Я сидел, потягивая вино, а Стефани готовила за открытой на кухню дверью обедец. Я смотрел, как она движется, как ходят под мягким свитером ее солидные груди, и с каждой минутой она нравилась мне все больше. Крупная женщина. И хотя я всегда предпочитал маленьких, с крупными все получалось легче. Вино меня быстро разобрало, и я подтянулся к кухне.
Так все-таки что я умею?
– Чистить овощи и резать их на мелкие кусочки, – сказал я.
– Это много, – сказала Стефани и поручила мне овощи.
Я старательно помыл и нарезал, как было велено. Разве что мельче, чем требовалось. Ну, это от радости. У половины из овощей я не знал названий.
– Может, вы хотите мяса? – спросила Стефани, – я его почти не ем.
– Мясо на ночь вредно, – покривил я душой.
Стефани бросила мои овощи в кастрюльку на плите и сняла передник.
– Теперь подождем... Почему-то хочется выпить. Обычно мне не хочется.
– Это потому что у вас нет собутыльника, – пошел я в разведку.
– Есть. Дотти, мы снимаем с ней это жилье. Она каждый день прикладывается.
– А где она?
– Скоро придет.
– А... – сказал я.
– Да вы пейте, – сказала Стефани, сама налила себе и по новой наполнила мой высокий бокал.
Мы чокнулись и я сделал большой глоток.
Стефани поморщилась и потерла пальцами лоб :
– Целый день голова болит.
– Могу снять боль, – сказал я.
– Ты умеешь?
– Надо просто помассировать. Когда-то у меня были мигрени и я научился. Но помогает не всем. А от некоторых и у меня самого может заболеть голова.
– Надо уметь защищаться, – сказала Стефани.
– Как?
– Скажем, вымыть руки.
– Откуда ты знаешь?
– Я сама лечила, когда жила в Кейптауне.
– Ты жила в Кейптауне?
– Да, семь лет. Рай.
– Тогда зачем ты приехала сюда?
– Только в США есть школа Новой религии. Я сейчас хожу на курсы. Руками я могу помочь одному человеку. А словом – сразу многим.
Новая религия, новая религия...
– Тебе что-нибудь говорит имя Кристина Тилни? – спросил я, стараясь не выдать волнения.
– Конечно, она читает у нас лекции.
– Можно еще вопрос? – сказал я.
– Хоть три.
– Это она рассказала про меня?
– Нет, про тебя я узнала от Каролины. Еще в ноябре. Мы же с ней вместе работаем. Но я была очень занята. Летала в Лондон – надо было взять кое-какие документы. А то я тут жила без всяких прав...
– И в ноябре ты позвонила, чтобы что?
Я уже выпил достаточно, чтобы не думать о последствиях подобных вопросов, – меня вдруг стала разбирать щепетильность.
– Так просто, – пожала плечом Стефани, не улавливая никакого подтекста. – Каролина говорила, что ты очень одинокий. И я еще тогда решила пригласить тебя на обед. Я знаю, что такое одиночество в Америке, хотя уже второй год здесь.
– В вашей церкви все такие добрые? – наступал я, уже понимая, что же меня так задевает. Меня задевала философия, вера, в которой мне, индивидууму, цена как за пучок сельдерея в базарный день. Для них я был просто человеческим существом, о котором нужно проявлять заботу независимо от того, какие у него мозги и чресла. По большому счету я только что открыл для себя горькую истину, с которой надо было еще переспать, – Крис, моя Крис меня тогда просто пожалела, исходя из высокой философии принесения себя в жертву ближнему. Теперь меня передали жалеть Стефани. А я хотел, чтобы меня любили – мои личные неповторимые мозги и такие же, может, не менее неповторимые чресла!
Вот таким я был принципиальным сельдереем в тот момент, когда Стефани сказала:
– Ну, так ты будешь делать массаж?
– О’кей, – сказал я, наступив на горло собственной песне.
Стефани тряхнула своими курчавыми довольно коротко стрижеными волосами и покорно вытянула шею в мою сторону. Я пододвинулся ближе – мы сидели на диване – и взял ее голову в руки. Она закрыла в глаза. Думаю, что ей помог бы и хороший поцелуй. Но я сдержался. Я знал несколько приемов массажа головы и добросовестно выполнил их.
– О, как хорошо! – вздохнула Стефани, не открывая глаз.
Я старался, чтобы мой массаж не походил на ласку, хотя было очевидно, что Стефани не стала бы возражать. Что, и у нее давно никого не было?! Что происходит, господа? Еще минуту назад я и в мыслях не держал столь стремительно воспользоваться этой странной аномалией. Англичанки – не американки: я глядел в глаза Стефани и не видел дна – но неужели и на сей раз мне ничего не остается кроме протоптанной дорожки? А кто говорил: мы пойдем другим путем?
Желание теснило меня снизу, но вот-вот должна была придти Дотти, и я держал себя в узде. Да, зря я давеча наехал на старика Миллера – никакой мужской доблести не прослеживалось и в моем варианте. Абыдно...
Стефани и вправду стало лучше – в глазах прибавилось света.
– Все, – твердо сказал я, убирая руки и застегиваясь на все расстегнувшиеся пуговицы, тем более что из кухни гостеприимно веяло диковинным ароматом овощного рагу.
Вообще-то рагу я не выношу и предпочитаю каждый овощ есть сырым и отдельно, но под вино было уже все равно. Нет, далеко не все равно, а более чем славно. Только многоожидаемая Дотти портила всю обедню.
Поговорили за Россию. В какой-то момент Стефани казалось, что мы нашли выход из тупика. Чечня ее отрезвила. Стефани же искала себя в Южной Африке. Да, для белых там рай, а для черных... Она врачевала в племенах. Ее там почитали как святую. Было довольно тяжело. Но она несла свой крест. Она многому научилась у черных. Она изучила их тайны, искусство знахарей, она дружила с колдунами и шаманами. Она проехала всю Южную Африку и узнала все, что можно было узнать. Но ей хотелось идти дальше. И вот она здесь.
А что дальше? – спросил я.
Дальше была религия, о которой я уже слышал от Крис. Смесь буддизма с христианством, медитация вместо молитвы. Самовозвышение через самопознание, оседлание собственной судьбы... Да, Бог есть, но он в тебе самом. Найди его. Освободи. И станешь как Бог.
– И ты можешь колдовать? – спросил я о том, что было мне понятней. Вино вместе с переперченным рагу гудело в моей крови.
– Не колдовать, а прорицать, – поправила она меня. – Я могу читать по рукам.
Если бы я был трезв, я бы еще подумал, а тут я сразу протянул ей свои руки:
– Почитай...
– Хорошо, – смиренно сказала Стефани, как бы чувствуя себя обязанной мне. Она сделала глубокий вдох, зажмурилась – лицо ее побледнело и приняло трагически-отрешенное выражение. Она взвесила свои руки над моими и помолчала.
– Ты читаешь не по линиям? – удивился я.
– Я читаю по энергетике, исходящей от рук, – ответила она не открывая глаз. – О, у тебя много энергии. По знаку ты ближе к Весам.
– Я и есть Весы.
– Много труда, – продолжала она. – Мало удачи. Ты привык полагаться на самого себя, но непрочь попользовать и других. К цели идешь непоследовательно, часто отступаешь. Хотя со стороны этого не видно. Многие считают тебя баловнем судьбы, хотя это не так. Просто ты привык скрывать свои горести. Тебя любят женщины, хотя чувство комфорта, которое ты им даришь, обманчиво. Ты неустойчив, капризен, непостоянен. Колеблешься и веришь в то, что перевесило. Борешься со своим знаком. Я не вижу в тебе любви к материальным благам. Ты хочешь покоя. Ты любишь все прекрасное, любишь обольщать, нравиться, ты умен и практичен, но не умеешь говорить "нет", склонен испытывать комплекс вины, тебя гложет чувство зависти к преуспевшим друзьям и знакомым... Ты считаешь, что обойден судьбой.
Я почувствовал холодок под сердцем, и по спине у меня побежали мурашки.
– Может, хватит? – сказала Стефани, по-прежнему не открывая глаз. Похоже, ее мучило то, что она видит.
– Как насчет настоящего? – спросил я.
Стефани вздохнула, веки ее задрожали, будто она пыталась еще что-то разглядеть.
– Не знаю. Они ничего не говорят.
– Кто они?
– Кого я спрашиваю. Они молчат.
– А будущее?
– В будущем у тебя все хорошо. Ты будешь хорошо жить. Но еще нескоро.
– Я буду один?
– Нет, ты женишься.
– Кто она?
– Не знаю. Знаю только, что она русская.
– Русская?!
– Да, светлые волосы. Очень красивая.
– Можно еще вопрос?
– Последний.
– Я здоров?
– Вполне.
Стефани открыла глаза и сильно выдохнула:
– Уф! Давно этим не занималась. Отнимает много сил...
– Прости.
– Нет, ничего. Мне самой было интересно.
Она пошла на кухню и действительно подставила руки под струю воды.
Замок входной двери щелкнул и на пороге появилась женщина лет сорока, смуглая, круглолицая, тоже курчавая и босиком. Она была пьяней нас. На меня она смотрела одобрительно, словно что-то в моем роде и ожидала увидеть здесь в поздний час.
– Какой хороший мужчинка, – сказала Дотти. – Можно тебя обнять? – она подошла к дивану, я встал, и она прижалась ко мне. Но не явно и не грубо. Осторожно.
Дороти служила вмеcте со Стефани в гуманитарной конторе под громким названием "New Mind", выпускающей одноименный журнал. Они познакомились еще в Кейптануне – две боевые подруги, вместе проехавшие всю черную Африку. У Дороти была взрослая дочь, а с мужем она давно развелась.
При ее появлении Стефани ушла в тень, уступив лидерство. Но не из слабости, а просто потому что Дотти хотелось побыть первой.
Она очень хорошо говорила, она была весьма начитанной и знала все на свете. Поэтому ей жилось скучновато, и она нуждалось в небольших добавках марихуаны или чего-нибудь другого, легонького..
Пробовал ли я наркотики? Нет? Тогда самое время.
Я помотал головой и Стефани меня поддержала. Нам хватало и вина.
Вскоре Дотти ушла, еще раз обняв меня на прощание и послав прижавшимся на мгновение лобком нежный привет.
К тому времени вино кончилось, и я стал трезветь, – душа летала все ниже, задевая за крыши одноэтажных домов и ветки деревьев. Вопрос "что делать?" снова вставал на повестку ночи.
– Ты устал, – сказала Стефани, глянув на меня. – Ложись. Надеюсь, тут тебе будет удобно... – и она указала на наш диван.
Господи, что еще нужно человеку. Нежно урчал встроенный в стену нагреватель, рядом тихо тарахтел маленький кошак, пристроившийся у моего бедра.
– А Дотти не будет возражать? – спросил я, имея ввиду что-то другое, еще не совсем понятное мне самому.
Стефани усмехнулась:
– Она моя подруга.
Стефани ушла и вернулась с большим клетчатым покрывалом и парой простыней. Мне показалось, что она чего-то ждет.
Дружеского поцелуя на ночь?
Я подошел, взял ее за плечи и осторожно привлек к себе. Тихий благодарный друг. Европеец по духу и судьбе. Почти соратник. Я положил голову на ее доброе теплое плечо. Ее волосы щекотали мне щеку. Ее большое тело хорошо пахло и прижималось к моему спокойно и приветливо. Я поднял голову, чтобы найти ее маленький рот. Но она легко отстранилась. Как будто я просто неудачно пошутил.
– Ложись, ты устал, тебе надо отдохнуть.
Голос ее не предполагал вариантов.
Спал я плохо, но спокойно. Всю ночь по одеялу лазил маленький кошарик – как жизнь, которая не спит, даже когда ты из нее выпадаешь.
Солнечным утром перед работой мы заехали к Патриции – оказалось, что от нас до нее всего десять минут. Не скажу, что я этому обрадовался. Бледная прозрачная Патриция лежала в своей кладовке с кротким выражением маленькой больной девочки. Рядом с ней сидел Рон. На табуретке лежал пакетик гостинцев. Увидев меня, Рон заулыбался до ушей, но мне почудилось, что он сейчас издаст боевой крик и в страшном прыжке с разворотом ударит меня в горло железным каблуком. Впрочем, за мной тут же вошла Стефани и Рон встал и по-японски закланялся, прощаясь, – ему тоже надо было на работу. Мне это показалось странным, поскольку его машины перед домом не было.
По глазам Патриции я понял, что наконец-то она спокойна за меня – я попал в хорошие руки.
Стефани вызвалась облегчить ее страдания – поскольку нога заживала плохо и болела. Я сел в уголке, а Стефани, со знакомым сильным выдохом, взяла чужую боль на себя. Впечатлительная Патриция тут же заявила, что ей полегчало.
– Нужна ли тебе моя помощь, Триша? – сказал я.
– Нет-нет, – чуть ли не испугалась она. – Все хорошо. Обо мне заботится Рон. Приходит каждый день. Все приносит, – она потянулась ко мне, взяла за руку: – Знаешь, у него неприятности! Потерял работу. Машину разбил... На автобусе теперь ездит.
В глазах ее было сочувствие, но прозвучало это так, будто она одобряла происки кармы.
Наконец стали прощаться.
– Да, кстати, Петер, – слабым голосом больной девочки сказала Патриция, подождав, пока Стефани выйдет, – тут ко мне приезжала Сильвия, привезла твой заработок. Сто семьдесят долларов. Так что теперь ты мне почти ничего не должен, Петер.
Сглотнув, я благодарно кивнул.
* * *
Контора, в которой работала Стефани, занимала одноэтажное стеклянное зданьице на краю сада, откуда до нашего дома было рукой подать.
– Привет, Гулливер, как дела? – встретил меня прокуренным баритоном какаду.
Неужто я и вправду маленький жалкий Гулливер в кармане этой великаньей страны?
Я попил чаю с тремя сотрудницами "Нового майнда". Присутствовавшая Дороти почему-то избегала смотреть на меня, как бы не узнавая. Интересное кино.
* * *
Мой распорядок определился.
Я просыпаюсь вместе с хозяюшками, тихо пережидаю в углу, пока они помоются, выпьют кофе с тостами и помчатся на работу. Не стоит лишний раз мозолить глаза Дороти, которая действительно недовольна, что я еще здесь. Потом, уже не нахлебником, а хозяином дома, я выхожу на крыльцо, потягиваясь и вдыхая утренний еще стылый воздух, в котором к полудню оттаивают все запахи, наливаю молока кошаку, бросаю туда же парочку кусочков сыра, принимаю душ, ставлю на огонь натуральный молотый кофе – роскошь, от которой на днях придется отказаться по причине того, что в банке Дороти почти пусто, складываю в ровную кучку свое постельное белье и заваливаюсь на диван с какой-нибудь философской тряхомудией, которой забит дом.
В час Стефани возвращается на ланч, который я покупаю на наши с ней совместные гроши в китайском ресторанчике, а вечером после работы, если у нее нет занятий в школе, мы отправляемся в город – к ее друзьям или просто поболтаться.
Нас принимают две красивые телки-лесбиянки, ушедшие от мужей и теперь живущие вместе как супруги. Они тоже имеют какое-то отношение к "Новому майнду". Много пьем. С пропитанной духами жгучей брюнеткой Юдит я веду долгий разговор насчет материала в журнале: десять интервью на тему, что дал русской бабе русский капитализм и что она ему дала. "Есть ли у вас перемены?" – горячо интересуется остывшая к нашему брату пышная Юдит, держа раскрытый банан чувственными пальцами перед чувственным ртом, что мешает мне сосредоточиться. "Есть, – встряхиваю я полупьяной головой, стараясь угодить, – проституция. В невиданных масштабах. Вразнос и навынос".
Серый в яблоках дог, ужинавший вместе с нами, разлегся в знак расположения возле моих ног и беспардонно портит воздух. Юдит настораживается, нервно поводит ноздрей, но по первости не улавливает источник и, мужественно улыбаясь, продолжает нашу светскую беседу. Лишь на третий раз дог выдает себя пуком, и Юдит облегченно вздохнув, подносит к его заду горящую спичку:
– Фу, Булзи, как некрасиво...
Не знаю, как Булзи, а я все равно краснею.
Вино все не кончается. Я надираюсь под завязку и выхожу в садик, где мне предлагают освежиться в надувной джакузи. Может, пошутили, но я уже лезу в воду. Прохладно, ветер, небо в сумасшедших звездах. Вдали – огни Лос-Анджелоса. А вода теплая, бегут по телу горячие пузырьки. Или это пальцы Юдит, которая почему-то оказывается рядом со мной. Видит бог, я ее не звал.
По-моему, мы занимаемся сексом, однако помню только ее груди, прыгающие передо мной на воде рыбацкими шарами.
Потом едем со Стефани домой. Я протрезвел и молчу, как провинившийся школьник. Впрочем, совершенно напрасно. Ко мне никаких претензий.
Пора бы мне понять, кто такая Стефани.
* * *
В другой раз мы приезжаем к знаменитой журналистке, написавшей бестселлер на тему, как все вокруг примечательно сдвигается к знаку Водолея: экономика, политика, семья, бизнес, медицина, наука, сам человек и человеческий разум, высвобождающий себя для новых инвенций и интервенций в область незнаемого. Фантастическая осведомленность, тысячи имен и цитат. Национальная премия. Переводы на десяток языков. И как результат – дом, в котором нас принимают. Куплен на заработанные денежки. Двухэтажный холл, где я сижу за столом напротив этой неистовой накопительницы фактов. Она вся в черном, лет сорока пяти, железная как хирург и логичная как скальпель. Мужские мозги. Ко мне снисходительно-равнодушна. Это Стефани, которая служит у нее помощницей-секретаршей, попросила о короткой встрече с питерским журналистом.
Оказывается, европейские языки рвут на части наше сознание, лишая гармонии и целостности мироощущения.
Кто бы мог подумать!
Увы, от авторессы не ускользает мое шалопайство. Видимо, полагала, что заикающийся от восхищения посланец страны вечных снегов робко спросит у нее рецепт, как их растопить. Потом появляется муж, типичный трутень, с деревянной коробкой, в которой по желобу туда-сюда с гулом катаются шарики.
Повисает пауза, и я понимаю, что нам пора сваливать.
– Пойдем, покажу тебе вид на Лос-Анджелос! – выручает Стефани и, взяв за руку, как завсегдатай этого дома тянет куда-то наверх. Нет, мы ведем себя совершенно несообразно с нашим крошечным статусом.
Внизу, на оранжевом закате стоят в кучку несколько темных небоскребов, как судьи в мантиях.