"Шляпа", "Зенит" (Санкт-Петербург):
Прошел первый послефутбольный групповой марш – по-моему, с "Карпатами" тогда играли. Очень много людей пришло, и по главной аллее все пошли – такая бодрая демонстрация с лозунгами, с криками ""Зенит" – чемпион!". И народ почувствовал, что не нужно идти на трамвайное кольцо, что нужно идти всем вместе, и так и пошли по Морскому проспекту на Левашовский, и практически до метро. Какие-то группы отсоединились, по Малому шли, вроде, говорят, окон набили. Сам не видел. При мне на Левашовском была попытка разбить что-то. Это воспринималось как какое-то геройство, никто за руки не хватал. Были еще молодые, в чем-то – глупые.
Виктор "Батя", "Динамо" (Москва):
После "Хайдука" (матч Кубка кубков между "Динамо" (Москва) и югославским "Хайдуком", сентябрь 1984 года. – В.К.) около трехсот человек пошли организованно с западной трибуны до Белорусского вокзала, и милиция не знала, что с этим делать. Тогда ОМОНа не было, вызвали конную милицию; милиционеров сбивали с лошадей, переворачивали табачные киоски.
Валерий "Сабонис", "Зенит" (Санкт-Петербург):
Был один момент, когда после матча с "Динамо" (Минск) – четыре-один мы выиграли (1984 год. – В.К.) – разгромили несколько трамваев, попереворачивали в Приморском парке Победы скамейки. Тогда толпа фанатов собиралась со всех секторов – там же долго до трамвая идти или до автобуса – и колонной шли, по пути орали всякие "кричалки" и переворачивали скамейки, урны. Модно было тогда. Качай трамвай! И начинали его раскачивать. А некоторые особо активные ребята висли на поручнях и ногами вышибали стекла, кто-то резал сиденья. Несколько трамваев так пострадало, и после этого террор на несколько матчей установился. Нельзя было ни флаги проносить, ни шарфы. Прямо перед секторами лежали кучи шарфов. При возвращении с футбола меня пару раз забрали в пикет – на "Василеостровской" и на "Петроградской" – просто за то, что у меня был значок "Зенит". Шел, никого не трогал. И потом в школу телега: "нарушал общественный порядок, громил трамваи". На Литейном был такой отдел по работе с неформальными объединениями – мы называли его "Отдел по борьбе с фанатизмом", – многих тогда туда таскали, проводили беседы, угрожали чем-то.
"Хаарлемская" трагедия
Ясное дело, что милиция и КГБ не могли мириться с ситуацией, когда сотни молодых людей объединяются не для того, чтобы трудиться на пользу советской страны, а лишь на почве любви к футболу и конкретной команде. Начались репрессии. По времени они практически совпали с трагедией в Лужниках на матче Кубка УЕФА между "Спартаком" и голландским "Хаарлемом" 20 октября 1982 года, что даст возможность говорить не только о том, что трагедия стала поводом для "закручивания гаек", но даже о том, что она могла быть заранее подготовлена.
Тот день был в Москве непривычно холодным для конца октября. Ступеньки стадиона в Лужниках покрылись льдом, и никто не позаботился о том, чтобы их очистить перед важным международным матчем. В конце игры, когда часть зрителей уже покидала трибуны, "Спартак" забил второй гол, и болельщики бросились назад, узнать, что произошло. В результате на узкой лестнице столкнулись две группы людей – выходящие с трибуны и возвращающиеся. Скользкие обледенелые ступеньки и, главное, бестолковость милиции сделали свое дело: началась давка. В ней погибли, по разным данным, от 66 до 340 человек.
Советские власти замолчали трагедию и ее масштабы. Ни одна газета не написала тогда об этом происшествии, кроме "Вечерней Москвы", которая упомянула о случившемся вскользь: "Вчера в Лужниках после окончания футбольного матча произошел несчастный случай. Среди болельщиков имеются пострадавшие". На несколько лет на тему было наложено негласное табу. Только в 1989-м, в расцвет гласности, журналисты "Советского спорта" провели свое расследование и опубликовали большой материал о том, что случилось в Лужниках на том матче. А до этого о трагедии знали только болельщики и те, кто общался с ними.
Сергей Андерсон, ЦСКА:
Стыдно сказать, но на "Хаарлеме" мы тоже делали "акцию". Я не попал. Получилось, что я отбился от группы в метро, и я их искал-искал – так и не нашел никого. Может быть, эта "акция" – в чем нас обвиняют "мясные" – так и не состоялась, может быть, все и рассосались. Я встретил Юрку "Молодого" и Шагина Игоря – они шли на футбол, и я с ними поднялся. У них был лишний билет. Меня не пустили только из-за того, что паспорта с собой не было. А так бы, может быть, я тоже в этом замесе побывал. Это, можно сказать, бог миловал. Меня перед самым турникетом откинули.
А тогда, в 1982-м, случившееся на матче в Лужниках стало еще одним формальным поводом для репрессий против фанатов. Никто ведь не разбирался в причинах того, что произошло, и проще было увидеть проблему – и, возможно, одну из причин гибели людей – в самом фанатизме как явлении. Милиция начала более активно "вести работу" с фанатами.
Виктор "Батя", "Динамо" (Москва):
Можно говорить о восьмидесятых до "Хаарлема" и восьмидесятых после "Хаарлема", потому что "Хаарлем" очень сильно подломил [фанатское движение]… С этого момента стали ходить по школам и спрашивать: а кто у вас болеет? кто у вас фанаты? И я сразу подвергся репрессиям, хотя был еще маленький в те годы, но уже носил "динамовский" шарф и значок – чтобы все знали, что этот человек болеет за "Динамо". Приходили из детской комнаты, начали всех переписывать – начали этим интересоваться уже серьезно.
В фанатских кругах бытует версия, что случившееся на матче само по себе могло быть подстроено спецслужбами как направленная акция против фанатов. Известно, что среди погибших было несколько авторитетных людей в "спартаковском" движении того времени. Насколько реальна эта версия, сегодня узнать уже невозможно. Журналистские расследования ее не подтвердили, но право на существования она имеет, тем более что на многие вопросы, связанные с событиями на матче с "Хаарлемом", ответов нет.
Виктор "Батя", "Динамо" (Москва):
Там очень много неясного. Сделать так, чтобы болельщиков "Хаарлема" – а их было человек сорок-пятьдесят – выпустили через большие ворота, в которые проезжает пожарная машина, а пятнадцать тысяч болельщиков "Спартака" пустить через три выхода со стадиона, которые не были готовы – [обледенелые] ступеньки, – это заведомо трагедия.
Признать это безалаберностью властей? С трудом верится, потому что в те годы система работала лучше, "скорые" приезжали лучше. И сам факт, что "скорые" прибыли только через полтора часа, причем обзванивал их – мне рассказывали "спартачи" – мужик-доктор, которого выгнали с работы: стоял в телефонной будке и за "двушки" обзванивал "скорые помощи", которые просто не хотели ехать забирать людей. Милиция стояла в оцеплении и не давала другим болельщикам вытаскивать людей, которые просили о помощи. Они ничего не делали – солдаты, милиция. Им сказали держать оцепление – и они держали. В них кидали булыжники ледяные.
Репрессии
Кто бы ни был виноват в "хаарлемской" трагедии, власти попытались любыми способами противодействовать фанатизму, и одним из подобных способов – слишком топорным и неэффективным – стала практика не пускать несовершеннолетних на вечерние матчи "без сопровождения взрослых". Но юные болельщики практически сразу поняли, как выкрутиться из такой ситуации: ведь среди публики, идущей на стадион, всегда можно найти "папу".
Виктор "Батя", "Динамо" (Москва):
Делалось как: ты брал два билета и искал "папу" – любого мужика. Говорил, что у тебя есть билет, и говорил: я тебе этот билет продаю или отдаю, если ты меня проведешь на матч. Менты потом, кстати, это просекли и стали устраивать перекрестный допрос. Начали спрашивать, как маму зовут, а есть сестра, есть брат? Некоторые мужики тушевались – ты ж с ним не можешь за пять минут обо всем договориться. И мы тоже просекли и начали мужикам сразу говорить: меня зовут так-то, маму зовут так-то, в семье еще брат или сестра, зовут так-то. Не все соглашались, но некоторые.
Я так в первый раз "папу" искал на матче "Динамо" (Шленск). Был такой памятный матч – восемьдесят второй год. Последняя, я считаю, сильная шиза восьмидесятых годов у "динамовцев" собралась. Почти полный "запад" – голуби с сине-белыми ленточками, из голубятни пронесенные, взрывы [пиротехники], что тогда было экзотикой. Забрали нереальное количество людей "правых" – милиция тоже подготовилась к этому матчу. И как я помню, судя по их точечным акциям, они знали, кого брать. Того же Кирима повязали, еще матч не начался – руки скрутили, увезли в неизвестном направлении. И я нашел двух мужиков: ребята прилетели из Владивостока – хоть билеты и стоили будь здоров, советский гражданин себе это мог позволить. Они спросили – какая у вас тут самая крутая трибуна? Я говорю – ну вот на западе болельщики садятся. Они купили у спекулянтов билеты – не ссы, пацан, пойдешь с нами. Они умудрились водку протащить на трибуну, колбасу. Садятся на трибуне и начинают, как у себя, раскладывать на газете это все, разливать. Вокруг ментовские репрессии, "динамики" заряжать не успевают – их забирают. Я им говорю – уберите лучше, ребята. А они – да не ссы, пацан. Хочешь водки? Сколько лет тебе? Я говорю – четырнадцать. Тогда не нальем – люди с понятиями были. Вот бери, говорят, бутерброд с колбасой. И самое смешное, что хоть потом пришел мент и сделал им замечание, их не забрали. Менты решили – зачем связываться с людьми из Владивостока.
Милицейские репрессии против фанатов продолжались несколько лет, едва ли не до начала перестройки, но в разных городах с разной интенсивностью: гораздо жестче в Москве и более лояльно в Питере и других городах с активным фанатским движением. Причем речь шла не только о том, чтобы запрещать фанатам проносить на стадион атрибутику и кричать, поддерживая команду, – хоть сегодня и это кажется абсурдным. Но в те времена наказание могло быть куда страшнее: некоторые активисты фанатского движения попали в тюрьмы и психбольницы.
Виктор "Батя", "Динамо" (Москва):
Очень многих забрали: Царского, по-моему, посадили, Боба посадили. Многих ребят посадили. Многие сами отошли. На выезда ездили мало – по десять-двенадцать человек. Если тридцать человек, то это хороший был выезд. У "Спартака" бригаду очень сильно ошкурили. Менты стали следить за ними, и очень много ребят попало в психушки. Не было такой статьи "фанатизм", никому это не инкриминировали. Но ребят просто отлавливали, вот он социально опасен, в "пятнашку" его отвозили, в пятки кололи. Человек выходил оттуда… Был такой Белый, акционер известный "мясной" безбашенный. Из "пятнашки" вышел – поехал в Тверскую область, залез в церковь, стал воровать иконы. Человек, который не отличит Мадонну от Ван Гога никогда в жизни. У него просто сдвиг по фазе пошел – ценителем искусства стал.
"Шляпа", "Зенит" (Санкт-Петербург):
После "Хаарлема" начали закручивать гайки. Началось в Москве, на нас перешло меньше. Если сравнивать с Москвой, у нас еще слава богу. Я видел, как в Москве зверствовали, – нас тоже гнобили, но не так. В Москве – там вообще за шарф, значок можно было в милицию попасть. У нас так за это не трогали. Я очень долго умудрялся протаскивать на футбол пионерский горн – засовывал его вдоль спины, раструбом в районе копчика. Это говорит о том, что шмона жесткого не было. Похлопали по карманам – и проходи дальше.
На секторе, когда начинали скандировать, могла подойти милиция, чтобы вытащить человека. Схема была такая – длинные деревянные скамейки. И все брали друг друга под руку и цеплялись руками, ногами за эту скамейку, чтобы было не вырвать. По голове при этом не били, милиция никаких шлемов и палок с собой не имела. Понимала – что с ними связываться?
Виктор "Батя", "Динамо" (Москва):
[И все же все] это сначала рассеяло, а потом укрепило все движение. Потому что любое подполье всегда вызывает консолидацию каких-то людей. Уже мы четче знали друг друга, садились на трибуну вместе. Допустим, я был заводящий, года с восемьдесят третьего – восемьдесят четвертого. Это что значит? В конце матча подгадывалась минута – скандировать было нельзя, можно было только "Динамо-Динамо". "Спартак" имел преимущество за счет количества народу – менты не могли в такой массе отловить зачинщика, хоть они и старались, прорывались, забирали в перерывах. А на "Динамо" собиралось меньше фанатов, вычислить легче. Остается десять минут до конца матча – картина ясна, счет ясен. Ну что – надо как-то проявлять себя, "зарядить" хотя бы назло врагам. Я нагибался – якобы шнурки завязывать – и "заряжал": "Ди!" А все остальные: "На-мо-Москва". И весь ряд, а иногда и весь сектор – на выход.
В фанатском движении принято считать, что милицейские репрессии начала 1980-х отбросили фанатизм в СССР на несколько лет назад. Вот как пишет об этом "Русский фан-вестник" (№ 20, январь 2001):
И если в 1982–1983 годах движение по инерции еще развивалось вперед, то уже в 1984-м наступил Первый Великий Спад фанатизма в Союзе, продлившийся вплоть до 1987 года. За это время мировой фанатизм ушел вперед: баннеры, скины на футболе, кэшлс, греческие огни, мода, пиротехника, поездки на автобусах и ленты – всем этим мировой фанатизм как раз переболел в 1983–1987-х. Но удивительно при всем при этом, что фанатизм в Союзе, развиваясь в нечеловеческих условиях, выжил!
"Правые" и "левые"
С самого начала в фанатском движении начала образовываться своя иерархия. Как только появились первые движения, фанаты сразу начали делить себя на "правых" и "левых". Критерии, по которым фаната считали "правым" или "левым", в разных движениях могли незначительно отличаться, но у всех настоящим уважением и авторитетом пользовался только "правый" фанат. И авторитет этот нужно было заслужить только конкретными действиями – на стадионе, в драке и на выезде. А в начале 1980-х даже просто появление на улице или на стадионе с шарфом своей команды выглядело как вызов окружающим.
Виктор "Батя", "Динамо" (Москва):
Тогда движение четко делилось на "правых" и "левых". Были "правые", которые в силу какой-то смелости, вызова обществу носили шарфы, несмотря на гонения, ездили на выезды, несмотря на гонения. Участие в драках в те времена [не всегда можно] было поставить в зачет, потому что они были спонтанными. Да, приезжали друг к другу, приезжали прямо к стадиону, но как таковых "забивок" не было. У "Динамо" был знаменитый столб перед западной трибуной – он и сейчас стоит, – и в восьмидесятые даже мы, маленькие, знали, что к этому столбу подходят после матча. Кто-то ехал домой, в метро снимал шарф и прятал, – а кто-то оставался, подходили к столбу.
Деление на "правых" и "левых" играло роль и в драках. Причем иногда оно оказывалось даже важнее, чем "клубная принадлежность". Фанаты начала 1980-х рассказывают, что сделать "акцию" против "левых" фанатов команды, с которой вроде как дружишь, не считалось зазорным: "левые" есть "левые". В то же время "правые" фанаты с некоторым уважением относились к "правым" фанатам враждебной команды: шарфы с них не снимали, хотя дрались, конечно.
Виктор "Батя", "Динамо" (Москва):
Была даже поговорка – "правый" с "правого" шарф не снимет, но морду разобьет. А вообще, старались бить "левых". Считалось, что если "правые" завалят "левого", то ничего страшного, никаких предъяв не будет никому. А вот если две "правые" бригады, два "костяка" встретятся, то это было страшно. И один раз я стою [в метро] – жду, когда проедут вагоны с "правыми" "спартаковцами", я их в лицо знал. Они обычно садились в первый вагон, чтобы сразу обозревать всю станцию – кто там стоит. От нас они угроз не ждали – от "Динамо", потому что вроде дружили в те времена. Могли ждать от ЦСКА. И я "зевнул" – "левых" принял за "правых". Говорю – все, те проехали. И подъезжает вагон со "спартачами" – выходят Жора Добчинский, Рыжий. И выскакивают наши. Составы равные. И все друг друга знают и понимают, что произошло. И "спартаковцы" спрашивают: вы чего здесь стоите? Да мы просто встали. А вы чего вышли? Слово за слово, доходит до перебранки, а там и до драки один на один.
Деление на "правых" и "левых" сохранялось еще в конце 1980-х – начале 1990-х. Авторитетным мог быть только "правый" фанат, а "левых" – которые еще не наездили десять выездов или ходили на стадион, но не участвовали в драках, – обзывали "фантомасами".
Внутри одного движения деление на "правых" и "левых" часто приводило к дедовщине: авторитетные – "правые" – фанаты требовали с "левых" денег на водку, издевались над ними. Особенно свирепствовала дедовщина во время выездов – доходило до того, что молодые фанаты, не сделавшие еще положенных десять выездов, старались не попасть в один вагон с "правыми". Но говорить, что это было во всех движениях, нельзя: в каждой фанатской группировке отношения складывались по-своему. Такая ситуация продолжалась довольно долго – по крайней мере, до начала 1990-х годов.
"Шляпа", "Зенит" (Санкт-Петербург):
У нас на "грядке" было коллективное руководство на уровне авторитетности. Не было выборности – люди признавали этого человека и принимали, что он авторитет. Среди этих людей – "выездюков", возможно, не всегда кто-то вел себя адекватно. Кому-то в зубы мог дать, с кого-то денег попросить, с молодого, еще что-то. И если кто-то обижался, то он уходил на сорок седьмой сектор.
Игорь М., "Спартак" (Москва):
Про Софрона могу сказать, что я и моего возраста ребята старались с ним в один вагон на выездах не попадать. Потому что с ним ездило много народу, которые у молодых забирали вещи, деньги и так далее. Но я ни разу не видел, чтобы сам он этим занимался. А деньги "на барабан Софрону" собирали постоянно. А Рифат, помню, на одном из выездов в Киеве (в восемьдесят девятом) даже руку себе повредил – дал по морде одному из тех, кто обувал молодых, старался навести в этом плане порядок.
"Спартак" и, как мне говорили, "Динамо" (Минск) – это клубы, которые в наибольшей степени были подвержены дедовщине. Это была очень большая проблема. И, по-моему, в восемьдесят девятом году, когда ехали из Одессы, к поезду прицепили два бесплатных вагона – лишь бы фанаты уехали. И люди сошли на следующей станции – добираться своим ходом, лишь бы не ехать с этой компанией. Там чемпионат вагона по отжиманиям проводили…
Александр Шпрыгин ("Каманча"), "Динамо" (Москва):
Тогда процветала такая дедовщина, что старым фанатам было не западло обуть молодых на лавэ. Приезжает на выезд фанат молодой, а с него деньги сшибают. Сейчас мы это запрещаем категорически, да никто и не станет таким заниматься. А тогда прямо шли по карманам, мелочь со своих сшибали – на выпивку, еще на что-то. Я помню, испытывал гордость – приехал на первый выезд. А нас поставили – ну че, давай денег. А у меня нет. Давай тогда билет сдавай, пойдем бухать в тупики – это где отстойник для вагонов.