорил быстро, в волнении не находя точных слов:
- Не хочу гавкать, как черный ворон, но вы, русский и украинц, очень упрям. Скоро я лететь в Будапешт - или с вами, или без вами. Без вас - печально. Почему печально? Не только "бизнес"… Потому мог выручать - не сделал…
Русевич шагнул к двери и взял его руку.
- Мы будем помнить вас, Иштван…
- Долго ли? - чуть слышно проговорил Иштван. - Однако прощайте…
На лестничной площадке он еще помедлил две-три секунды, потом решительно прикрыл дверь - и шаги его застучали по лестнице.
Над городом уже спустилась синяя ночь, по цинковой крыше соседнего дома текли и струились звезды.
* * *
Утром Климко и Русевич встретились с Дреминым, как было условлено, у почтамта. Вид у Дремина был свежий и бодрый; по-видимому, он хорошо отоспался, не утруждая себя томительными сомнениями.
Весело поздоровавшись, он сказал:
- Итак, Алеша, мы отправляемся добывать пожарный шланг. Нужно же как-то оправдаться перед шефом. А ты, Николай, топай к моему другу - дяде Семену. Возможно, мне сообщат что-нибудь новое. Запомни адрес, только не вздумай записывать.
Николай трижды повторил название глухого переулка на Подоле, номер дома, фамилию хозяйки.
- Все сохраняй в памяти, - тихонько поучал Дремин. - У старушки на шее серенький, в кубиках, платок, на груди - крестик. Сказать ей нужно шесть слов: "Мать, привет вам от тети Дуни". Она спросит: "Ее не трясет малярия?" Ты ответишь: "Пока благополучно". Старушка очень гостеприимна, она нальет тебе горячего кипятку, конечно без сахару, даст один сухарь и, лишь когда ты закончишь подкрепляться, спросит, кого тебе. Скажи ей: "Малец послал меня к дяде Семену". Когда он выйдет к тебе и скажет: "Здоров, племянничек!" - можешь назвать себя и рассказать все подробно.
- Ну, в добрый час! - ласково сказал Дремин, отвечая на пожатие руки Николая. - Алешу я отправлю со шлангом на завод, а с тобой встречусь около почтамта. Даю два часа времени. Думаю, что этого вполне достаточно.
Русевич кивнул Алексею и зашагал знакомой дорогой в сторону Днепра.
Однако в назначенное время к почтамту он не явился.
Дремин успел прочитать на стенке газету, постоял в очереди за конвертом, купил зачем-то в киоске сапожный крем. У него было немного денег, но он не знал, что бы ему купить. Просто бродить у почтамта без дела становилось неприятно. Его не особенно беспокоило длительное отсутствие Русевича: если Николай обсуждал план побега, для этого нужно было время.
Но Русевич задержался на Подоле не потому, что пришлось вырабатывать различные варианты бегства из города. Все было обдумано и предусмотрено без него. Он задержался из-за Васьки.
Возвращаясь с Подола, он свернул на стадион и там увидел мальчика, стремительно бежавшего ему навстречу. Василий еще издали узнал Русевича и теперь от радости не помнил себя. Он схватил руку Николая и крепко прижался к ней лицом. Русевич не сразу узнал своего маленького друга; пытаясь поднять его голову и заглянуть в лицо, он ощутил на руке горячую слезу. Мальчик плакал. Он весь содрогался от рыданий и все крепче прижимался к Николаю. Наконец Русевичу удалось взглянуть ему в лицо - как он не узнал с первого взгляда эти светлые вихры волос, этот вздернутый носик, эту выгоревшую на солнце, упрямую бровь. У Николая было такое ощущение, словно в самое сердце ему плеснули кипятком.
- Васенька… Ты вернулся? А мама знает об этом?
Высвобождаясь из его рук и утирая слезы, Василий ответил тихо:
- Ее нету дома. Куда-то ушла. Я и подался на стадион. Сегодня же у вас должна быть тренировка. Только почему-то никого нет. Может, запретили?
Они поднялись по каменной лестнице в сквер, присели на скамейку.
- Тренировки сегодня не будет, - сказал Русевич, вглядываясь в исхудалое, бледное лицо мальчика. - Когда тебя выпустили, утром?
Васька еще раз шмыгнул носом, вытер ладонью глаза.
- Утречком… Высекли и выпустили, падлюки. А где дядя Кузенко?
- На заводе. Все на заводе.
Васька закусил губу, сосредоточенно сдвинул брови.
- Значит, гестапо что-то плохое задумало. Я думаю так, что вам надо бы убегать. Всей команде спрятаться надо бы…
- Почему? - удивленно спросил Русевич.
- Когда Котьку ремнем секли, он выл там, как наш Каштанка… А в это время вошел офицер важный и стал отчитывать полицая. По-русски говорил: чего вы, мол, шпингалетов схватили? Может, у вас на большее ума нет? Грудными младенцами занимаетесь, а красные агитаторы на свободе ходят - и снова будут устраивать на стадионе бунты…
Мальчик торопливо завернул рубашку и повернулся к Русевичу спиной. Николай увидел на худой костлявой спине кровавые полосы, - следы резиновой плети.
- А все-таки я не плакал… - говорил Василий, тяжело дыша. - Котька тот кричал как сумасшедший. А я показал им дулю, но, конечно, чтоб не заметили… Самое страшное было, когда они маму привели. Я голый перед следователем стоял - так мне стыдно было, а у мамы губы побелели…
- Когда же они привели маму? - изумился Русевич. - Я видел ее вчера.
- Утром она сама пришла. Допросилась…
Он снова заплакал, припав головой к спинке скамьи. Плакал он беззвучно, только резко проступавшие лопатки его то поднимались, то опускались.
Русевич положил руки на его щуплые плечи.
- Скажи мне, Васенька, ты знаешь, где твой отец?
- Маме сообщили - он погиб в Борщах. Это когда окружили Киев.
- Тогда считай теперь, что я твой отец. Ладно?
Васька быстро обернулся и растерянно посмотрел в лицо Русевичу широко открытыми глазами. Лицо его засияло улыбкой.
* * *
На завод Русевич и Дремин возвратились в полдень. У ворот сторож Евдоким поманил Русевича пальцем и, оглянувшись, сказал таинственно:
- За фравой машина приходила.
- Ну и что же? - спросил Русевич. - По просьбе шефа могли прислать.
Сторож нетерпеливо тряхнул рукой, снова оглянулся и зашептал будто с опаской:
- Главный интерес не в машине… Приметил я на заднем сидении - офицер. Гестаповец, видно, чин высокий. Сам знаешь, какие они, эти архаровцы - каждому тычут в морду пистолет. А тут, перед фравой, этаким чертенком заплясал… "Будем знакомы, - говорит. - Я очень рад, что вы позвонили". А дальше по-немецки забалакали. Я все думаю: почему это она позвонила ему? Куда это она с офицером помчалась?
- Спасибо, Евдоким, - сказал Русевич. - Правильно ты думаешь. Хорошего от нее не жди.
На заводском дворе бригада Свиридова разгружала семитонную машину. Русевич тоже набросил на плечи мешковину и взял пятипудовый куль муки. Он едва дотащил его до штабеля и, сбросив, облегченно вздохнул. Рядом с ним остановился Кузенко.
- Отойдем, Коля, в сторонку, перекурим… Между прочим, шеф вашей прогулкой доволен. Алеша притащил длиннейший шланг.
- "Инспектор" все может! - улыбнулся Русевич. - Если нужно, он и слона приведет из зоопарка!
Они отошли от машины, присели на бревно.
- Новости? - спросил Кузенко нетерпеливо. - Ты был у наших?
- Нас ждут этой ночью, - сказал Николай. - Уйдем двумя группами. Медлить больше нельзя.
Впервые за долгие месяцы плена Кузенко видел Николая таким оживленным.
- Значит, надежные ребята? - спросил он.
Русевич радостно улыбнулся.
- Народ правильный! Но посмотри на "инспектора"… Зачем это он собирает в кучу все пожарные бочки? А, понимаю, он скажет шефу, что теперь они не нужны. Он ведь обещал доставить помпу.
Их разговор прервался: в воротах показалась Неля. Вскинув голову с пышной, модной прической, она торжественно и неторопливо двигалась через двор.
Русевич невольно подумал: какие у нее мысли? Способна ли она взглянуть на себя со стороны?
Будто угадывая, о чем думает Николай, Кузенко сказал негромко:
- Золоченый орешек, да гнилой.
Они не знали, что "золоченый орешек" успел побывать у самого Эрлингера и что сегодня она была особенно довольна собой…